Герои. Новая реальность (сборник) - Андрей Кивинов

– Буквенный шифр. Свыше двухсот тысяч комбинаций. Кому известно слово?

– Мне. И отцу.

– Оно где-либо записано, слово?

– Нет, мы его помним, оно простое: «зеро».

– Бумаги представляют ценность?

– Не для воров. Семейные документы, письма, старые рукописи.

– Ничего не пропало?

– Кроме драгоценностей – ничего.

– Они застрахованы?

– Драгоценности? Рубины – нет.

Холмс несколько минут внимательно изучал сейф.

– Видите ли, мистер Холмс…

Принц положил в пепельницу сигару, не искуренную и наполовину. Нервничает. Годы, проведенные рядом с Холмсом не прошли впустую: я подмечал и беспокойное шевеление пальцев, и бледность лица. Пульс, наверное, под восемьдесят.

– Главная неприятность заключается в том, что камни – рубины – просит на время Александра Федоровна.

– Простите, кто?

– Это я должен извиниться. Снобизм – называть запросто ее императорское величество. Но она – жена шурина. К тому же произносить титул – верный способ привлекать внимание посторонних. Мы стараемся этого не делать.

– Зачем императрице понадобились камни вашей жены?

– Видите ли… Сейчас при дворе увлекаются оккультными науками. Спиритизм, мессмеризм, что там еще. А рубины якобы упоминаются в «Книге Мертвых», древнеегипетском папирусе. Возможно, это действительно те самые камни. Императрице они понадобились для спиритических сеансов. Ольга, конечно, согласилась исполнить просьбу. Поэтому я и поспешил с опытами: кто знает, на какой срок рубины понадобятся Александре Федоровне. И вот они пропали. Очень неудобно, неловко.

– Когда вы получили просьбу императрицы?

– Письмо от нее передал полковник Гаусгоффер, он свой человек при дворе. Полковник и должен был отвезти камни.

– Гаусгоффер? Я где-то слышал это имя.

– Он полковник германской армии, сейчас в длительном отпуске. Известен путешествиями в Гималаи.

– Да, да, вспомнил. Экспедиция восьмого и одиннадцатого годов. – Холмс прикрыл дверцу сейфа. – Когда полковник прибыл в имение?

– Неделю назад.

– А камни пропали…

– На следующий день.

– Полковнику известно о пропаже?

– Нет. Никому не известно, кроме нас с отцом. Я очень рассчитываю на вашу помощь.

– Я приложу все силы.

– Только… Дело предельно деликатное, вы понимаете?

– Я приложу все силы, – повторил Холмс. – Кстати, почему вы решили обратиться именно ко мне?

– Мистер Холмс, даже здесь, вдали от Англии, вы известны как крупнейший эксперт в своей области. О вашем таланте много рассказывал доктор Мортимер.

– Вы знакомы с доктором Мортимером?

– Да. Год назад отец пригласил доктора Мортимера на раскопки захоронений древнего человека. Неолитического, кажется, так. Отец страстный поклонник науки, и, когда оказалось, что в меловых пещерах нашей реки тысячелетия назад жили первобытные люди, он пригласил доктора Мортимера, которого давно знает по публикациям.

– Верно, Холмс, – подтвердил и я. – Помнится, я получил письмо от Мортимера. Благодаря поддержке сэра Генри он оставил врачебную практику и полностью посвятил себя любимой науке.

– Любопытно, любопытно, – пробормотал Холмс. – Мне необходимо поговорить с принцем Александром, а возможно, и с другими людьми, проживающими в замке.

– Разумеется. – Принц посмотрел на часы, напольный «Анхейм». – Сейчас будет ужин, и вы познакомитесь со всей семьей… и с полковником Гаусгоффером, конечно.

Ужин, верно, по случаю лета, имел место быть на террасе, откуда виднелись река, станция, лес и невесть какая даль за лесом.

Все проходило довольно мило: нас представили их высочествам – Ее Императорскому Высочеству принцессе Евгении, Ее Императорскому Высочеству принцессе Ольге, принцу Ольдбургскому Александру (без титулов, без титулов, у нас в Рамони запросто), молоденькой девушке Лизе, воспитаннице принца Александра, и полковнику Гаусгофферу. С Константином мы уже были знакомы. Разговор завязался оживленный – о ланкастерской системе взаимообучения, о сравнительных достоинствах немецкой и французской метод извлечения сахара из свеклы, о полифонических мотетах (по-моему, реверанс в сторону Холмса), и еще, еще и еще. Беседа шла на очень недурном английском, и Константин мог не утруждаться. Он и манкировал обязанностями, ведя приватную беседу с молоденькой, лет семнадцати, воспитанницей. Остальные относились к этой парочке благосклонно – я продолжал совершенствоваться в искусстве наблюдать и делать выводы.

Признаться, я был несколько разочарован, не найдя роскоши арабских сказок – золотой посуды, гор икры, танцующих невольниц, гуляющих павлинов и медведей на вертеле. Довольствоваться пришлось мейсенским фарфором, стерлядью по-казацки (среда, пояснил Константин, а при чем здесь среда?) и игристыми донскими винами. Где-то неподалеку слышались препротивные крики, и студент уверял, что это павлины.

Время шло плавно, похоже, все чувствовали себя прекрасно, даже Холмс оживленно объяснял принцессам особенности исполнения кельтских напевов. Пытались вовлечь в разговор и меня, я потел, отвечал невпопад, поперхивался вином, отменным, нужно признать.

Когда дамы покинули нас, стало полегче. На смену игристому пришел серьезный портвейн. Холмс раскурил трубку. Я не замечал никаких признаков погруженности в раздумья, казалось, мой друг просто отдыхал, наслаждался вечером. Впрочем, порой я замечал и признаки неудовольствия, легкие, едва заметные даже для меня, проведшего бок о бок с Холмсом многие (и лучшие!) годы. Я бы сравнил настроение Холмса с настроением хирурга, которого спешно пригласили к августейшей особе удалить бородавку.

Журчала вода каскада, бежавшая вниз, я, благодушный, умиренный вином, следил за прихотливым разговором.

– Материализм, идеализм – слова, ярлыки. Наука отличается от суеверия прежде всего терминологией. – Старый принц вел главную тему, остальные подыгрывали ему, впрочем, не без изящества. – Возьмем открытия медицины. Материалисты, если не ошибаюсь, объясняли раньше природу холерины дурными испарениями, миазмами. Не так ли, доктор Ватсон?

– Э… Совершенно верно.

– Колдуны же и знахари считали, что дело в демонах холеры. Теперь, после открытий профессора Коха, наука установила: причина холерины – микроб, невидимое глазу существо, вселяющееся в человека и доводящее его до болезни. Чем отличается, в таком случае, микроб от демона? И где они, миазмы?

– Но, выше высочество… – Полковник не забывал титуловать принца. Наверное, и потому, что обращаться по имени и отчеству, как это принято у русских, гораздо труднее. – Вы не станете отрицать того, что наука являет собой могучую силу.

– Именно. Именно, Herr Oberst. А у нашего народа есть поговорка: сила есть – ума не надо. Ученые все более используют руки, а не голову, наука бьет тараном там, где нужно найти ключик, вставить в скважину и провернуть.

– Найти! То-то и оно! Они, ключики, под ногами не валяются.

– И не должны валяться, Herr Oberst. Ибо втопчут их во грязь. Или того хуже, откроют дверь.

– Почему же хуже?

– Дверь пропускает в обе стороны.

Я сидел и слушал знаменитую русскую беседу. Солнце успело закатиться, принесли лампы, на свет которых летели мотыльки, летели и кружились, не в силах одолеть стекло, не пускавшее к огню.

– К счастью или несчастью, дверь эта потаенная, непостоянная, покажется и исчезнет надолго, на всю жизнь, превращая ключик в безделицу, в ничто – до следующего раза в другое время, другое поколение.

Длинная дорога, незнакомое место, новые люди, вино – все это вместе создало во мне странное состояние благости, восторженного покоя. Я потягивал портвейн, постепенно пьянея, но ничуть не тревожился этим. Такие милые люди, такой спокойный, уверенный Холмс, да и дело выходило хоть и загадочным, на мой искушенный взгляд, но не страшным, не кровавым. Приятное дело, приятное место, приятные люди.

– Ах, что это я разболтался, – перебил сам себя принц Александр. – Время позднее, а вы с дороги. Доброй ночи, доброй ночи всем. А завтра, мистер Шерлок Холмс, я уверен, все трудности разрешатся.

Холмс вежливо поклонился. Все поднялись.

– Всего… Всего восьмой час! – запротестовал я.

– В Лондоне, Ватсон, в Лондоне. – Холмс взял меня под локоть и настойчиво повлек по дорожке вокруг замка.

Яркая полная луна светила лучше дюжины фонарей.

– Я… Я вполне трезв, Холмс.

– Не сомневаюсь.

– Но я действительно трезв. А вот вы, Холмс, не пили почти ничего. Ни вы, ни остальные. – Сейчас я осознал, что стаканы, кроме моего, оказались лишь пригубленными.

– Отдаю должное вашей наблюдательности, Ватсон.

– Тогда почему мы ушли?

– Потому что с нами попрощался хозяин.

– Ах да. Водопроводчики, верно?

Мы успели дойти до нашего пристанища, когда Холмс наконец отпустил мою руку.

В холле нас встретил слуга. На странном французском он объяснил, что предоставлен в наше распоряжение и не будет ли чего угодно. Холмс отправил его отдыхать, и слуга ушел, оставив колокольчик: только позвоните, и он тут как тут. Очень удобно.