Влад Лиsтьев. Поле чудес в стране дураков - Евгений Додолев

Процитирую известного блогера: «Одно дело хихикать над придурком Фурсенко, а другое дело, когда эта зараза придет в ваш дом. А вот представьте, приходит ваш ребенок домой и начинает рассказывать, что Древней Греции и Древнего Рима не было, это лишь „фантомные“ отражения событий XIII века, что Александр Невский — это хан Батый, а само это имя произошло от русского слова Батя — и прочую фоменконосовщину. И ребенку — чтобы получать хорошие оценки, — эту ересь надо учить, сдавать на экзаменах, писать домашние работы. Нам и так уже по телевизору показывают каждый год шаманские пляски вокруг „Благодатного огня“, которые, по-моему, должны оскорблять больше всего нормальных верующих, вера которых в фокусах не нуждается, показывают какие-то фильмы про плачущие иконы — явление, с которым русский царь Петр Алексеевич покончил указом, что ежели где в каком монастыре еще иконы заплачут, то на следующий день кровью заплачут ж…пы выпоротых монахов. Петрики-Грызловы — которые щедро запускают лапы в народные деньги на свои безумные проекты, церкви, которые как грибы размножаются по городам и весям — вместо Домов детского творчества, технических кружков, спортивных школ. Вот тут могут объединиться все — технократы, либералы-западники, коммунисты, просто нормальные люди — чтобы эту средневековую заразу остановить».

И вспоминается присказка из старинного анекдота про бордель: «Тут не мебель менять надо, а девочек».

Во «Взгляде» тема религии не была актуальна. В отличие от «600 секунд» Невзорова. Я считаю совершенно неслучайным тот факт, что телемост с Александр Глебычем стал одним из ключевых элементов эфира «Сегодня вечером с Андрееем Малаховым», посвященного 25-летию «Взгляда»; ведь недаром историк Тимофей Шевяков сравнивал ведущих программы с Питерским Секундомером: «Вы помните „600 секунд“ и блистательного Невзорова? А „Взгляд“? О, это были битлы нашего времени — Любимов, Листьев, Политковский, Додолев. Мы взрослели надеждой».

О малаховской передаче писали: «Выпуск был посвящен 25-летию легендарной программы „Взгляд“, в студии собралась „могучая кучка“, делавшая новое телевидение в эпоху перестройки: Дмитрий Захаров, Александр Любимов, Иван Демидов, Сергей Ломакин, Анатолий Малкин; они вспоминали, как это было на самом деле. Евгений Додолев по телемосту попикировался с Александром Невзоровым, который уверял, что готовил ГКЧП, — заявление это было встречено дружным хохотом в студии. „Ни фига ты не готовил, кому ты гонишь!“ — „Чей там голосишко, кто похамливает?“ Как угодно можно относиться к Невзорову, но у его „600 секунд“, как и у „Взгляда“, слава и аудитория были просто запредельными, какие не снились ни одной нынешней передаче».

И, возвращаясь к вопросу о религии, процитирую Александра Невзорова (интервью Сергею Колесову для «Нового Взгляда», октябрь 2012 года):

«Меня очень мало интересует социальное устройство homo, потому что когда мы говорим об истории, то история — это 500 или 550 млн лет, а все эти ваши александры невские, ричарды третьи и Никиты Хрущевы — это history. То есть полная фигня. Мы живем во время колоссальной переоценки фактора цивилизации, фактора так называемого историзма, фактора так называемой культуры. К этому в принципе можно относиться серьезно, но качественные, большие познания в физиологии заставляют смотреть на вещи по-другому, многое становится трудно воспринимать всерьез.

Мой вид спорта — это попы. С тех пор как меня об этом попросили; когда возникла необходимость сопротивляться растущей наглости попов и хотя бы обозначить какой-то ответ просто потому, что они затрудняют жизнь. Меня не очень интересует интеллектуальное будущее России, я в него не верю. Но в данном случае помимо спорта я рассматриваю свою деятельность в соответствии с одной из статей Уголовного кодекса — „Оставление в опасности“.

При этом я понимаю, что человечество в силу ряда своих особенностей инфицировано религией. Я знаю, что стоит избавить человека от православия головного мозга, и он кидается в открывание третьего глаза, ясновидение, целование лифчика Блаватской. То есть ищет для себя какие-то пути выхода той религиозности, которая присуща людям. Выбор очень невелик: либо человек знает и понимает теорию эволюции, либо он верующий. А уж во что именно верующий: в волшебные свойства шестнадцатой тыквы слева, в способность офисной мебели совокупляться по ночам, в Иисуса Христа, в реальность Карлсона — это совершенно неважно.

Предположим, что рядом с нами сидит китаец четырнадцатого века. Что он думает, глядя на зажигалку? Китаец думает, что там заключен дракон. Мы нажимаем на какой-то клапан, дракону прищемляется хвост, и он от боли изрыгает огонь. Алеут или житель Полинезии наверняка думает, что здесь заключен дух предков, который в сочетании со скверной сегодняшнего дня воспламеняется. А мы с вами знаем, что эта штука отлита из пластмассы в Китае, газ под давлением, зубчатое колесико… То есть мы знаем конструкцию, нам не нужны дикие объяснения. Знание того, что в образование мира и в филогенез никогда не вмешивались никакие посторонние силы, избавляет нас от религиозности. Но 99 % людей считают знания естественно-научного порядка либо излишними, либо слишком обременительными, либо слишком сложными. А вера — это всего-навсего отсутствие знания. Дело в серости.

Homo предлагается хорошо театрализованное примитивное объяснение. Ведь когда вы слушаете какого-нибудь архиерея, вы в первую очередь слушаете не человека, не голос, вы в основном слушаете четыре с половиной квадратных метра парчи, большое количество бижутерии, вы слушаете лиловый бархат и черное сукно. А вы этого дядьку архимандрита побрейте, постригите, оденьте в майку, посадите напротив себя на кухне, поставьте перед ним пустую бутылку из-под кефира, и все, что он говорит, будет казаться бредом сумасшедшего. Такого рода сценизм работает на малоинтеллектуализированную публику очень сильно… У атеистов, для которых смерть должна была бы быть чем-то чудовищным, понимание финальности и неизбежности воспитывает гораздо более спокойное отношение к смерти, как ни странно.

Закон про оскорбление чувств верующих — хороший закон. Не надо пугаться, что вся эта церковная ситуация будет разогрета. Чтобы последняя человеческая кожа сползла с морды вурдалака, требуется именно такая температура. Как видите, церковь не смогла долго прикидываться просветленной и братолюбивой. Она вспомнила, что у нее есть более естественная форма существования — полицейско-карательная, и обратилась за помощью к государству.

Церковь доказала, что не может существовать без поддержки репрессивным аппаратом. Она предлагает нам идеологию, которая не способна ответить на современные вызовы. Она предлагает настолько хрупкую и не выдерживающую никакой критики конструкцию, что оберегать ее можно только при помощи колючей проволоки, дубинок и уголовных статей. Повторяется то, что было до революции семнадцатого года, когда святость Руси обеспечивалась четырнадцатью статьями уголовных уложений. Но разница в том, что теперь все процессы происходят значительно быстрее. И если до революции мы инкубировали в себе общенациональную ненависть в течение двухсот-трехсот лет, то сейчас все это займет месяцы, в крайнем случае — пару лет.