Властелины погоды (сборник) - Бен Бова

— Нет, — резко возразила Анна Полчек. — Из этого ничего не получится. Разум не может развиваться в зоопарке. Животным необходим их собственный мир, в котором на них влияли бы естественные силы, естественная среда. А не зоопарк…

— Но… — Джефф уже понял, к чему она клонит. — Но это значит, что мы должны оставить им планету и полностью отказаться от своих планов.

— Вот именно.

— А это в свою очередь означает, — сказал Джон Полчек, что человечество теряет надежду получить в свое распоряжение новую планету.

— Значит, мы или они, — сказала Лаура, очень неуверенно, несмотря на категоричность реплики.

— Что же нам остается, какое решение? — спросила Анна Полчек.

— А кто дал нам право принимать какое-либо решение здесь? — спросил Джефф.

Никто ему не ответил.

11

Краун чувствовал что-то странное в воздухе. Что-то страшное.

Он не мог ни обонять, ни видеть, ни слышать этого. Но оно было. Каждый порыв ледяного ветра, дующего с моря, был пронизан ощущением ужаса. Тяжелое серое небо, заснеженный берег, деревья там, на холмах, с листьями, скрученными в спираль, — все, что окружало Крауна, дышало страхом и опасностью.

Обезьяны и семейство волкотов тоже почувствовали это. Суетливо, неуклюже, кружа на одном месте, обезьяны жалобно поглядывали на побережье, будто молчаливо умоляли свою стражу отпустить их с этого страшного места. Да и сами волкоты нервно слонялись вдоль берега, размахивая хвостами, рыча без всякой на то причины.

Надвигалось что-то неизвестное, во поистине ужасное.

Животным и без того было достаточно плохо. Они едва сумели вынести зимние штормы, за последнюю неделю трижды обрушивавшиеся на побережье. Волны уничтожили часть оборудования и некоторые здания в лагере. Снегопады участились, и животные вынуждены были проводить ночи под крышей, чтобы не оказаться заживо погребенными под снегом.

Управляемые людьми обезьяны соорудили убежища в виде шатров для себя и для волкотов. Всякий раз, когда шатры сносило штормом, они терпеливо восстанавливали их вновь. Теперь каждое утро начиналось с того, что обезьяны очищали рабочую площадку от снега. От этого их передние лапы-руки покрылись волдырями и горели как от ожогов. Волкотам с их толстокожими лапами скопления снега на тропинках как будто не угрожали.

Семейство волкотов укрывалось на ночь в одном шатре, хотя он был явно тесен для них. В другом шатре спал один Краун: даже под контролем человека семья волкотов не принимала его за своего. Это право Краун мог заслужить, только убив вожака. Но до тех пор, пока люди управляли волкотами, открытого конфликта между животными возникнуть не могло.

Краун стоял на склоне холма, наблюдая, как тупо двигаются по побережью обезьяны, как рычат встревоженные волкоты. Волны набегали на берег, холодные как лед. Обезьяны не хотели работать.

Неожиданно океан стал откатываться. Вода уходила, обнажая темно-коричневый, блестящий от влаги плоский берег. Как в замедленном кино, край моря все дальше отступал от линии прилива.

Крауна затрясло.

Нет. Затрясло землю.

«Цунами!»

«Землетрясение и волна цунами!»

«Вызвать доктора Холмена! Проверить центр наблюдения!»

Земля под лапами Крауна с грохотом содрогнулась, и на склонах холмов с треском стали валиться деревья. Сорвались и запрыгали вниз камни. Земля покрылась трещинами.

На какой-то миг обезьяны в оцепенении застыли на своих местах. Потом, вопя от ужаса, заломив над головой лапы, бросились врассыпную. Зарыкали волкоты, шныряя взад-вперед, а затем и они устремились вдоль берега. Забыв об обезьянах, животные слепо искали спасения единственным известным им способом — в бегстве.

«Они вышли из-под контроля!»

«Отсоединяйте, детей, прежде, чем…»

Земля вставала на дыбы и бросалась в пропасть. Широченные трещины рассекли склоны холмов. Горы исчезали, взрываясь словно воздушные шары и изрыгая тысячетонные обломки скал и куски почвы на берег.

Краун в растерянности застыл, не зная, бежать ли ему вдоль берега или попытаться подняться на гребень холмов. Сотрясения почвы раз от разу становились все ужаснее, все огромное тело волкота ходило ходуном. Из бесчисленных трещин, закрывая горизонт, сочился дым. Но вот образовался просвет, и Крауну на мгновение удалось разглядеть берег: он грозил гибелью.

«Джефф все еще в контакте! Он пока держится».

«Подумать только, один из всех!»

От самого горизонта мчалась огромная волна, похожая на серую крепостную стену, она вздымалась все выше и выше, как горный хребет, и вот уже ее псиный гребень с грохотом обрушился на берег, сметая все на своем пути.

Краун взревел на волну, повернулся и кинулся вверх, к гребню холмов. Там под напором бури гнулись деревья. Прямо перед ним вдруг разверзлась земля, но он успел перепрыгнуть через разлом. Следом за ним скатывались камни и скалы. Сама земля, казалось, съезжала вниз, навстречу всепоглощающей стене серой, бурлящей воды…

Краун почувствовал, как земля уходит из-под его ног — это вниз устремился склон. В отчаянных попытках взобраться повыше волкот цеплялся за камни, карабкался что было сил. Уже чувствовался соленый острый запах морских брызг, а все звуки покрыл низкий рев, возвещавший конец света. По скалам, грязным осыпям, вонзая когти в вырванные с корнем и сломанные деревья, Краун продолжал свой путь.

И тогда Вселенная взорвалась. Раздался оглушительный грохот. Ярость приливной волны снесла берег, и будто гигантская рука вдруг подхватила Крауна и подбросила вверх. Деревья, скалы, невероятные нагромождения — такого он не видывал никогда, небо перевернулось вверх тормашками… И тут он шлепнулся прямо на живот и стал проваливаться сквозь листву и шершавые стволы деревьев. По крайней мере тысячу раз он ударялся о тысячу каких-то предметов.

Наконец все кончилось.

Краун лежал на вершине холма, будто в люльке, сотканной из поваленных кустов, расщепленных ветвей, среди завала деревьев. Все тело его болело, он промерз до костей, ему не хватало дыхания. Но он был жив.

Покачиваясь, ощущая боль при каждом движении, Краун поднялся на ноги и взглянул на побережье. Там по осталось ничего. Ровным счетом ничего. Лагерь исчез. Берег очистился от зданий в оборудования так, словно их там и не было.

Краун моргнул и сделал несколько мучительных шагов по пружинящему мокрому месиву из ветвей и кустов, на котором он оказался. Море, теперь спокойное, мирно лизало песок, будто ничто никогда не нарушало его вечного покоя. Побережье очистилось от снега и, как полированное, сверкало золотом под солнечными лучами.