Закипела сталь - Владимир Попов

24

Вернувшись на завод, Ротов прежде всего зашел к Гаевому.

— Есть одно интересное дело, Григорий Андреевич, — оживленным тоном сказал он, — надо вынести его на партком. Задача трудная, работу с людьми придется провести большую.

Гаевой смотрел на Ротова с нескрываемым любопытством.

— Речь идет о помощи танковому заводу, — продолжал Ротов. — Что Первухин? Он сортопрокатчик. К крупному профилю не привык и больше того, что можно прокатать на его стане, не увидел. Мы со Свиридовым были у Дорохина. Настоящий технический переворот можно там сделать. Металлурги, правда, меня проклянут: мороки им будет… Но танковики памятник при жизни поставят. Уже модель делают: танк — и я на башне.

Ротов подробно рассказал о мероприятиях, которые они наметили с калибровщиком. Его необычайная экзальтация заразила парторга.

— Чудесно! — воскликнул Гаевой. — Просто чудесно!

— И ты, конечно, хочешь упрекнуть меня в том, что это давно пора было сделать? — спросил Ротов.

— Не могу же я корить изобретателя за то, что он не раньше сделал свое изобретение, а сталевара за то, что только сегодня, а не вчера дал скоростную плавку.

Два вопроса обсуждались на парткоме: подготовка к Первому мая и помощь танковому заводу. Крамаренко, докладывавшего о подготовке к празднику, слушали без особого интереса — все ждали выступления Ротова. Скорее хотелось узнать, что надумал директор, — давно ли он отказывался помочь соседям? В качестве наглядного пособия к его выступлению на небольшом столике, поблескивая никелем, стоял металлический макет мощного танка.

Больше всех не терпелось Первухину. «Чего я недосмотрел на танковом? — соображал он. — Кажется, все облазил, а выходит, не увидел, где еще можно помочь». Это больно задевало его самолюбие. «Я ведь прокатку должен лучше знать, чем директор. Он мартеновец, а мартеновское дело нехитрое. Налил в изложницы сталь — и гони ее из цеха. А до ума доводить нам». Он то и дело наклонялся к Свиридову — старался выпытать поподробнее, — пока Гаевой не попросил его вести себя спокойнее.

Кайгородов тоже ждал информации директора, но думал свое: «Хитер! Где загорелось — там и тушит. Попробуй возьми голыми руками».

Озабоченно выглядел и начальник блюминга Нечаев. Он знал от Свиридова, что ему предстоит новая, очень ответственная работа. Катать на блюминге листы или заготовку — это одно. Там миллиметры в ширине роли не играют. А здесь профилированный прокат, попробуй не выдержи размера. Тогда либо лист не ляжет на свое место, либо щели в танке будут.

С первым вопросом кончили. Ротов стал за макетом танка, положил на него большие широкопалые руки и начал рассказывать о поездке. Он волновался, ошибался в выражениях, долго подыскивал нужные слова, и не всегда приподнятая интонация его голоса соответствовала излагаемому.

Первухин ловил каждое слово директора. Когда Ротов назвал его «среднесортным прокатчиком», вскочил со стула и возмущенно выкрикнул:

— Как это среднесортный! Я только первого сорта катаю!

— Я не так выразился, — смущенно поправился Ротов. — Стан ваш по размеру проката среднесортный, ну, вы и увидели только то, что он может прокатать. А прокатчик вы отменный.

Первухин уселся на место, а Ротов, потеряв нить мысли, принялся показывать на макете, какие листы они могут катать на блюминге по требуемому размеру. Под конец он разошелся и говорил уже гладко, с подъемом, как на митинге.

— А как же будет с планом? Производительность блюминга ведь снизится? — нетерпеливо прервал его встревоженный Нечаев.

— Стране и план нужен, и танки на полях сражений! А руководители, которые не выросли до понимания общегосударственных задач, нам не нужны! — Ротов сказал это с откровением человека, долгим и мучительным путем постигшего суровую истину. — Ну, а теперь, товарищи, о том, что мне самому только сегодня стало известно. Наркомат дал указания прекратить на трех печах выплавку снарядной стали, осваивать новую марку.

— Опять броневую? — спросил Нечаев.

Ротов лукаво улыбнулся.

— Нет, сталь мирного времени. Автотракторную. Но пусть сталеплавильщики не думают, что это прежняя сталь. За двадцать два месяца войны техника намного шагнула вперед. Новая сталь гораздо сложнее по составу, чем старая, и выше ее по механическим свойствам. Она должна быть не твердой, а гибкой, должна прекрасно свариваться. А это не так просто. И о самом главном: правительство утвердило проект расширения завода. Будем строить еще один мартеновский цех, доменные печи, прокатные станы.

Сидевший рядом с Первухиным пожилой транспортник тяжело вздохнул.

— Не вздыхайте, — обратился к нему директор. — Я вас понял. Вы думаете: с этими цехами кое-как справляемся, что же мы, грешные, тогда будем делать? Правильно понял?

— Правильно, Леонид Иванович.

— В проекте предусмотрена электрификация всего транспорта. Паровозы с территории завода уберем, хватит им коптить небо. Только электровозы будут. А в первую очередь нам приказано начать строительство нового города на другом берегу реки, подальше от газа, дыма и пыли. — И Ротов, увлекшись, стал рассказывать, каким будет новый город, его площади, проспекты, парки, дома для рабочих.

Директор и парторг стояли возле умытого дождем окна и смотрели на завод. Расходиться не хотелось. Густой россыпью огней горел завод, наполняя комнату своим ровным, неумолчным, как грохот прибоя, шумом.

— Махина, — сказал Гаевой и невольно вспомнил, что это слово вырвалось у него в самолете, когда в день приезда в металлоград пролетал над заводом.

Ротов кивнул головой. Перед его глазами встала голая степь и крохотная деревушка на том месте, где сейчас широко разлилась запруженная река. Казалось, так недавно это было. «А разве давно? — спросил он себя. — Всего каких-то тринадцать лет». Он чуть отодвинулся от подоконника и увидел в стекле свое отражение. «Здорово подался за это время», — подумал не без грусти и взглянул на Гаевого.

— А ты не стареешь, Гриша. По-моему, даже моложе стал и уж, конечно, горячее, чем был в молодости.

Гаевой положил руку на плечо Ротова.

— Э, дружище, стареть нельзя. Хочется не только строить коммунизм, но и построить его.

Часть шестая

1

Гитлеровские полчища откатывались на запад. Все меньше эшелонов проходило к линии фронта, но количество идущих в обратном направлении росло непомерно. Вскоре они уже двигались непрерывной линией на расстоянии сотни метров друг от друга. И чудилось, будто это ползут огромные извивающиеся гадины, которым нет ни начала, ни конца. Гитлеровцы везли все, что еще можно было вывезти: пшеницу и металлический лом, музейные ценности и скот. Все шло вперемежку, без всякой системы. Тянулись товарные вагоны с людьми, угоняемыми в Германию. Сквозь решетки люков смотрели изможденные лица. Это были страшные составы. Доносились стоны и плач, люди просили воды. Порой из вагонов вырывались наружу песни — те песни, что сложил в черные дни оккупации народ, проклиная палачей.

Гитлеровские солдаты были окончательно измочалены в боях и только тем и занимались, что беспорядочно бродили по улицам да рыскали по домам. Казалось, они поставили целью не оставить жителям ни грамма продуктов, ни одного предмета домашнего обихода. Все нужно было этим вандалам, и они грабили все, вплоть до последнего ведра и корыта. Город заполнился отребьем всех национальностей, которое нацистам удалось поставить под ружье.

Сердюк со дня на день с тревогой ожидал приказа немецкого командования об угоне мужчин в Германию. Очень беспокоила его и судьба заводского склада боеприпасов и оружия. Гитлеровцы могли в любой день вывезти его, и тогда рухнул бы план захвата и спасения завода.

Крепко врезались в память Сердюка слова, сказанные ему в штабе партизанского движения: «Учтите, ваш завод имеет крупное значение для восстановления транспорта, его продукция, особенно рельсы и рельсовые скрепления, нужна в первую очередь. Без транспорта мы не решим задачи восстановления Юга».

В подземной лаборатории рельсобалочного цеха жило уже сто сорок семь рабочих завода и участников городских подпольных групп. Петр Прасолов и руководители групп отобрали самых проверенных и выдержанных и провели их сюда.

Командиром отряда был назначен Гудович. Он немедля приступил к делу. Сформировал взводы и отделения, подобрал командиров из числа служивших в армии. На бетонной стене зала вычертил древесным углем план завода и, пользуясь им как наглядным пособием, проводил занятия по тактике. Теперь уже люди знали, какие участки будут оборонять, спорили, обсуждали расположение сил, выискивали наилучшие пункты обороны. Дисциплину Гудович поставил на военную ногу. Это было тем более необходимо, что рабочие изнывали от безделья и многие хотели подняться «на-гора», посмотреть, что делается в городе, проведать свои семьи. Сердюк не мог не учитывать этого естественного желания и прикомандировал к Гудовичу Николая в качестве связного. Парень был доволен этим назначением. Ему нравилось, пробравшись из города в подземный зал, рассказывать все, что он видел, и успокаивать встревоженных мужей, отцов, братьев, передавая им приветы от членов их семей. На обязанности Николая лежала и читка сводки, один экземпляр которой он получал специально для «подземцев». Кто дал эту кличку людям, было неизвестно, но она привилась.