Ястреб халифа - Ксения Медведевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И наконец решился:
– Я многим обязан тебе, Тарик. И среди прочего я обязан тебе жизнью.
Нерегиль лишь дернул плечом – обычное, мол, дело между воинами. Воистину один раз ты прикроешь меня, другой раз я прикрою тебя. Правда, человек не успел бы прикрыть Хасана ибн Ахмада – ибо не всилах человеческих было отбить летевший Хасану в спину дротик. Тогда, после боя в долине Халхи, они обнялись и уткнулись друг в друга шлемами – лоб в лоб. Ты брат мне по оружию.
Хасан ибн Ахмад поднял голову и посмотрел в безжизненно-холодные глаза на непроницаемом лице. И твердо сказал:
– Братишка, не езжай. Посиди здесь, братишка. Не нужно тебе ехать в столицу, пока там все… не успокоится.
Тарик сморгнул. И улыбнулся:
– Объяснись, о Хасан. Я ничего не понимаю в твоих намеках. Разве сын Аммара, Фахр ад-Даула, – не наследник и не преемник?
– Ему четыре года. И он – от женщины Бени Умейя.
Тарик сморгнул снова.
Хасан вздохнул – ну да, да, волшебное существо. У которого в голове совсем все не так, как у человека. И как тогда, давным-давно, в Львином дворе на военном совете перед походом к Мерву, принялся терпеливо объяснять простые вещи, понятные даже ребенку:
– У нас не принято провозглашать халифом несовершеннолетнего. Халиф – предстоятель ашшаритов перед лицом Всевышнего, предводитель молитвы! Какой прок в деле молитвы от четырехлетнего мальчика? В нашей земле есть и другие достойные потомки Аббаса – вот среди них-то и нужно искать будущего властителя! Увы, братишка, – смута неизбежна. Умейяды не отдадут власть так просто – раз уж у них получилось до нее дорваться. Госпожа и ее сын – полностью в руках своих родственников, Умейя вертят ими как хотят. Я получил письмо: братья великой госпожи, Хашайр и Сулайман, собирают войска в ар-Русафа. Главный вазир, ибн Бакийа ибн Умейя, отдал своим людям приказ арестовывать всех Аббасидов. Старого Мусу аль-Кадира уже взяли вместе с родственниками. Вазир дивана хараджа – а это хранитель казны, на случай, если ты, Тарик, не знаешь, – тоже Умейяд. Исхак ибн Худайр написал мне. В его письме – просьба привести в столицу преданные Аббасидам войска. И я всем для тебя святым прошу – оставайся здесь. Ты представляешь, что с тобой сделают Умейяды, как только ты въедешь в Мадинат-аль-Заура? Ручонку этого Фахра приложит к фирману его дядя – и ты окажешься в зверинце. Ты и без меня знаешь: ибн Бакийя уже давно не скрывает – ты вернешься из степей только для того, чтобы оказаться в аль-Хайре. Помнишь, что он кричал во время Праздника Жертвоприношения этой осенью? Тебе ведь передали его слова, правда, Тарик? «Неверной собаке место на цепи». Ибн Бакийа тогда похвалялся, что уже заказал для тебя крепкую стальную клетку. Пока Аммар ибн Амир был жив, он мог сколько угодно драть горло. Но Аммар умер, о нерегиль. В воротах тебе вручат фирман, запечатанный красным воском, ты его прочтешь, поцелуешь печать, а потом тебе накинут на шею веревку и отведут в аль-Хайр. По большим праздникам тебе будут кидать свежий хлеб вместо плесневелого. Я не хочу такого для своего друга и брата по оружию.
– А что будешь делать в столице ты?
Хасан снова надолго замолчал.
Говорили, что нерегиль читает мысли. Но Хасан не зря происходил из рода суфиев и умел закрывать разум от джиннов. Значит, закроет сейчас и от нерегиля.
А Тарику нужно объяснить, пояснить – но так, чтобы он не привел всех к бедствиям. Нерегиль часто говорил о верности и чести – прямо как тогда, в Львином дворе, в день их первой встречи, – и Хасан подозревал, что самийа упрется намертво в деле той женщины с ребенком во дворце. Но та женщина с ребенком все равно что мертвы – какой прок совершать безрассудство, защищая тех, к кому вот-вот придет разрушительница наслаждений и разлучительница собраний? Всевышний не одобряет безрассудства и заповедал ашшаритам беречь свою жизнь – ибо она принадлежит Всевышнему. Человек рассудительный встает на сторону сильнейшего и не идет против судьбы. А если нерегиль заупрямится, всем будет только хуже! Поэтому он, Хасан, окажет услугу не сведущему в делах – ради их побратимства.
Ибн Ахмад вздохнул и сказал уклончиво:
– Старший сын Мусы аль-Кадира, молодой Ибрахим, не зря носит прозвание Ка’им – «Идущий правильным путем». Многие преданные престолу люди полагают, что с ним возродится аш-Шарийа, – и возлагают на этого юношу большие надежды. Ему удалось ускользнуть от людей главного вазира, и он собирает сторонников в своем родовом городе, Нисибине. Мы освободим его отца и братьев, ныне узников в дворцовых подземельях. И так аш-Шарийа снова обретет покой.
Тарик сморгнул снова.
И Хасан решился выразиться прямее:
– Мне очень жаль их обоих. Очень жаль, Всевышний свидетель моей печали. Но, видно, не судьба им жить долго и счастливо. Ты ведь сам все понимаешь: даже если мы пощадим госпожу и ее ребенка и отвезем их куда-нибудь в тайное место, до них все равно доберутся – ее же родичи. Умейядам нужен на троне совершеннолетний мужчина, за которым идет войско. Госпоже и ее сыну осталось жить ровно столько, сколько войску Хашайра ибн Умейя понадобится, чтобы дойти до столицы.
– Или твоему войску, – тихо откликнулся Тарик.
– Братишка, – твердо посмотрел ему в глаза Хасан, – не езди.
Нерегиль молча поклонился. Хасан ибн Ахмад кивнул в ответ, встал и вышел из комнаты.
4. Меч правоверного
Мадинат-аль-Заура, дворец халифов, восемь дней спустя
– А вот и не угадали, мой повелитель! Вот и не угадали!..
Женщины весело хлопали в ладоши, звеня браслетами.
Сидевший на ярко-белом песке мальчик тоже смеялся от души – игра в фияль[72] доставляла ему удовольствие. Фахр ткнул пальчиком в следующую кучку песка, под одобрительные возгласы нянек и кормилиц принялся рыться в ней – и с радостным воплем вытащил обломок стрелы.
– Угадал! Я выиграл! Я угадал!
Они сидели под огромной развесистой черешней в углу сада. Слева широкая мраморная лестница уходила к золоченым воротам во дворик Госпожи, справа зеленел стриженый лабиринт зелени. Из-за благоухающих свежестью туй слышалось журчание фонтана. От ограды текли нежные ароматы лимонной рощи.
Малыш подхватил палочку с обломанным железным наконечником, вскочил, отряхнул нарядный кафтанчик узорчатой парчи – и припустил к лестнице во Двор Госпожи:
– Мама! Мама! Я выиграл! Мама!
Всполошившись, женщины вскочили и заметались, подхватывая покрывала, – в верхнем дворе сидели посетители, и рабыням следовало закрыть лица:
– Сальма! Эй, Сальма, это мой платок! Ха, отдай, отдай, тебе не под платье!
Невольницы, хохоча до упаду, пытались поднять с ковра толстую Дунджаб-кормилицу: колыхая огромными, как арбузы, грудями, та пыхтела и отбивалась от смуглых, звенящих браслетами ручек:
– Фахр, солнце мое, куда ты так бежишь, вах, не спеши, детка!..
Разогнавшись на полированном мраморе, мальчик оскользнулся на кожаных подошвах, упал на четвереньки и с обиженным воем, теряя туфли, уехал по блестящей белой поверхности к следующему маршу ступеней.
– О Всевышний, помилуй нас, господин упал!
– Мерзавки, всех прикажу пороть, господин упал и плачет!
Охая и причитая, Дунджаб припустила к лестнице, подобно носорожихе-матери. Девушки бестолково толклись, срочно заматывая головы и лица, теряли браслеты и заколки, выпадали из расшитых золотом туфелек и прыгали на одной ножке.
Фахр продолжал реветь так, словно его растерзал тигр:
– Мама-ааааа!!!
– Вах, беда, вах, беда, вы не ушиблись, мой повелитель, а где наша ручка, а вот мы побьем, побьем нехороший пол, да, так его, так, бейте его ладошкой, мой господин, да, так!
Невольницы, щебеча и размахивая рукавами, наперебой отвлекали царственное дитя:
– Ой, гляньте, господин, какая птичка, а вот какой бархатец, хотите, сорвем цветочек, ах какой цветочек, а как пахнет!
А хитрая Азза бросилась обратно к черешневому дереву, подпрыгнула и оборвала ветку с зелеными завязями ягодок:
– А вот смотрите, господин, что есть у Аззы? Ой как интересно!
Господин перестал завывать и утер глаза роскошным шитьем рукава:
– У меня сопли!
Охая и ахая, Сальма тут же выхватила из рукава шелковый, расшитый розами платочек и вытерла хлюпающий нос, а затем и зареванное чело юного повелителя.
– А что это у тебя, Азза? – заинтересовался Фахр – и побежал в обратном направлении.
С воплями – ах, убьется, ой, держите! – пестрая стая невольниц помчалась вслед за ним.
– Дай ягодку!
– Ой, господин, их еще нельзя есть, они зеленые!
– Нет, я хочу!
– Но ведь кислые, невкусные, господин!
– Я хочууу!!!!..
Вазир прищурился: сквозь рыхлый шелк он хорошо видел, как Айша раскачивается из стороны в сторону, тихо-тихо повторяя: да помилует его Всевышний, да будет к нему милостив, да будет им доволен, Всевышний, прибери меня…
Мухаммад ибн Бакийа медленно кивнул писцу – тот вытащил из футляра тисненой золотом кожи свиток и передал главному вазиру.
