Твоя заря - Олесь Гончар

- Для меня нет,- нахмурился Заболотныи.

- Почему нет?

- За этим понятием для меня стоят всегда живые, конкретные люди. И я их видел: одних с совестью, других - без...

- Лесли "без", то почему? - неприятно блеснул своей маленькой улыбочкой Дударевич.- В генах не заложено?

- Вряд ли это генетическое. Скорее - благоприобретенное. То, что можно человеку привить. А можно и удалить...

- И тогда что же?

- А тогда что угодно! Тогда разгул цинизма. Культ вещей. Ничего святого. Приспособленчество ко всему, даже к самому худшему... Чинодральство. Карьеромания. Поиски протекций. Тогда "после меня - хоть потоп"! На почетном месте тогда вместо Мадонны ставлю набитый стойками холодильник... Вот так. И, если ты упал, я через тебя переступлю. Пойду дальше, и ни один нерв во мне не дрогнет! Закричишь - не услышу. Но обернусь. И все больше будет плюсов в анкете, и все меньше будет вокруг меня друзей и всего того, что для отцов наших считалось святым!..

Заболотная взяла мужа под руку.

- Успокойся, хватит тебо... Вечная это ваша тема, и тут никогда, пожалуй, согласия вам не достичь...

Ветер с океана заметно усиливается, треплет наши плащи, над головой внезапно с сатанинским грохотом прошел лайнер какой-то авиалинии, заблудился, что ли, совсем низко пропахал небо над нами.

- А, чтоб тебе пусто было! - закрыла уши от грохота Тамара.- Уже сейчас от реактивных в голове звенит, а что дальше будет? Куда несемся? Выпрямившись, она нервным движением повернула лицо в сторону океана.Ожидали жизни на Венере, искали разумных существ на Марсе, теперь нам говорят: где-то они дальше есть, в других галактиках... А может, это только иллюзии? Может, пора от них освободиться? Если бы дали мне возможность взобраться на некую высочайшую в мире трибуну, я бы уж сказала... Обратилась бы ко всем обитающим планеты: эй, вы! Подарена вам планета уникальная, дубликатов нет, так распорядитесь же ею достойным образом! А не умеете, передайте планету дельфинам, может, они наведут порядок? По крайней мере, себе подобных они не уничтожают!..

- Еще и тонущим купальщикам с удовольствием приходят на помощь,добавила Заболотпая.

Тамара как будто и не почувствовала поддержки.

- Богоравные или звероподобные - от вас зависит доказать это! обращала она свой огонь куда-то в пространство.- Превратить планету в смрадную клоаку или построить па ней рай земной - тоже зависит от вас, самоуверенных потомков Адама... А способны ли? Хватит ли духа подняться над распрями, над амбициями, стать выше своих пагубных страстей? Сможете ли укротить в собственных душах гаденышей эгоизма, разгул честолюбия? Колыбель ведь одна-едипственная, и как можно не видеть, что она столь же прекрасна, сколь и хрупка! Эти воды, небо и этот ветер - все для нас! Рожденные в таком богатстве, имеем возможность владеть, наслаждаться всем этим, чувствовать это все, ощущать радость жизни...

А мы? - она резко обернулась к нам и посмотрела с гневным укором, будто именно мы были виновны во всех бедах планеты, глаза ее возбужденно блестели, налитые слезами.

- Ты абсолютно права,- взял за руку жену Дударевич.

Он был смущен и несколько даже встревожен. Тамара разнервничалась на этот раз сильнее обычного, мы общими усилиями стали ее успокаивать, особенно Соне пришлось похлопотать, проявить немало такта и терпения, чтобы Тамара наконец взяла себя в руки. Смахнув слезу, она снова улыбнулась, хотя улыбка получилась вымученной, вроде виноватой.

- Не знаю, что это со мной...

Наше внимание вскоре привлекла красивая молодая пара, это были, очевидно, супруги. Прогуливаясь, они шли но берегу со споим мальчиком, чуть постарше того маленького симпатичного забастовщика у Арт Музеума, который так потянулся было к Заболотному. Мальчуган, точно купидон златокудрый, браво маршировал в расстегнутой, на "молниях" курточке, держась все время впереди родителей, а когда поравнялся с нами, по-петушиному храбро что-то закричал нам на эстакаду, не разобрать что. Хорошо было смотреть, как молодые родители, прикрываясь от хлеставшего ветра одним плащом, счастливо ежась, идут за маленьким своим вожатым, который явно тешит их своим видом. Нам слышен смех молодой матери, у нее в руках веером полыхают яркие осенние листья клена, собранные, видимо, в местах нездешних, потому что тут можно пройти много миль и не увидеть ни единого деревца.

Вдруг с океана шквалом налетел ветер, сильный его порыв выхватил из букета лапчатый, пылающий багрянцем кленовый лист, и он, подхваченный воздушной струёй, полетел впереди молодой четы, и мальчишка, радостно взвизгнув, во весь дух бросился за ним вдогонку. Несколько раз он почти догонял добычу, убегающую из-под ног, но поймать се ему так и не удалось листочек, извиваясь, словно живой, убегал от малыша все дальше по песчаному холму, пока не затерялся меж дюн, где с каждого гребня ветром срывало желтые волны песка. Родители громко смеялись, радуясь упорству сына в этой забавной погоне, а у пас с Заболотным снова перед глазами промелькнула Терновщина, степь, ветер осенний треплет, обнажает Романов сад, смугло-красные листья гонит и гонит перед нами но стерне, развеивая их по холодной уже степи, а мы, пастушья ватага, радостно галдя, долго гоняемся каждый за своим, убегающим дальше всех вишневым листочком, бежим, готовые гнаться за ним но колкой стерне хоть на край света!..

Живет па берегу океана человек. Депно и нощно стоит над ним несмолкающий рев самолета - рядом аэродром.

Каждые две минуты самолеты с громовым грохотом проносятся над крышей домика, то идя на посадку, то, с ходу оторвавшись от взлетной бетонной полосы, берут курс на океан. Но, какой бы ни стоял в небе грохот и рев, хозяин домика занят на земле своим делом. Он либо кому-нибудь лодку чинит, либо разбирает рыбацкие сети, а то. склонившись, прислушивается к другому гулу, совсем не похожему на тот, что разламывает небо,- слушает тихий поющий гул улья, волны золотой его музыки... Пасеки тут!

Пчелы прижились под этим грохочущим небом! Куда-то, не зная устали, летают, где-то находят цветы и, быть может, даже па том угарном поле аэродромном тоже берут нектар...

Деревянный типовой домик хозяина в отличие от других - настоящее произведение искусства, весь он разрисован огромными цветами-медоносами фантастической яркости, изображением ульев различных систем, украшен гигантскими пчелами, крылатыми, радостными, которые то в лепестках цветов гнездятся, то устремляются в полет...

А перед домиком у въезда, словно своеобразный тотем, стоит глыба белого камня, и на ней тоже нарисована пчела, которая как бы сама себя рекламирует и приглашает в домик людей:

- Плиз, если желаете приобрести баночку меда...

Весьма удачная мысль расписать коттедж вот так, до самой крыши, цветами и пчелами - реклама, пожалуй, на весь континент самая что ни на есть поэтичная...

Проживает здесь Франк, пасечник и рыбак. Старый негр, толстый, грузный, с лицом глянцевито-темным, почти сизым, человек, нравом не очень приветливый, нс склонный к пустым разговорам. К тому же еще, кажется, и немного глуховатый, да как не оглохнуть от этих несмолкающих аэродромных грохотов. Человек дела, бывший корабельный механик, помимо того, что занимается пасекой, оп еще ремонтирует моторы к лодкам и яхтам, у него также можно достать свежих лобстеров и копченых угрей, благодаря чему небольшая ферма Франка пользуется на побережье широкой известностью горожане, в частности, сотрудники дипломатических служб, летом приезжающие сюда отдыхать, хорошо знают дорогу к этой декоративной пчеле на белом камне у Фрэнкова коттеджа.

Никогда автомобиль Заболотных без остановки но промчится мимо Франка, мимо его двора, хоть на минутку, да остановятся наши друзья у домика этого одинокого человека, даже если ничего им от него не нужно. Подобное бескорыстие старик ценит превыше всего. Есть случай перекинуться словом, шуткой, этим всеобъемлющим "о кой", постоять хотя бы недолго у расписанного цветами и пчелами коттеджа, глядя вместе с хозяином на океан, где даже средь бела дня появляются странные, вроде растущие огни; слепяще-белые, алмазные, вихрясь, взмывают они навстречу солнцу, а за ними остаются два хвоста черного дыма... На первый взгляд они будто неподвижно застыли, стоят, как бы зависнув па месте, по это лишь мгновение, тут же глаза замечают, что они растут,- это просто на вас, снижаясь, идет гигантский лайнер! Вот он истошно ревет над головой, проносится над вами, подрагивая своим тяжелым маслянистым чревом с выпущенными шасси, с рубином сигнального огонька внизу... Сто тонн летящего ревущего металла! Сотрясая все вокруг, наполнил грохотом небо, так что задребезжали окна, пошел на полосу... И так неумолимо каждые две минуты все по той же невидимой, но четко проложенной воздушной трассе, пролегающей через ваши нервы, прямехонько через Франков пчелиный коттедж, через его жизнь...