Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин

В апреле Джейн вернулась в Хэмпшир, где ее застали «великолепные новости о разгроме Буонапарта и его свержении»[203]. В Олтоне засияла иллюминация и был приготовлен ужин для бедных. А 9 мая, без всяких фанфар, вышел «Мэнсфилд-парк». В июне на свой день рождения приехал Генри и на обратном пути забрал Кэсс с собой в Лондон. Он отпраздновал победу над Наполеоном в своем духе: посетил бал, устроенный клубом «Уайтс» в Берлингтон-хаусе[204]. Джейн была поражена, даже слегка шокирована: «Генри в „Уайтс“! Ох уж этот Генри!» Это напоминает отношение Элинор к Уиллоби: Джейн слишком очарована братом, чтобы осуждать его, как любого другого, за суетность, переменчивость, ветреность. Он был неутомим. Он решил вернуться в старый добрый Челси и снял дом номер 23 по Хэнс-плейс. Мадам Бижон с дочерью оставались у него в услужении. После стольких лет тесных отношений они воспринимались уже не как прислуга, а скорее как члены семьи. Когда Джейн вновь отправилась в Лондон, в ее письмах упоминается «условленная встреча» с мадам Бижон и споры с ней, кто должен снабдить Генри малиновым джемом; мадам Перигор относила одежду Джейн к красильщику, а еще нашла плетеной ивы ей на шляпку. Кроме француженок, Генри держал на Хэнс-плейс лишь одного слугу и одну горничную. Джейн осталась очень довольна предоставленной ей спальней в мансарде, а также неотапливаемой комнатой на первом этаже, которая выходила прямо в сад. Она провела с Генри август и описывала в письме Кассандре, как прохаживается туда-сюда между домом и садом, размышляя, а затем вновь возвращаясь к неоконченной странице…

Племянницы, подрастая, требовали все большего внимания и кое в чем следовали за ней и Кассандрой. Фанни, с пятнадцати лет заменившая мать своим братьям и сестрам, постоянная компаньонка отца, теперь переживала первый любовный опыт и нуждалась в советах. Смышленая и своенравная Анна заполняла время до замужества писанием романа. Джейн, как примерная тетушка, была готова служить и помогать обеим советом и утешением. Она убеждала Фанни не искать совершенства в претенденте на ее руку, но и не выходить замуж без любви, а Анну — хорошенько выверять все факты и события, избегать выражений вроде «пучина разврата» и помнить, что в литературном произведении «девочки никого не интересуют, пока они не выросли». А еще она адресовала ей свою знаменитую фразу: «Вот теперь ты восхитительно собрала героев, именно такой расклад всегда доставлял мне радость; три или четыре семейства в тихом сельском местечке — как раз то, что нужно для работы». Точно такой же расклад она как раз описывала в «Эмме».

Джейн гостила на Хэнс-плейс, когда пришла весть о смерти жены Чарльза Фанни, последовавшей за рождением очередной их дочери. Двадцатичетырехлетняя Фанни была четвертой и самой младшей в грустной череде умерших невесток Остинов. Эпитафия на ее надгробии в церкви Кентиш-Тауна заканчивается так:

Спи, о любимая наша, дожидаясь воли Творца,Дабы ангелом прежним проснуться в новую жизнь без конца.

Новорожденная умерла спустя четыре недели, трех оставшихся без мамы девочек забрали к себе дедушка и бабушка Палмер, а Чарльз, получив новое назначение, ушел в море.

Уверенность обитательниц чотонского коттеджа в будущем была поколеблена судебным иском, поданным против Эдварда по поводу его прав на имение Чотон. Окажись иск успешным, миссис Остин с дочерьми вновь остались бы без крыши над головой: перспектива не слишком радужная. Что особенно неприятно, подали этот иск соседи, Хинтоны из Чотон-лоджа, с которыми дамы из семейства Остин почитали себя в сердечных приятельских отношениях. Хинтоны утверждали, что документ, относившийся к началу века и отменявший ограничительное условие наследования имущества[205], был составлен неточно и на самом деле наследниками большого дома и всех земель являлись они. Состояние Эдварда в таком случае уменьшилось бы вполовину, ему бы остался лишь Годмершем. Судебная повестка была вручена Эдварду в октябре 1814 года, и началось разбирательство, которому предстояло продлиться несколько лет[206].

Эти неприятные обстоятельства несколько омрачили свадьбу Анны и Бена Лефроя, которую сыграли в Стивентоне в ноябре. Анне не терпелось поскорее покинуть родительский дом, а отцу с мачехой — отправить ее восвояси. Воспоминания о свадьбе оставила младшая сестра и подружка невесты Каролина — ей тогда было девять лет. Записала она их, правда, лишь спустя многие годы, но это нисколько не умаляет исключительной живости описания самого события и обстановки, мало изменившейся со времени детства тетушки Джейн.

Мой брат [Джеймс Эдвард] в то утро приехал из Уинчестера, однако всего лишь на несколько часов. Все мы легко позавтракали наверху, и между 9 и 10 часами невесту, мою мать, миссис Лефрой, Энн [племянницу Бена] и меня отвезли в церковь в нашей коляске. Джентльмены прибыли туда пешком. Погода была унылая, облачная, но дождь так и не начался. Время года, безлюдная дорога в полмили к одинокой старой церкви, серый свет ноябрьского утра, проникающий через узкие окна, ни печи, чтобы согреться, ни радующих глаз цветов, ни друзей, будь они высокого или низкого положения, чтобы пожелать всего доброго и отметить столь знаменательный день, — все это окрасило нашу свадьбу в невеселые тона… Мистер Лефрой прочел молитвы, отец благословил новобрачных. Псаломщик, разумеется, тоже был, хоть я его и не помню; но я совершенно уверена, что больше в церкви никто не присутствовал, и никого не приглашали к позднему завтраку, за который мы уселись, как только вернулись домой. Не думаю, чтобы тогда мне все это казалось грустным, суматоха в доме, различные приготовления развлекали меня… Мне казалось, что в доме настоящее торжество. Завтрак был отменным по понятиям тех времен: разные виды хлеба, горячие булочки, тосты с маслом, язык, ветчина и яйца. К тому же шоколад на одном конце стола и свадебный торт посредине подчеркивали праздничность момента. Я и Энн Лефрой, девяти и шести лет, были в белых платьицах и с белыми лентами на соломенных шляпках, полагаю купленных ради такого случая. Вскоре после завтрака молодые отбыли. Им предстояло длительное путешествие в Хендон[207]. Прочие Лефрой отправились домой [в Эш], а мы с мамой — в Чотон погостить в Большом доме, занятом в то время многочисленным семейством моего дядюшки, капитана Остина [Фрэнком, Мэри и пятью их детьми]. Отец задержался дома и присоединился к нам через несколько дней. Мне кажется, я слышала, что мистер Дигуид пришел тем вечером разделить с ним компанию. А слуг угощали сладким пирогом и пуншем. Такими были свадебные торжества в Стивентоне в 1814-м!