Свои и Чужие (СИ) - Антонов Сергей Петрович

― Моя жена нашла тебя вчера без сознания, раеоонец. По скарбу и татуировке, сложно поверить в то, что ты рыбак или моряк, — первым нарушил молчание коренастый мужчина с хмурым лицом и длинными светлыми волосами, стянутыми на затылке в косичку. Говорил на родном Нарнису наречии. По пояс голый, атлетический торс его был густо испещрен разного рода татуировками: орнаментами, надписями и изображениями животных. Среди всего многообразия, в глаза Нарнису сразу бросилась та, что на груди- с игральными картами, черепом и цифрами.

― Знали, что я раеоонец и все равно вытащили, даже в свой лагерь притащили и пледом накрыли, — усмехнулся, — не логичней было оставить подыхать там, на солнцепеке. Ваши товарищи из Сен-Ари вообще едва меня не зарезали.

― Иногда прошлое надо оставить в прошлом и жить дальше, все прощено, но ничего не забыто.

― Справедливо, — кивнул Нарнис.

В этой реплике, хоть и короткой, прозвучала истинная благодарность и пара её почувствовала. После чего беседа пошла куда живее и продлилась до поздней ночи. Она так ему напомнила те моменты у костра в обществе Илоны и Алеана, что невольно слезы подкатили к глазам. Этот бывший враг и его жена так были похожи на них, что в какой-то момент показалось, что все произошедшее ранее являлось замысловатым сном, кошмаром. Теперь же он проснулся у Синего Предела, и все они вместе отдыхают на берегу, в уюте и радости, ровно так, как предписывала их ложь.

У Грена и Вилаты оказалась гитара и Нарнис им играл, играл песни, которые звучали в ту ночь у костра и подобно его спутникам там, пара в молчаливом восхищении слушала его здесь.

Утром Нарниса отвезли в Сен-Абу. Он взял билет на вечерний рейс до Бэинхолда, а оставшееся время перед началом посадки, продумывал речь, которая должна была убить семью Авонави а следом и Зару.

***

Колокол в ратуше пробил девять вечера. Хоккейный матч закончился, и группа молодых людей, раздосадованная проигрышем любимой команды, покинула здание кафе, при этом громко указывая на дефекты в развитии, как всех членов команды, так и тренера в частности.

Столик слева от Нарниса заняла группа веселых молодых девушек. Они заказали себе по мятному коктейлю и бойко о чем-то щебетали. А одна из них, рыжеволосая и немного полноватая, то и дело одаривала раеоонца любопытным и заигрывающим взглядом, явно пытаясь флиртовать. Однако, её поведение не возымело никакой ответной реакции. Нарнис всё еще был далеко от этого мира, и едва ли мог теперь вернуться обратно.

С момента прибытия домой, не слезал с таблеток, ибо только они могли вырвать из лап бессонницы и одарить глубоким сном. Часто, для усиления эффекта, приходилось комбинировать их с высокоградусными жидкостями, дабы избавится от преследующих, словно дикая стая собак, кошмаров, сюжет которых всегда был связан с кровавой рекой.

Царящая гармония вокруг угнетала, сдавливала сердце, как питон свою жертву. Хотелось вскочить и заорать, что все кругом лицемеры, как могут они смеяться, радоваться, когда на другом конце материка другие люди сидят в мрачных подвалах, моля Бога, дабы очередной снаряд не разорвал их на куски. И за половину мясного пирога, что оставили после себя эти любители зимних видов спорта, многие из них, тех бедолаг, сейчас отдали бы всё, в том числе и жизнь.

Справедливости ради, едва ли кто-либо вокруг мог знать эту правду. Никто не видел того, что наблюдал он в той проклятой стране, в том городе, на той улице.

Для мира, информация подавалась ощипанной и отполированной до словечка, часто вообще искаженной. Поганые, не нюхавшие пороху клоуны на экранах устраивали пустые дебаты, нагло заявляли, что Агернунский лагерь беженцев устроен по самым высоким мировым стандартам, в Аггании воюют только солдаты, а население полностью эвакуировано. Мерзавцы наперебой перекрикивая друг друга, словно на зимней ярмарке, выплевывали все новую и новую ложь в медиа-пространство.

Только первые несколько месяцев, после начала конфликта на Юге, мир действительно бурлил, новости звучали чуть ли не из каждого холодильника, у всех было свое мнение и никто не оставался равнодушным, но уже спустя год, общественность потеряла интерес, внезапно стало плевать, что там происходит, война превратилась в обыденность, как однажды и их собственная экспансия к соседям. Когда-то и он захватывал чужие территории, но никогда за все семь лет двух кампаний ни разу не сталкивался с такой животной жестокостью, как в ту ночь на Дейнен блок, жестокостью, породившую ответную и у него самого. За неё было стыдно, словно он совершил нечто ужасное, за что не предусматривается искупление. Встретившись со своими родителями, даже не притронулся к ним, не обнял и не расцеловал, ибо был грязен, запачкан мерзостью изнутри.

Нарнис посмотрел на рыжеволосую девушку, и в этих глазах она нашла то, после чего больше ни разу не взглянула в его сторону.

***

Бэинхолд. Раеоонский доминион. Август 3032 год.

Такси остановилось на тридцать пятом километре Ветрового шоссе, у поворота на поселок Арин.

Из белой машины с черными шашачками вышел пассажир. Медленным шагом направился в сторону элитной застройки.

Боли в животе донимали уже не так сильно, как несколько недель назад, тем не менее отголоски того злополучного осколка все еще давали о себе знать, периодически скручивая кишечник Нарниса в канат.

Вот и сейчас живот так схватило, что не в силах удерживать равновесие, он оперся на поверхность пятиметрового железного забора.

Но за этим спазмом стояло нечто иное, другого характера, не физического, ведь цель сегодняшней поездки — исполнить долг, рассказать, почему в семье Авонави стало на одного члена меньше.

Такой опыт был Нарнису вновинку и на протяжении всего боевого прошлого считался одним из самых тяжких. Многие солдаты готовы были сходить на самые опасные задания, пробежаться по минному полю или сыграть в револьверную рулетку, только бы не стать авторами финального письма родне сослуживца, которая еще не знает, что муж, сын, брат или отец больше не переступят порог родного очага. Стоит ли описывать тяжесть этого бремени, когда речь идет о встрече лицом к лицу.

В их подразделении, груз всегда ложился на плечи Наба. Он никогда не писал письма, всегда передавал скорбные новости лично, по телефону, оставляя бумажную работу интендантам. Каждую потерю в роте, воспринимал как собственный провал. Тем самым, звоня родственникам погибших, наказывал себя, будто плетью, где каждый удар издавал не треск, а реплики: «В смысле!?», «Что с моим мальчиком?» «Моего Угреса больше нет?». Общение всегда проходило в присутствии всего состава роты и на громкой связи.

Наб заставлял всех слушать эти диалоги, называя их «Открытой линией», и после каждого такого сеанса, лицо его бледнело. Прикуривая сигарету, он громко объявлял: «В следующий раз это может быть родня одного из вас. В этой сраной сцепке мы всегда наверху. Так что, если задумаете сделать что-то необдуманное, тупое и очень храброе, помните, обрезая трос, обрезаете его вместе с вашими сынами, дочами, мамами, папами и женами. Свободны.» После чего скрывался в своей офицерской палатке.

Собрав силы в кулак, и восстановив дыхание, Нарнис выпрямился, направился дальше, пока не уперся в забор с уже знакомыми коваными воротами и табличкой «влд. 43». Сделав вдох, нажал на кнопку звонка.

Дверь отварилась, за ней стоял все тот же Рид, охранник. Он узнал Нарниса. Свежее и загорелое лицо, как и в прошлый раз было беспрестрастно. Приподняв солнцезащитные очки, поздоровался и пригласил гостя зайти.

― Мне нужно поговорить с госпожой Гарой. — внутри всё начало сжиматься.

Охранник проводил мужчину в сад и велел подождать внутри беседки. Устроившись на деревянной скамейке под шатром из вьющегося винограда, Нарнис крепко сцепил руки перед собой и уперся лбом в сжатые ладони. Каждая секунда казалось вечностью, мысли роились, словно мухи на гниющем мясе в жару. Как начать? Что сказать? Нужно было выпить!