Герой Эсмерельдена (СИ) - Головачёв

себя, а потом и в своего собеседника. — Мы. Не. Герои. Мы — всего лишь оружие, сравнимое по силе с ядерным, из нашего мира. Оружие, призванное уничтожать и завоёвывать, но никак не спасать. В этом наше призвание.

— Но зачем это им самим? Жителям этого мира? Разве не могут они воевать своими силами?

— Да просто потому, что по-другому они не умеют. Игроки решали все их проблемы испокон веков! — уверенно заявил Рубикон, ускоряя жестикуляцию вместе с тем, как его рассказ уходил всё глубже в подробности древней лжи. — Могут ли они воевать самостоятельно? Да, конечно. Но кто станет махать мечом, когда есть чёртова боеголовка?

— Так королевства же не могут призывать нескольких героев подряд, разве нет? В чём смысл?

— Считай это извращённым «балансом» этого мира, — пояснил чародей. — Каждое из королевств может призвать своего героя раз в несколько столетий. И конечно же, оно не будет сдерживаться в своих желаниях кого-нибудь завоевать. Это вполне логично. Обычный порядок вещей. Даже в нашем мире это по-прежнему происходит. Не в контексте «героев» и «призыва», но всё же.

— Тогда почему об этом никто не помнит?

— Как по-твоему, долго ещё люди будут помнить о том, что произошло две сотни лет назад? — с вызовом в голосе, переспросил Рубикон. — Исполни я своё предназначение так, как и все предшественники — и даже тебе не удалось бы ничего выяснить. Человеческая память заканчивается там же, где заканчивается жизнь. Что-то передаётся в поколениях, безусловно, но далеко не всё. В особенности то, о чём никто говорить не хочет.

— А как же книги? — Сайбер продолжал задавать вопросы, в то время как в его собственной голове — повторялись навязчивые слова извне. Кто-то до сих пор уговаривал его не верить рассказу предшественника. Но кто это был?

— Их можно переписать, — легко парировал чародей, продемонстрировав пламя, вспыхнувшее в его ладони. — А всё, что переписать не удаётся — всегда можно сжечь. Как и людей, которые могли бы рассказать правду куда красочнее любых книг. Вроде меня.

— Подожди, — только сейчас Сайбер понял, к чему ведёт Рубикон. И от этой мысли по его спине пробежал холодок. — То есть все герои…

— Мне ведь не нужно объяснять тебе, как работают бомбы? — волшебник легко рассмеялся, жестами имитируя падение, и взрыв боевого снаряда. — Они одноразовые. И мы — одноразовые. Всех их убили, когда они стали более не нужны.

— Но кто захочет лишать себя вооружения? Разве не лучше оставить героя в живых?

— Не знаю, бывало ли такое раньше, — честно признался Рубикон. — В конце концов, никакой информации не сохранилось. Тем не менее, мы оба знаем, что происходит, когда одного из нас не успевают устранить вовремя. — На этих словах чародей поднял вверх руки, указывая на всё окружение целиком. — Все мы — всего лишь бойцовские псы, из числа тех, что не станут послушно возвращаться в конуру, будучи спущенными с цепи.

«Инквизиция!» — тут же ворвалась новая мысль, отразившись от внутренних стенок сознания Сайбера. Он уже мог двигаться, даже сражаться. Но не решался. Ибо цель продолжения этой битвы ему была недоступна. Для чего он здесь на самом деле? Неужели всё это правда? — «Спроси его про инквизицию!»

— А что с Инквизицией? — поддавшись мыслям, тут же спросил герой. — Откуда она взялась, если мертвецами управлял ты, и никакой угрозы для этого мира — нет?

— Почему ты это спросил? — Рубикон внезапно осёкся и обернулся. Так, как если бы почувствовал чужое присутствие у себя за спиной. Но они по-прежнему были вдвоём. Если не считать мёртвого Лингрикана. — Почему?

— Я… — герой этого не знал. Это была просто мысль, навязанная подсознанием. Однако теперь, когда вопрос уже был задан, он начал проникаться им, осознавая всю суть. — Ты пресёк завоевание мира Иррийцами, но он всё равно, по сути своей, был завоёван. Да и война с нежитью продолжается и по сей день. Допустим, я поверил во всё, что ты мне уже рассказал, но кажется, что-то не сходится.

— Весьма проницательно, — Рубикон явно напрягся, да и озираться по сторонам не прекратил. — Не ожидал, что весь мой план будет столь очевиден для человека, который пробыл здесь всего пару недель.

«План?» — сначала Сайбер не понимал мелких деталей. Теперь — не понимал вообще ничего. Оставалось смирно молчать, выслушивая продолжение.

— С другой стороны, я всё равно собрался тебе всё рассказать. В конце концов, мне нужна твоя помощь в осуществлении этого плана, — осмотрев окружение на предмет посторонних ещё раз, волшебник, кажется, расслабился. — Когда я выяснил всё это… Узрел этот порочный круг с войнами, призывами и смертями… Только тогда я понял, для чего на самом деле прибыл сюда. Ведь только я видел этот мир таковым, какой он на самом деле. И только я мог его изменить. Я должен был стать героем этого мира. Настоящим, а не безвольной марионеткой в чужих руках.

Замолчав на мгновение, Рубикон поднял правую руку вверх и привычно щёлкнул пальцами, вложив в них толику магической силы. Её свечение на какое-то время ослепило Сайбера, а когда его зрение вернулось — перед ним стоял совершенно другой человек. Точнее, сам маг не изменился, насколько можно судить о нём, учитывая лицо, до сих пор сокрытое в тени капюшона. Но сам капюшон и одеяния — претерпели разительное преображение. Из чёрных, они стали идеально-белыми, с вышитым на них, красным крестом. Перед героем стоял инквизитор.

— Позвольте представиться, — деланно поклонившись Сайберу, Рубикон выпрямился и усмехнулся. — Епископ неназванной церкви. Глава всей инквизиции, если угодно. Тот, кто защищает королевства людей от нежити.

***

О том, что с Инквизицией что-то не так, Сайбер догадывался изначально. Но чтобы весь окружающий его мир был запутан настолько сильно? К этому невозможно подготовиться. Не выйдет осознать сразу. И всё же, герой не прекращал попыток сформировать общее представление о «Новом Эвергарде» таким образом, чтобы случайно не заблудиться в собственных мыслях. Получалось не очень. — То есть именно ты запретил призыв? И ты же — руководишь обеими сторонами конфликта живых и мёртвых? Я правильно понял?

— В точку, — тут же подтвердил чародей, выпрямив спину и расправив плечи. Он выглядел вполне довольным собой. — Всё это — я.

— Но какого хрена?

— После того, что натворили Иррийцы, люди и сами не хотели говорить о героях. Они ненавидели меня, — немного помешкав, Рубикон медленно поднял ладонь и провёл ей по своим волосам, стягивая капюшон назад. Его лицо наконец предстало перед героем. Это было лицо молодого парня, гораздо моложе самого Сайбера, подходящее скорее студенту, нежели мужчине, уже