Красный терминатор, Дорога как судьба - Александр Логачев

Благодаря Луначарскому и Горькому в руках авторов затеи оказался легковой автомобиль и грузовик из совнархозовского гаража. На легковом "пежо" приехал Луначарский, а грузовик еще с утра свозил на кухню снедь, загодя приобретенную Мясновым.

Шоферы, думавшие подремать на сиденьях до утра, получили новые приказы. Они должны были ездить по адресам и ждать, пока из очередной квартиры не вынесут сверток или чемодан. Иногда в квартире все было спокойно, иногда оттуда слышались крики, раз даже пальнули. Шоферы, привыкшие к грубым причудам новых хозяев, не обращали на это внимания, а благодаря пропуску, заранее подписанному наркомом по культуре у Дзержинского, поездки проходили без осложнений. "Пежо" уже успела вернуться, обслужив четыре адреса, и опять двинулась в путь. "Фордовский" грузовик задержался. Купецкие дома, которые он должен был посетить, располагались достаточно компактно, поэтому на его долю выпало десять адресов.

Купцы расставались с богатством не ропща. Капли крови Сергея Никодимовича все еще краснели на скатерти. Лишь один купчик заврался, все говорил о каких-то серебряных ложках, хотя всем было известно: за пару дней до банковской национализации он снял почти всю наличность и перевел ее в червонцы. Те же, вестимо, хранились дома. Однако этажей в доме было пять, а комнат на каждом из них - двенадцать, не считая подвала. Поэтому Князь хотел услышать более конкретную информацию.

Когда купчик начал божиться в третий раз, подручный Князя - тот самый Дылда, что потрошил Ваньку Шестикаева, подошел к окошку, сунул руку в клетку, вынул канарейку (Мяснов, никогда не жаловавший этих птиц, согласно кивнул). Бандит сжал в кулаке несчастную птаху так, что между толстыми волосатыми пальцами брызнула кровь. Он покропил этой кровью сжавшегося в кресле купца и с размаху швырнул в лицо еще теплый комок.

Купчишку вытошнило. Бандиты обтерли ему рожу полотенцем, и он торопливо рассказал, в какой из комнат находится старый диван, даже объяснил, с какого бока надо вскрывать. Этого купца палач не вытолкал из кабинета, а вышвырнул, так что тот пролетел по коридору метра четыре.

- Что делать собираешься, Иван Григорьевич? - спросил Князь, прихлебывая токайское из хрустального фужера.

Мяснов ответил не сразу. С той минуты, когда его рука чуть было не опустила на собственную голову императорскую корону, Иван Григорьевич жил уже в других мирах. В одном он говорил с какими-то странными людишками, одетыми в пиджаки и сюртуки, о бумажных деньгах и еще каких-то бумажках. В другом же он был грозным царем, решающим не только, стоит ли жалкому человечку жить дальше, но и даже - достоин ли он с ним разговаривать. А самодовольный оскал Князя напоминал ему заискивающую улыбку Малюты Скуратова, верного государева пса.

Мяснов начинал сознавать, что в глубине души и не надеялся, что его старые дружки-купцы (положа руку на сердце, он всегда их презирал) согласятся сложить золото в котомку и поедут куда-то там собирать народное ополчение. Мяснов всегда любил Господни притчи, но считал, что лишь царь, настоящий царь, не "инператор" какой-нибудь, может претворить в жизнь евангельские страницы. Одна из притч поразила Ивана Григорьевича с детства. Позвал щедрый человек гостей на пир, да те не пришли, надсмеялись над старым другом. Тот велел кликнуть нищих, голь перекатную, пусть те восхитятся его угощением. И он, Мяснов, специально пригласил друзей, зная - посмеются. Поэтому заранее пригласил и рвань. Но не вина, не яства поднес им, а тех недостойных гостей. Рвите их, радуйтесь. Только царь может вести себя как Бог. А царь - тот, кто знает, что такое царская власть...

- Что дальше будет, Иван Григорьевич? - повторил вопрос Князь.

- Как и собирался, в Нижний поеду, - ответил Мяснов, ненадолго вернувшийся в постылый XX век.

- Правильно решил. Конечно, никто из этих в Чека жаловаться не пойдет. Но в городе мы сегодня нашумели. Да и красным товарищам, когда очухаются, придется объяснять чего-нибудь. Ты бы уезжал в их грузовичке. А товарищей с собой захватить можно. Для гарантии. Если тебе людей не хватает, могу пятерых дать.

- Спасибо, Юрий Семенович. Сам справлюсь.

- Тревожишься о чем-то?

- Марина куда-то подевалась. Она должна была насчет спирта узнать...

- А, насчет того самого? Жаль вагончика, конечно, если пропал. Я пока здесь остаюсь и коммерцию сворачивать не собираюсь... А может, и сверну. Если на все это золотишко, какое мы за ночь вытряхнули, спирту накупить, то Москва-река три дня одним спиртом текла бы.

Часть пятая

КОНЕЦ ПУТИ

Назаров еще раз потрогал кобуру на поясе - приятно сознавать, что маузер после недолгого отсутствия опять вернулся на место.

Марина и оба ее незадачливых миленка остались в музейной камере. Расхрабрившийся Цезарь Петрович указывал на Митино ранение, кричал об антигуманном поступке. Сосницкий, сжалившись, наврал им, что через час их освободят.

Перед тем как расстаться с недружелюбной барышней, Федор спросил ее о том, почему в доме такое веселье. Марина рассказала о великом пире Ивана Григорьевича, на который собраны все его старые друзья, "Ерофеи Силантьичи" - так назвала она их всех. Хозяин, видать, решил соблюсти все московские купецкие традиции, поэтому она в зале отсутствовала. Впрочем, это было и к лучшему - пока судьба вагона со спиртом не прояснилась, Марина предпочитала не показываться Мяснову на глаза.

- Под вечер в дом сам Князь пожаловал, - добавила она. - Зачем - не знаю. И с ним большая ватага его ребят. Но в зал вместе они не прошли. Я удивилась. Когда Князь прежде заходил к нам, то брал с собой только двоих. И то они в лакейской оставались. Сосницкий решил, что он свое по пояс обнаженным отходил и надобно приодеться. Ничего более подходящего, чем сюртук Цезаря Петровича, поблизости не наблюдалось, но интеллигент-любовник, видя, куда дело клонится, бросился в дальний угол комнаты пыток и принес оттуда забытый Васей пиджак. Таким образом, сюртук был спасен от разрыва по швам, а Сосницкий - от неудобств ношения тесной одежды.

Напоследок товарищ Назаров расспросил Марину о внутренней планировке дома. Девушка ответила, что коридором, выходящим из подвала, можно подняться либо на черную лестницу, по которой спускался Сосницкий, либо выйти к основанию лестницы правого крыла. Этот ход обычно был на запоре, лишь иногда Иван Григорьевич показывал особенно милым сердцу гостям свою замечательную камеру. Однако сейчас вход был открыт, им недавно воспользовалась Марина.

Судя по всему, она не соврала. Назаров и Сосницкий вышли к основанию лестницы. Освещение отсутствовало напрочь. Как объяснила им Марина, хотя Мяснов и провел электричество по требованию жены, но старался им не пользоваться. Слуги ходили с лампами, а в таких случаях, как нынешний прием, горницы освещались свечами.