Гаммельнская чума (авторский сборник) - А. Бертрам Чандлер

— Джон, — прошептала Соня, с тревогой в голосе, — ты делаешь только хуже. Прекрати, пока ничего себе не повредил.

— Упорство приносит победу, — ответил он.

— Джон! Нет, они ведь не собираются нас убивать. Мы нужны им живыми, а не мертвыми!

— Может быть, но я слышал слишком много историй о том, как потенциальным плательщикам присылают фрагменты тел похищенных, чтобы повлиять на ход переговоров. Наши пушистые друзья произвели на меня впечатление бизнесменов, которые не станут пренебрегать подобной практикой.

— После той резни, которую эти ребята учинили на пароходе, — вставил Фаррелл, — я склонен согласиться с коммодором.

— Двое против одного, — сказал Граймс. И тут веревка разорвалась.

Он медленно поднял руки перед собой. В тусклом свете грязной электрической лампочки Граймс увидел, что его запястья перепачканы кровью. Но кровь текла медленно, без рывков. Непос- редственной опасности умереть от потери крови явно не было. Пальцы действовали, хотя в первый момент ему казалось, что еще долго ему не удастся не то что выполнять точные движения, но даже сжимать и разжимать кулаки.

Граймс принялся за веревку на лодыжках, периодически поминая добрым словом китайские булини, португальские свинячьи узлы и все племя сухопутных ублюдков.

— Я не могу найти конец веревки, — пожаловался он. И затем, пытаясь пошутить, добавил: — Кто‑нибудь же должен их перерезать!

— Насчет перерезать… — почти беззвучно произнесла Соня. — Насчет перерезать: если ты сможешь дотянуться до подошвы моего ботинка…

Конечно, подумал Граймс. Униформа офицера ФИКС позволяв от носить несколько видов скрытого оружия. Умудренный опытом похититель, конечно, нашел бы его, но эсквелианцы, которые почти не пользовались одеждой, не знали, что ее можно использовать подобным образом. Понятно, что снять ботинок с ноги Сони не составило труда. Он сжал каблук — и оттуда выдвинулся короткий, но острый нож. После этого на разрезание оставшихся веревок ушли секунды.

Когда эсквелианец вошел в каюту, Граймс как раз освободил ноги. На его мохнатом тельце темнела портупея, на которой висела кобура.

Он не отличался особой сообразительностью, но коммодор только что освободился, и кровообращение в щиколотках и ступнях еще не восстановилось. Туземец выхватил оружие — неуклюжий револьвер — прежде, чем Граймс добрался до него. Он выстрелил два раза, оба мимо, но одна из пуль опалила коротко стриженные волосы коммодора.

Позже Граймс рассказывал, что намеревался только разоружить туземца, выбить у него оружие. Но воздушный корабль в этот момент круто нырнул вниз. Коммодор бросился вперед, держа нож перед собой, и лезвие глубоко вошло в поросшую мехом грудь туземца. Тот издал пронзительный крик и, обрызгав Граймса кровью, рухнул на пол. Через секунду Граймс уже схватил пистолет. Огнестрельным оружием он владел не в пример лучше, чем холодным.

Пистолет на удивление хорошо лег в руку, словно был изготовлен специально для Граймса — параллельное течение эволюции предполагает также и параллельное развитие техники. Пожалуй, не стоило останавливаться на достигнутом. Держа оружие наготове, Граймс вскочил, чудом удержался на ногах, споткнувшись об тело убитого туземца, и ворвался в рубку. Здесь было светло. За огромными окнами розовело небо — начинало светать. Увидев человека, туземцы залопотали, трое отбежали от панели управления и выхватили оружие. У одного был такой же револьвер, как и у Граймса, двое других размахивали неуклюжими шпагами.

Граймс стрелял хладнокровно и обдуманно. Первой целью стал туземец с револьвером, затем ближайший с мечом, затем его товарищ. В таком порядке даже человек, который в молодости был стрелком средней руки, вряд ли бы промахнулся. И Граймс не промахнулся, хотя в одного из летчиков ему пришлось стрелять дважды, когда последний конвульсивный удар шпаги прошел в миллиметре мимо его ноги.

Граймс не знал, остались ли в револьвере патроны, но проверять не стал. Наклонившись, он поднял пистолет, выпавший из руки убитого пилота. Туземец не успел сделать ни одного выстрела, а значит, хотя бы один патрон должен был остаться. Обернувшись, коммодор бросился обратно в каюту — вовремя. Один из уцелевших туземцев уже направлялся к Соне с тяжелым гаечным ключом в руке. Выстрел — и механик отлетел на корму.

Не говоря ни слова, Граймс пошел дальше. Второй механик был уже мертв — пуля попала в него случайно. В тишине раздавался мерный звук — “кап, кап, кап”. Кровь? Нет, звук исходил со стороны топливного бака. Одна из пуль пробила его оболочку.

Прежде, чем Граймс успел что‑либо с этим сделать, паровая турбина остановилась.

Солнце уже взошло. День обещал быть прекрасным — насколько это возможно, когда ты находишься на борту воздушного корабля с пробитым топливным баком. Пока было очень тихо, но барашки на волнах предвещали сильный ветер. Внизу, справа по борту, извивалась береговая линия: россыпь острых скал, оранжевый песок, глубже на материке — зеленая и бирюзовая растительность, к югу — довольно крупный город. Вся эта картина плавно удалялась — довольно быстро, так как ветер понемногу крепчал и гнал воздушное судно прочь от берега.

Тела воздухоплавателей свалили в каюте, где раньше сидели пленники. Фаррелл и Соня хотели выбросить их за борт, но Граймс был категорически против. Дело было не в соблюдении этических принципов. Его познания в области истории касались не только морских и космических судов. Он имел некоторое представление и об управлении летательными аппаратами легче воздуха. Не стоило сбрасывать балласт прежде, чем удастся окончательно разобраться, как управлять этим летающим монстром при помощи аппаратуры.

Он сумел без проблем определить положение корабля. В рубке был нактоуз, здесь же обнаружились компас с визирами. Еще там нашлась морская марта — судя по всему, с ней работали в тот момент, когда он освободился. Участок побережья был аккуратно обведен чем‑то цветным. Компас выглядел необычно — его шкала была поделена не на триста шестьдесят, а на четыреста градусов. Подобные же странности Граймс обнаружил и на карте. Впрочем, особых сложностей это не создавало. Эсквелианцы делят градус на сто минут, а прямой угол у них составляет сто градусов. Без сомнения, в этом была определенная закономерность. Люди, имея на руках пять пальцев, стремятся считать вещи дюжинами. Эсквелианцы, шестипалые, похоже, предпочитают считать десятками… Куда важнее было поразительное сходство компаса, визиров и принципа построения карты. Это еще раз доказывало, что развитие технических приспособлений у гуманоидов происходит параллельными путями.