Дети Арахна - Юлия Горская

 Глядя в его омрачившееся лицо, она поспешила направить его мысли на что-нибудь другое.

 - Я слышала, что жизнь в Каруте очень сурова.

 - Возможно, - отозвался Ларенар, посмотрев в ту сторону, где непроходимые леса и густые туманы скрывали милый сердцу остров.  – Попав в обитель, мне пришлось постараться, чтобы догнать сверстников в физическом развитии. – Он помолчал, потом заговорил, с тихой тоской об утраченном:

 - Я хорошо помню тот день, когда Магнус привел меня в Гонорис. Больной, измотанный переходом через Хэм-Аиб, я вдруг очутился в замке – холодном и мрачном, но таком любопытном для мальчишки. Там все казалось необыкновенным. Запахи, тишина, предметы. Как много времени проводил я в просторных залах, где стены были увешены разнообразным оружием! Как много грез рождали в душе картины со сценами битв! Как будоражили воображения таинственные атрибуты Маакора!

 Хозяин Гонориса, внимательно наблюдавший за каждым моим движением, первые время занимался только тем, что кормил меня и читал книги. Кроме того - предоставил полную свободу. И я пользовался ею в полной мере, особенно пристрастившись к прогулкам верхом.

 Потом, когда я уже достаточно окреп, магистр приставил ко мне учителей, и те рьяно взялись за мое воспитание. Ну, что сказать – у Магнуса не было поводов краснеть за приемного сына. Науки давались мне легко, и я с большой охотой изучал историю, языки, астрономию и медицину. А мастер по боевым искусствам возлагал на меня большие надежды.

   И только полгода спустя я был представлен братьям-послушникам, как сын Магнуса. Но это обстоятельство, как ни странно, принесло немало неприятностей. Дети – жестокий народ. А настоятель Карута являлся идолом юных послушников. Мне откровенно завидовали, даже ненавидели, хотя, старшие братья изо всех сил старались изжить из детских душ пагубные чувства. Но оставаясь без надзора в общих комнатах, мы оказывались предоставленными сами себе. Вот тут то и начинались настоящие бои! С жестокостью молодого зверья, мы применяли на практике все, чему обучали нас днем. Иногда ночные битвы заканчивались трагически. Тогда наказывали всех. На главной площади перед Гонорисом собирался совет. На старших налагалось покаяние – сорок дней в подземельях на воде и хлебе с обязательным самобичеванием и молитвами. Нас пороли плетками до крови. Но это мало помогало…

 В тринадцать состоялся мой первый военный поход. Тогда я увидел степи и они перевернули душу! Я понял, что такое воля. Но там мне пришлось столкнуться и с неприкрытым ужасом войны…

 Пройдя боевое крещение, вернувшись в Карут с легким ранением, я был тепло встречен Магнусом, по которому безумно скучал в степях, снова и снова перечитывая его книги в перерывах между битвами.

 «Ты готов к настоящему делу», - сказал он тогда.

 И, поселив в Гонорисе сам занялся моим просвещением. Он стал брать меня с собой в долгие путешествия, чаще всего по загадочному Маакору и Мраморным горам. Однажды мы подошли к Гефреку, и, пройдя тайной тропой, оказались в пределах Улхура. То были лучшие времена…

 Он замолчал и стал ворошить прогоревшие ветки.

 - В твоей жизни, - волнуясь, заговорила царевна, -  существовали только оружие и книги, тебя окружали только послушники. Но ведь ты жил не только в Каруте, бывал и в Дэнгоре, и в стране болот, и в Энгабе, – она помолчала, подбирая слова. – Неужели никогда судьба не сталкивала тебя с женщинами? – и, совсем смутившись, добавила, - Валаис – не в счет.

 Он внимательно посмотрел на Немферис и улыбнулся.

 - Ну почему же не встречались? Я видел женщин в Наррморе, которые искали спасения от произвола или от самой жизни – сломленных и испуганных; и на пирах в королевском дворце – таких изысканно-прекрасных; и в диких степях – свободных и смелых. Только, что мне до женщин? Я – послушник, почти монах.

 - Магнус  - настоятель обители. Но он сумел ввергнуть великую жрицу в пучину страстей.        

 - Я не отрицаю, что их с Хефнет связывали какие-то чувства. Но его пример – исключение.

 - Ты очень красив, мне кажется, - вспыхнув, сказала Немферис. – И зная женскую слабость…

 - Устав обители очень суров.

 - И что будет с послушником, если он вдруг…

 - Послушника просто накажут, выпоров на площади. Монаха Наррмора за связь с женщиной отлучат от храма и потребуют покинуть остров. Имя его покрывается позором. Навсегда.

 - Но Магнус?..

 - Никто не знал о Хефнет, – прервал он. – Я впервые услышал это от вас, госпожа. И предпочту не принимать за правду одни догадки. Что касается меня, - проговорил он уже не столь горячо, - никто не узнает о моей любви…

 Царевна стремительно поднялась, нервным движением набрасывая капюшон на голову.

 - Уже поздно, – неестественно громко сказала она. – Пора отдохнуть. Продолжим разговор завтра.

 - Как будет угодно, царевна, - отозвался Ларенар, отрешенно глядя на слабеющие языки пламени. – Как будет вам угодно…

Глава 21

 - Вчера мы прервали разговор на том, что послушник Карута случайно признался улхурской царевне, что, невзирая на запрет, осквернил чистую душу любовью к какой-то женщине, - язвительно произнесла Немферис. Она выглядела бледной и измученной, словно свежий воздух вдруг скверно отразился на ее здоровье, или внезапная бессонница помешала отдохнуть этой ночью. Девушка злилась на попутчика с самого утра, пряча заплаканные глаза.

 - Не знаю, чем я обидел вас, госпожа, - сдержанно ответил Ларенар. – Но если вчерашняя наша беседа так неприятна вам, лучше не возобновлять ее.

 Арахнида неискренне рассмеялась.

 - Боишься, что я поведаю кому-то о твоей греховной привязанности?

 - Кому? В Арбоше это будет неинтересно. А в Антавии… Кто поверит там дочери зверя, который снова жаждет человеческой крови?

 - Ты все меньше походишь на монаха, – зло парировала царевна. – Не упрекай меня за мою кровь, которая течет и в твоих жилах.

 Они надолго замолчали.

 Лес стал редеть. Все чаще встречались поляны, залитые солнцем. Сладко и тонко пахло цветами. Птичий щебет, не смолкая, звенел в высоких кронах и кудрявой зелени кустарника.

 Но путники, погруженные в свои мысли почти не обращали внимания на окружающее буйство красок и оставались глухи к настойчивому зову самой жизни.

 - Стой, – улхурка, что шла впереди, вдруг остановилась, осматриваясь. А мучившийся от ее странной враждебности наррмориец вернулся, наконец, в реальность. И сразу ощутил чье-то незримое чуждое присутствие.

 - За нами следят, - тихо сообщил он.

 - Не пойму, где они, - откликнулась арахнида.