Лебединая Дорога - Мария Семёнова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те и другие не чурались мерян, хотя и говорили и веровали совсем иначе. Селились с мерянами бок о бок, брали девушек в жёны, отдавали за молодых охотников своих дочерей. В иных местах жили через избу.
Таков был и Медвежий Угол, стоявший глубоко в лесу, на берегу извилистой речки.
Исстари повелось между Круглицей и Кременцом: круглицкие князья ходили за данью на север и запад, кременецкие – на юг и восток. В Медвежьем Углу князей Мстислава и Чурилу знали хорошо. Даже слишком. Грозные были князья: не дашь оговорённого, возьмут сами, и уже не по уроку, а сколько пожелают… И отойти бы от них – да боязно! Тут же попадёшь под булгар. А под кем лучше? Эти хоть зря не обидят, да и людям своим не дадут особенно озоровать…
Приехал Чурила Мстиславич, и в Медвежьем Углу собрали пир. Старейшина-кугыжа сидел против князя одетый в свой лучший наряд: расшитые бусами сапоги, полотняные штаны, синий кафтан. На литом серебряном поясе висел богатый меч. Перед пиром он сам повёл словенского вождя в просторный сарай – показывать дань. Вышата Добрынич и Радогость с Ратибором долго щупали связки горностаевых, лисьих, бобровых, соболиных, куничьих мехов. Считали кадушки с мёдом, ягодами, рыбой. Взвешивали на ладонях серебряные подвески и перстни, таявшие в собственном мягком мерцании, – дело рук славных мерянских умельцев.
– Я налегке нынче, – сказал старейшине князь. – Новой дани ищу. Обратно поеду, заберу, телеги приготовь…
Его-то пушистая рухлядь занимала не сильно. Опытный кугыжа и это давно уже намотал себе на длинные седые усы. В самом начале пира он поднёс князю добрый охотничий лук, колчан со стрелами-срезнями, показал кувыркавшихся в лукошке щенят.
Чурила подарки принял и заметно подобрел, а кугыжа перевел дух, украдкой погладив у пояса уточку-оберег. Кажется, на сей раз по ключницам шарить не станут…
Слегка встревожили старейшину только урмане. В Медвежьем Углу про этот народ слыхали раньше только из десятых уст. Знали их как лихих корабельщиков и купцов, не стеснявшихся при случае пустить в ход мечи. Старый кугыжа долго не решался спросить князя, но наконец осмелел:
– Господине, что за новые люди у тебя?
Чурила, допивавший из обложенного серебром рога, отозвался не сразу.
– Прибыль у меня в дружине, дед… Говорил же тебе, что дань новую ищу. Подскажи лучше, где тут у вас побогаче живут?
Старейшина откинулся на лавке, кляня собственное любопытство. Язык – первый враг. Откусить бы его, пока он всю голову не уложил под топор. Не расскажешь теперь про Барсучий Лес, вызнает сам, а после ещё спросит: что, смолчать хотел, поганка? А расскажешь, так, того и гляди, придут как-нибудь вечерком барсучане, да ведь и подступят: ты навел, старая овда? А вот мы тебя за это сейчас…
– Что молчишь? – подозрительно спросил боярин Вышата. И наклонился к старейшине через стол: – Не хочешь князю отвечать?
Чурила как раз взял на колени щенят. Самый шустрый тут же цапнул его за палец, и князь, довольно улыбаясь, неожиданно заступился за кугыжу:
– Будет, Добрынич. Не видишь, думает наш хозяин. Выбирает для нас дань получше…
Через несколько дней кугыжа понял, что полсотни прожорливых молодых парней никуда не уйдут из его Медвежьего Угла, пока он не выложит князю всего, что тот желал знать. Бедный старейшина провёл несколько бессонных ночей – но наконец сам принёс Чуриле густо исчерченный клок бересты.
– Вот, господине. Гляди…
Чурила взял бересту, разгладил её на колене. Кугыжа сел рядом и грустно принялся объяснять:
– Ты ведь отсюда в Беличью Падь, княже, как всегда? Вот она здесь есть, гляди… От неё вниз по реке будут два селения, маленькое да большое. Большое зовётся – Барсучий Лес. Там уже близко Булга, гости ездят, торг большой бывает…
– А кто дань собирает? – спросил князь. – Или сами живут?
Кугыжа ответил:
– Булгары, господине. Хан Кубрат, что и нами раньше володел…
Чурила сунул бересту за сапог. И тут же обернулся к Люту, стоявшему у него за спиной:
– Зови бояр… да Виглавича с Годиновичем не забудь. Дружине скажи собираться, завтра дальше идём!
Перед отъездом Вышата Добрынич ещё раз напомнил кугыже насчёт телег, повторил обещание заглянуть на обратном пути. А когда князь сел в седло – отозвал деда в сторонку и сунул ему под нос ременную плеть:
– Видал? Вот троньте мне хоть шкурку…
Кугыжа молча отвернулся и, понурив седую голову, молча же ушёл в свою избу. Было ему не до глупого словенского боярина. Придут ведь барсучане. Непременно придут… а у него, старого, пять душ внучат, мал мала меньше.
Конные воины уже поравнялись с последним домом в селении, когда из-за косого забора, прямо под копыта, выкатилась стайка мальчишек. Мелькали кулаки, летела из рубашонок пыль.
– Хазарчонок! – верещал десяток голосов. – Бей хазарчонка!
Увлечённые преследованием, они выскочили на дорогу, и тут только, заприметив кугыжу словен, в испуге остановились, а потом бросились кто куда.
Оставался на месте лишь один, тот, кого гоняла вся эта ватага. Кудрявый черноголовый мальчишка лет шести, худенький и донельзя грязный, никуда не побежал, и князь, чтобы не затоптать его, поднял Соколика на дыбы.
– Лют! – позвал он, указывая на малыша.
Вершники поворачивали коней, объезжая неожиданную помеху. Лют соскочил с седла, загораживая мальчишку от скакавших позади, и заорал на него по-мерянски:
– А ну-ка проваливай! Нашёл мне, где играть!
Мальчишка поднял на него серые, неожиданные на смуглой мордочке, глаза – один уже закрылся, заплывший полновесным синяком, – и вдруг тонко и яростно крикнул по-словенски:
– Пусть топчут! Я хазарчонок!
Голосишко сорвался и смолк. Маленький задира глотал слёзы, но кулаков не разжимал.
Княжьи ехали мимо. На Люта смотрели равнодушно: этот всюду найдёт, кому вытереть нос.
Остановился только боярин Радогость:
– Что тут ещё?
Лют объяснил, и суровый боец, к его удивлению, наклонился с седла.
– Иди-ка сюда, сынок, – сказал он, подхватывая хазарчонка и усаживая к себе на коня. – Два ока у нас на двоих, я ли да за тобой не присмотрю…
Крикнув князю, что догонит, он пропустил ехавших и направился к мальчишкам, любопытно выглядывавшим из-за заборов.
– За что били, мелюзга? – спросил Радогость. – Ну?
– Он хазарчонок! – радостно сообщил ему парнишка побойчее. – У него отец хазарин!
Малыш так и рванулся из рук у боярина, но Радогость не пустил, и тогда он прижался к нему и затих – только злые слёзы впитывались в дорогой плащ.
Лют покосился на пыльную чёрную головёнку. Верить не хотелось.
– Какой ещё хазарин? – спросил Радогость спокойно.
