Воспоминания - Вилли Брандт

Я ответил столь же откровенно и без околичностей: «В действительности ты сам должен знать, что без меня ты вряд ли смог бы долго оставаться на своем посту. Скорее, этот период был бы более коротким и, может быть, менее успешным». Я подвел итог и добавил, что «я заботился о сохранении единства нашей партии перед лицом реальной опасности раскола — это долг председателя — и в то же время выступал за оказание в должной мере поддержки федеральному канцлеру». И далее: «Это относится и к ситуациям, в которых от меня требовались кое-какие усилия и в которых я иногда переставал уважать самого себя. Я способствовал тому, что на съездах партии при обсуждении некоторых сложных вопросов, по которым ты как глава правительства считал необходимым принять решение, удавалось получить большинство». Я упомянул также и об отношениях с партнером по коалиции.

Гельмут Шмидт особенно был не согласен с тем, что я спокойно относился к тому, что он называл «высокомерием молодых специалистов», «квазибогословским всезнайством во внешней политике и политике безопасности» и «экономическим безобразием». Отчасти так оно и было. Сюда же он включал «оппортунизм по отношению к третьей волне буржуазного молодежного движения в современной Германии, характеризуемого идеалистическим, чуждым действительности романтизмом». Это был повод к размышлению, но еще не ответ на вопрос, должна ли набирающая силы партия «зеленых» расти так быстро и переманивать у социал-демократов столько молодых сторонников?

Один взгляд на вещи отражал озабоченность тем, что левое крыло партии (или то, что таковым считалось) «путем соглашательства захочет опередить „зеленых“». Сторонники другой точки зрения считали, что надо более серьезно относиться к страху людей перед ядерной энергией и вникать в причины недовольства необузданным ростом социальных и экологических проблем. Я, во всяком случае, хотел понять поколение, которое выросло под девизом «Для нас нет ничего невозможного», осознать всю несуразность этого. Нигде не сказано, что зародившееся в экологическом и антивоенном движении «конкретное отрицание господствующего волеизъявления» должно стать основой самостоятельной партии. Я хотел, чтобы как можно больше беспокойных, а также мечтательных молодых людей пришло в социал-демократию, чтобы таким образом воспрепятствовать тому, чему уже, возможно, нельзя было воспрепятствовать: их собственному представительству в парламенте. И, конечно же, я хотел добиться того, чтобы их чувство реальности оттачивалось лучше в СДПГ, чем вне ее.

Кстати, о чувстве реальности. В день выборов в гессенский ландтаг в сентябре 1982 года во время теледебатов председателей партий я вызвал всеобщее замешательство трезвым указанием на то, что «большинство находится по другую сторону от ХДС». Не только политические фальсификаторы, но и ленивые журналисты и мнимые друзья до одурения полемизировали с тем, чего сказано не было. Я-де говорил о левом большинстве, о большинстве слева от ХДС. В действительности же я сказал: «В этот вечерний час выборов в Гессене существует большинство по другую сторону от ХДС». И добавил, что речь идет о «сложном» большинстве, но оно не на стороне Коля и Геншера, которые сидели вместе со мной за столом. Незадолго до этого вновь избранный федеральный канцлер выразил мне благодарность за то, что я четко изложил концепцию преобразования республики. На чем она основывалась? ХДС и СвДП не получили большинства. Тем не менее они считали, что результаты выборов дают им право на образование правительства. Однако большинство они получали лишь при условии, что не будут учтены места, полученные партией «зеленых». Это было недопустимо. Получив отказ от ХДС и СвДП, социал-демократы в Висбадене попытались установить сотрудничество с «зелеными». Этот эксперимент был непродолжительным и не особо результативным. Но осень 1982 года несомненно способствовала парламентаризации сил, до того стоявших в Федеративной Республике в стороне.

В речи на заседании фракции бундестага 7 мая 1974 года я указал на наш долг по отношению к Европейскому Сообществу, нашу ответственность перед лицом того факта, что трудные времена в мировой экономике далеко еще не миновали, а цены на сырье и энергию доставят нам еще немало хлопот. От нас неизменно требуется, чтобы мы в духе основного закона выступали за развитие демократического и социального федеративного государства. Еще до того как я расстался с работой в правительстве, я заклинал участников массовых собраний: «Не допускайте, чтобы вашей страной правил страх!» По этим вопросам между Гельмутом Шмидтом и мной не существовало никаких разногласий. Лишь по вопросу об отношении к молодому поколению и его новым проблемам мы достигли своего рода agree to disagree[12].

Позднее один осторожный комментатор писал: «Бесспорно, Брандт никогда не позволял ни себе, ни своим людям относиться к своему преемнику с недостаточной политической лояльностью». Это не раз было на грани того, «что, собственно говоря, по его мнению, могли себе позволить он и его партия». Другой комментатор писал: «Ни при одном другом председателе СДПГ не поддерживала бы столь полно политику правительства без того, чтобы не взбунтоваться или расколоться». Ганс-Дитрих Геншер, еще будучи председателем СвДП, подтвердил со своей стороны, что он тщательно следил за тем, чтобы не вмешиваться в сферу правительственных дел моего преемника на посту федерального канцлера. «Многие трактовали это как недостаточную поддержку линии Гельмута Шмидта», — сказал он.

Тот, кому в течение долгих лет пришлось распоряжаться огромным аппаратом, должен был теперь научиться исполнять роль председателя партии, обладающего только парламентским мандатом. Из служебной квартиры переехать в жилище без добрых духов, находящихся в силу занимаемой должности у тебя в услужении. Расположиться в кабинете, которым до того пользовались лишь как вспомогательным помещением. Информация, которой располагает глава правительства, больше не ложилась автоматически тебе на стол. Однако в этом отношении мне грех было жаловаться. Благодаря заседаниям, происходившим скорее слишком часто, чем слишком редко, я был осведомлен о делах правительства. Федеральный канцлер держал меня в курсе важнейших внешнеполитических событий, давая читать даже протокольные записи. По моей просьбе я всегда получал информацию из министерства иностранных дел. Нельзя сказать, что я нуждался в секретных докладах. Я убедился, что внимательное чтение некоторых иностранных газет, в дополнение к отечественным, дает больше, чем многое из того, на чем стоит официальный штамп «секретно». Кроме того, научные институты публикуют гораздо больше того, чем это в состоянии использовать большинство политиков.

Мое внимание и значительная часть моей работы по-прежнему были сосредоточены на европейских делах. Именно этим объясняется то, что в 1979 году в результате первых прямых выборов я прошел, возглавив список своей партии, в Европейский парламент. От меня исходило предложение сначала расширить компетенцию этого собрания, а лишь затем определить его состав путем всенародного голосования. Действовавшие в качестве Совета министров главы правительств решили иначе и даже не определили постоянное местопребывание парламента. Он курсировал между тремя городами: Страсбургом, Люксембургом и Брюсселем, позволяя себе слишком большие холостые пробеги. Одновременная принадлежность к двум парламентам, боннскому и страсбургскому, как показало время, не имела большого смысла, и в 1982 году я отказался от мандата в Европейском парламенте. Глядя со стороны, я радовался тому, что мои коллеги в нем хотя и медленно, но все же смогли укрепить свои позиции.

Конечно, особенно важными оставались для меня отношения между Востоком и Западом. А как же иначе? В то время вряд ли кто-нибудь предполагал, что эти отношения очень скоро вновь окажутся в центре внимания. При Джеральде Форде, который сменил Никсона и благодаря своей общительности пользовался большой популярностью, слово «detente» («разрядка») поначалу было принесено в жертву мнимому реализму. Бонн приспособился к духу времени и объявил «реалистическую» политику разрядки. Как будто до этого она была нереалистической. Меня это задело столь же мало, как и более поздние сетования на призрачную эйфорию, которая у нашего брата связывалась с восточной политикой. У кого плохая «дыхалка», тех легко догнать.

Когда федеральный президент Рихард фон Вайцзеккер по случаю моего 75-летия устроил прием для моих друзей и соратников, многих удивило замечание Франсуа Миттерана. Он сказал, что в семидесятые годы мы больше говорили о западноевропейском сообществе и его единстве, чем об общеевропейских перспективах. Нет ничего удивительного в том, что особое внимание мы уделяли событиям в южноевропейских странах. Там готовились покончить с диктаторскими режимами.