Зимние солдаты - Игорь Зотиков

Про Сережу будет другой рассказ, а сейчас я расскажу, как через некоторое время Петр Леонидович получил известность как ученый и стал членом Королевского общества. И не иностранным, а настоящим, что вообще редчайший случай. После этого он смог взять ссуду в банке, потому что банки с удовольствием дают деньги, когда знают, что это за человек. И мы построили дом. У нас был очень симпатичный архитектор, с которым мы стали дружны. Он оказался своеобразным, интересным человеком. Он и построил нам этот дом.

– В Кембридже?

– В Кембридже, еще дальше, по дороге на Хантингтон, рядом с большой фермой, которая принадлежала университету. Там мы купили землю. Это была абсолютно своя, собственная земля, то есть мы могли с ней делать все, что угодно. И на этой земле (мы купили один кусок, потом прикупили еще немножко, чтобы сад был побольше) построили дом, где родился Андрюша.

– Сейчас Андрей живет в том доме, где родился?

– Да. Когда Петра Леонидовича оставили в Москве и стало ясно, что мы никогда там жить не будем, он спросил: «Что будем делать с домом?» Я говорю: «Что хочешь, мне он не нужен». Он сказал: «Я хочу подарить его Академии наук». Я сказала: «Очень хорошо, ради Бога, чем скорее мы отделаемся от собственности, тем лучше».

– У вас не было чувства, что вы можете вернуться? Казалось, что советская власть будет вечно?

– Да, что мы туда уже не вернемся. Нас же не выпускали. Петр Леонидович решил подарить дом Академии наук. Но оказалось, что подарить дом, который принадлежит ему, но в Англии, учреждению, находящемуся в другой стране, очень трудно. Петр Леонидович долго мучился, наконец подыскал очень хорошего поверенного, который нашел все те законы, по которым все можно осуществить. И Петр Леонидович подарил дом Академии наук. Сейчас вокруг все обстроилось. Там великолепный сад, великолепный дом. Но после того как много лет дом принадлежал Академии наук, но управлялся от Кембриджского университета Колледжем имени Черчилля, он пришел в какой-то упадок. И его ремонтировали на средства двух меценатов. Один из них – Максвелл, тот, что позже попал под суд. До своего самоубийства он успел дать грант на ремонт дома. Академия получила большие деньги, на которые этот дом ремонтировался. Сейчас он в полном порядке. Теперь только надо найти возможность, чтобы кто-то взял все это в свои руки, потому что Академия наук ныне ничего не может, у нее нет валюты, нет ничего. Значит, дом должен себя окупать. Петр Леонидович хотел, чтобы туда приезжали наши ученые. Так это и делается. Одно время там жил молодой ученый со своей семьей. Сейчас живет Андрей, потом будет жить Сергей. Потом еще кто-нибудь. Одним словом, все это надо провести через невероятные препоны английских аппаратчиков. Андрюша говорит, что аппарат, с которым ему приходится сражаться в Англии, еще хуже нашего, что это нечто совершенно чудовищное, всякие чиновничьи штучки, что он иногда пребывает в совершенном отчаянии. Теперь мы добиваемся возможности объединения усилий Кембриджского университета и Академии наук. С тем чтобы Академия наук могла посылать туда своих людей и университет тоже мог пользоваться этим домом. Петр Леонидович всегда хотел, чтобы это был Русский центр…

В этом доме мы жили до тридцать четвертого года, покамест нас здесь не оставили. Тридцать лет Петра Леонидовича никуда не выпускали и абсолютно разрушили ему всю жизнь, потому что физику необходимо общение, необходимо видеть лаборатории, посещать людей, разговаривать с ними. Он потерял все свои заграничные связи, ибо ни с кем не переписывался. Переписывалась всегда я. Он не хотел писать, и если надо было что-то писать, то писала я. Когда мы в шестьдесят каком-то году приехали в Кембридж, там никого не было, все уже ушли на пенсию, были совершенно другие физики. Имя его было известно, но товарищей не оказалось. Он потерял всякую связь с ними. Наши никогда не понимали, что для ученых такой перерыв связей – страшная вещь. Тридцать лет – крайне много. Это целая жизнь. Видите, это была совсем не такая легкая жизнь, как всегда Петру Леонидовичу говорили: «Ну, вам все можно… Это же вы». И не знали, какими трудами, какими страшными ударами получено это «все можно», как он с этой судьбой сражался, как он не поддавался ей. Так что это была не такая легкая жизнь, как кажется…

Конфронтация с Берией

А когда он с Берией поссорился… Эти слова Сталина: «Я тебе его сниму, но ты его не трогай…» Мы узнали об этом только после смерти Сталина. Мы все время жили под тем, что Берия все-таки найдет возможность как-нибудь нас уничтожить.

– А как возникла эта конфронтация?

– Петр Леонидович не мог работать с таким человеком, как Берия. Он написал письмо Сталину о поведении Берии, говорил, что тот совершенно недопустимо относится к ученым, и сделал последнюю приписку: «Это не донос, это полезная критика, и прошу показать это Берии».

Вы представляете, в какое состояние пришел Берия…

– Это было в сорок шестом году?

– Да, это было в сорок шестом году. Тогда последовал разгром Главкислорода и всего на свете; Петра Леонидовича сняли со всего, что только можно было.

– Собственно говоря, почему?

– Началось это потому, что он входил в Атомный центр, которым руководили Берия и Курчатов.

Петр Леонидович всегда считал, что Курчатов совершенно изумительный человек. Он умел разговаривать с нашим правительством. Он умел не только разговаривать, но умел себя поставить с ними. Но он и умер очень рано. Он понимал все, что делается. У него были великолепные ученые – такие, как Харитон, Зельдович, вся эта компания атомщиков совершенно великолепная. Но самое главное, что Курчатов умел и дипломатически, и тактически, и всячески разговаривать с нашими «старшими товарищами», как их называл Петр Леонидович, не раздражая их.

– Собственно говоря, Петр Леонидович тоже был мастером…

– Но он не мог пойти на некоторые компромиссы со своей совестью. Начисто не мог.

– Анна Алексеевна, я всегда хотел спросить: это произошло потому, что Петр Леонидович пересилил себя, или он был настолько широк по восприятию, что даже в каждом злодее находил что-то человеческое?

– Нет, в злодеях он не находил ничего. В Берии он ничего не находил.

– Берия – абсолютный злодей?

– И Сталин тоже. Петр Леонидович был очень мудрый человек. Он всегда хотел, чтобы наши «старшие товарищи» что-то знали, что-то понимали, вот почему у него такая громадная переписка со Сталиным – пятьдесят писем, очень вежливые, очень тактичные, даже льстивые. Потому что по-другому он не мог заставить такого человека читать эти письма. Он должен был заставить его не только получать их, но читать. И оказалось, что Сталин читал не только все письма, которые он получал. Однажды Маленков сказал Петру Леонидовичу: «Пишите Сталину, он читает все письма, которые вы ему пишете, и все письма, которые вы пишете мне». Поэтому, как я говорила, Петру Леонидовичу приходилось гладить его всегда по шерстке. Когда вы имеете дело с тигром, диким зверем, то надо гладить его по шерстке. И он его гладил по шерстке, он ему льстил, и совершенно правильно, потому что Петр Леонидович хотел, чтобы тот прочел, и тот читал его письма – вот что самое удивительное. Принесло ли это пользу кому-нибудь, я не знаю. Во всяком случае, Петр Леонидович считал своим долгом довести до сознания наших «старших товарищей» то, что хотел: положение дел в нашей науке, положение наших ученых…