Политические партии - Морис Дюверже

Понятие политического меньшинства менее привычно. Так называют фракцию общественного мнения, выделяемую по ее идеологической позиции. Речь идет о некой «духовной семье», довольно замкнутой, весьма малочисленной, относительно стабильной и не сводимой к основным течениям, характерным для данной страны. В Англии, скандинавских странах, Бельгии, Голландии и Западной Германии этому определению соответствуют коммунистические партии. Можно причислить к ним и американскую социалистическую партию и малые фашистские партии, созданные в Западной Европе до войны 1939 г. Во Франции почти подходят под это определение христиане-прогрессисты; они, впрочем, наследники старой, идущей еще от «Молодой Республики»1 традиции, а та сама, в свою очередь, восходит к еще более ранним Временам. Происхождение малых партий различно. Одни представляют собой исторические реликты, последние следы исчезнувших крупных партий, подобных доисторическим ископаемым — таков монархизм во Франции. Другие — реликты географические, если можно так выразиться: эти партии стремятся укоренить у себя на родине доктрину, доказавшую свою силу в других странах, но неспособную самостоятельно развиться в неблагоприятной среде. Именно этому второму типу соответствует социалистическая партия в Америке, равно как и коммунистические партии в Англии или Северной Европе. Сюда же можно отнести и мелкие фашистские партии, созданные перед войной во Франции, Бельгии и в Скандинавии. Только анализ социальной структуры может объяснить неравномерность развития определенных течений в различных странах. Иногда (достаточно редко) дело просто в различии зрелости, в разном политическом возрасте: тогда эти партии имеют характер провозвестников. Это уже не останки, а эмбрионы.

Различию структур соответствует известное различие функций; однако жесткого соответствия здесь нет. Партии-личности — чаще всего правящие партии; партии-меньшинства — скорее оппозиционные. Первые нередко играют роль опоры по отношению к большинству: многие из них есть не что иное, как министерские корпорации. Их центристская позиция позволяет им служить защитой левой от правого большинства или, напротив, правой от левого большинства: они выполняют, говоря на языке военных, задачу прикрытия флангов. Благодаря их буферному положению между большинством и оппозицией им достается роль, далеко не соответствующая их количественному значению. Эти, как их называют, министерские питомники, одновременно и питомники председателей Совета министров; автономия по отношению к большим партиям предрасполагает их к роли арбитров в рамках коалиций. Министрам из большой партии неудобно находиться под началом председателя — выходца из конкурирующей с ней другой большой партии; точно так же нежелательно для большой партии взять на себя общую ответственность за политику правительства в глазах общественного мнения, официально принимая руководство такого председателя: ведь любая другая, сотрудничая с ним, вольна играть роль Понтия Пилата. Председатель, происходящий из малой партии, избавляет от подобного дискомфорта; а если он имеет личный авторитет, то может гораздо легче заставить своих министров прислушиваться к себе, чем председатель, вышедший из большой партии, который обычно сталкивается со скрытым сопротивлением собственных сотрудников, принадлежащих к конкурирующим партиям. Во времена Третьей республики малые партии весьма часто выступали в роли поставщиков председателей: имена Пэнлеве, Пуанкаре, Бриана, Тардье, Лаваля доказывают это со всей очевидностью. На заре Четвертой республики можно было полагать, что жесткость партий, подкрепленная пропорциональной системой, упразднит подобный арбитраж малых личностных групп. Пример Плевена показывает, что этого не произошло2. Напротив, жесткость создала еще большие трудности в отношениях министров — членов больших партий и Председателя совета — выходца из другой большой партии; роль малых партий в качестве арбитров соответственно возросла. Крупные феодалы скорее стерпят правление какого-нибудь маленького короля из Буржа, но не другого крупного феодала. Возрастание роли радикальной партии частично объясняется именно этим чисто техническим мотивом: ведь по своей численности в Собрании 1946 г. она была средней, но своей децентрализованной структурой и внутренней раздробленностью напоминала скорее малую, нежели крупную партию.

Разумеется, отнюдь не все партии-личности имеют правительственный и министерский характер: роль сателлитов, например, зачастую иная. Они призваны как бы оттенять доктрины и позиции большой партии, чтобы привлечь к себе внимание парламентариев, которых они отпугнули бы, предстань они без этого прикрытия. В общем и целом они выступают в Собраниях чем-то вроде вспомогательных организмов национального масштаба. Но в то же время они позволяют навести мосты и связи между двумя близкими большими партиями: их функции сходны с теми, что выполняют малые центристские партии в отношениях между большинством и меньшинством. Партии постоянного меньшинства, напротив, тяготеют к оппозиции. Выражая мнение тех, кто чувствует себя отделенным от государства и потому бессильным, они вынуждены встать в позу протеста и непримиримости; здесь действует тот же самый психологический механизм, который ведет от комплекса неполноценности к агрессивности. А с другой стороны, отсутствие обязанностей правящей партии и серьезных шансов однажды их обрести, лишают эту оппозиционность каких бы то ни было тормозов. Прирожденные демагоги, малые партии — самые большие демагоги среди всех других партий. Если они опираются на какую-то сплоченную и стабильную часть населения — территориальное или религиозное меньшинство, например, эта их направленность выступает еще более подчеркнуто, так как перегибы и непримиримость используются как средство сохранить базовую клиентеллу, поддержать ее сепаратизм по отношению к национальной общности и законсервировать ее своеобразие и инакомыслие. Если такая партия представляет крайнее меньшинство по отношению к населению всей страны, но выступает как партия большинства в некоторых ее регионах, она занимает автономистскую или даже сепаратистскую позицию, что может угрожать целостности государства. Весьма характерны в этом смысле примеры эльзасской партии в Германии, партии судетских немцев в Чехословакии.

Но есть малые партии, которые ограничиваются исключительно ролью арбитров, что делает их весьма влиятельными — будь то выборы или непосредственно парламентская деятельность. При мажоритарном голосовании в один тур они могут полностью изменить представительство в том случае, если две большие партии имеют настолько близкое число голосов, что достаточно всего нескольких голосов, дополнительно поданных малой партией, чтобы изменить соотношение сил. Эта позиция арбитра еще более серьезна на уровне парламента, когда разрыв между большинством и меньшинством настолько невелик, что перемещения малой партии с одного фланга на другой оказывается достаточно, чтобы нарушить равновесие сил в Собрании. Тогда судьба страны попадает в зависимость от ничтожно малой и глубоко чуждой всей национальной общности в целом группы (если речь идет о партии постоянного меньшинства). Управлять без ее поддержки невозможно, но ее поддержка компрометирует тех, кто ее принимает. Подобную ситуацию в Англии в 1885, 1892 и 1910 г. создали ирландцы (табл. 33). В 1885 г. их союз с либералами (такова была плата за гомруль) спровоцировал в либеральной партии раскол с унионистами, что стоило ей утраты власти; и 1892 г. новый альянс закончился очередным поражением и явным ослаблением либеральной партии, что отстранило ее от власти уже до 1906 г. В 1910 г. ситуация повторилась, но уже в более серьезном варианте: поддержка ирландцев позволила провести либеральный бюджет и осуществить реформу Палаты лордов; в виде компенсации либералы должны были голосовать за предоставление Ирландии автономии. Но восстание в Ольстере и позиция унионистов осложнили положение: политические баталии приняли такой резкий характер, какого Англия не знала уже в течение веков; в Ирландии и Ольстере были созданы революционные армии; движение протеста проявлялось даже среди офицеров регулярных войск. Тяжесть кризиса, разумеется, была обусловлена главным образом извечным противостоянием Ирландии и Великобритании, а не той ролью арбитра, которую какое-то время играла ирландская партия: но последнее обстоятельство, несомненно, усилило этот кризис.

Пример менее яркий и значимый — некоторые голосования во французском Учредительном собрании 1945 г., когда позиция небольшого меньшинства депутатов-мусульман склоняла чашу весов в ту или другую сторону. Назвал же один юморист апрельский проект 1946 г. «мусульманской Конституцией Франции»: это, разумеется, такая же гипербола, как и «ирландская Конституция Великобритании» в приложении к английскому Закону о парламенте 1911 г. Но эта ситуация вместе с тем иллюстрирует опасность, исходящую от партий постоянного меньшинства. Некоторые идут дальше и говорят об опасности малых партий вообще, равно осуждая и партии-личности и «министерские питомники»; но все же здесь нужно учитывать известные нюансы. Существование последних в качестве буфера и средства установления контактов, безусловно, необходимо: они зримо облегчают функционирование французского парламентаризма. Иногда им ставят в упрек безликость и отсутствие динамизма, которые они придают ему, сея смуту в отношениях между партиями; но при этом отрицают их оригинальность и замалчивают наиболее сильные пункты их программы: критику, направленную против многопартийности и беспринципности альянсов, которые именно многопартийность — а отнюдь не малые партии! — делает неизбежными. Малые же партии всего лишь используют следствия этой системы и стремятся заставить ее функционировать: как говорится, не будем винить очки в неудобствах, причиняемых близорукостью. В то же время и у малых партий-личностей есть свои изъяны, и прежде всего это та легкость, с которой они позволяют финансовым кругам вторгаться в политическую жизнь. Лоббирование с помощью больших партий затруднительно: они слишком велики, чтобы купить их целиком, и слишком дисциплинированы, чтобы рассчитывать на эффективность индивидуальной коррупции. Все это куда проще и отношении малой группы, которую можно легко контролировать извне. А если эта малая группа к тому же играет роль третейского судьи, то мы вновь оказываемся перед лицом опасности, о которой уже шла речь выше: именно это «финансируемое меньшинство» приобретает решающее значение для судьбы правительства. Теоретически такая опасность очень велика; практически же объем ее определить трудно. Отметим, что большие децентрализованные партии, где нет дисциплины голосования, открывают для лоббирования не меньшие возможности, а подкуп влиятельных членов централизованных партий тоже весьма эффективен. Жупел финансовой группы (или иностранного капитала), контролирующей правительство страны посредством малой партии, занимающей позицию третейского судьи, разумеется, весьма соблазнителен; но реальная действительность не очень-то укладывается примитивные лубочные сюжеты.