Гуарани - Жозе Аленкар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Изабел!
Девушка вскрикнула; в этом слабом крике были радость, испуг, ужас. Отдавшись потоку бессвязных мыслей, она вдруг задрожала: ей пришло в голову, что это она убила своего возлюбленного, обрекла его на смерть, поддавшись роковому обману. Сделав над собою страшное усилие, она подняла голову; она хотела кинуться к окну, распахнуть, его, впустить в комнату свежий воздух; она знала, для нее смерть неминуема, но, может быть, Алваро удалось бы еще спасти.
Но, пытаясь встать, она почувствовала, что руки кавальейро все крепче сжимают ее руки, притягивая ее к себе; глаза ее снова встретились с глазами любимого.
У Изабел не хватило сил принести эту героическую жертву. Совсем ослабев, она опустила голову, и губы их сомкнулись еще раз в долгом поцелуе, соединившем их души в вечном блаженстве.
Облака дыма от курившихся смол становились все гуще, окутывая, словно саваном, их фигуры.
Около двух часов дня дверь комнаты распахнулась от сильного толчка; оттуда вырвались густые клубы дыма, в которых едва не задохнулись входившие.
То были Сесилия и Пери.
Обеспокоенная долгим отсутствием сестры, Сесилия узнала от индейца, что та у себя в комнате. Однако он не сказал ей всего, и девушка не знала, где находится тело Алваро.
Сесилия два раза подходила к двери, прислушивалась, но ничего не услышала. В конце концов она стала стучать, звать Изабел. Никакого ответа. Она побежала за Пери и поделилась с ним своим беспокойством. Нехорошее предчувствие охватило индейца. Навалившись на дверь плечом, он распахнул ее.
Когда потоком свежего воздуха развеяло скопившийся в комнате дым, Сесилия вошла и увидела все, что мы только что описали.
Она отпрянула назад и, щадя тайну этой глубокой любви, удалилась, позвав с собой Пери.
Индеец снова запер дверь и ушел вслед за своей сеньорой.
— Она умерла счастливой! — воскликнул он.
Сесилия молча посмотрела на него своими большими голубыми глазами.
IX. ВОЗМЕЗДИЕ
День быстро клонился к вечеру; сумрачные тени ложились на темнеющую листву леса.
Прислонившись к косяку двери, рядом с женой, стоял дон Антонио де Марис. Одной рукой он обнимал Сесилию, Отблески заходящего солнца освещали эти три фигуры и окружавший их величественный лесной пейзаж.
Фидалго, Сесилия и ее мать, устремив глаза к горизонту, взирали на этот последний луч, словно навсегда прощаясь со светом дня, с горами и деревьями, с лугами, рекой, со всею природой.
Для каждого из них это вечернее солнце было олицетворением всей их жизни. Заход его означал ее последние дни, сумрак смерти уже ложился вокруг, подобно сумраку ночи.
После сражения, в котором авевтурейро дорого продали свою жизнь, айморе вернулись; распаленные жаждой мести, они ждали только темноты, чтобы снова напасть на дом. На этот раз они были убеждены, что неприятель слишком уже изможден, что ему не выдержать их яростной атаки, и приняли меры, чтобы ни один из белых не мог спастись бегством.
Сделать это было нетрудно; кроме как по каменной лестнице, со скалы невозможно было спуститься — всюду были обрывы, только дерево олео, ветки которого свисали над хижиной Пери, являлось как бы мостом, по которому, обладая силой и ловкостью индейца, можно было переправиться через пропасть.
Дикари не хотели, чтобы от них ускользнул хоть один враг, а тем более Пери; они срубили дерево, отрезав тем самым единственный путь, которым в момент нападения можно было спастись.
При первом же ударе каменного топора по толстому стволу олео Пери вздрогнул и, схватив клавин, прицелился было, чтобы размозжить дикарю голову, но вдруг улыбнулся и спокойно прислонил клавин к стене.
Не обращая ни на что внимания, он делал свое дело и в конце концов свил веревку их волокон пальмы, служившей опорным столбом для его хижины.
У него был свой план. Чтобы осуществить его, он начал с того, что срубил обе пальмы и приволок их в комнату Сесилии; потом он расщепил один из стволов и в течение целого утра вил длинную веревку; она была ему очень нужна.
Пери уже заканчивал свою работу, когда послышался треск дерева, упавшего на скалу; индеец снова подошел к окну, и на лице его изобразилось несказанное удовлетворение. Олео, срезанное под самый корень, лежало над пропастью; высоко вздымались его вековые ветви — каждая была и пышнее и крепче иного молодого дерева.
За эту сторону дома айморе были спокойны и продолжали готовиться к приступу, который собирались начать глубокой ночью.
Когда солнце скрылось за горизонтом и сумерки сменились кромешной тьмой, Пери устремился в залу.
Неутомимый Айрес Гомес по-прежнему охранял дверь в кабинет. Дон Антонио де Марис сидел в своем кресле. На коленях у него сидела Сесилия; она ни за что не соглашалась выпить какую-то жидкость, которую ей предлагал отец.
— Выпей, Сесилия, — сказал фидалго, — это хорошее лекарство, тебе станет легче.
— К чему это все, отец, если жить нам остается какой-нибудь час! — ответила девушка с грустной улыбкой.
— Ты ошибаешься. Еще не все потеряно.
— У вас есть какая-нибудь надежда? — недоверчиво спросила Сесилия.
— Да, у меня есть надежда, и она меня не обманет, — многозначительно сказал фидалго.
— Какая? Скажите мне!
— А ты, оказывается, любопытная! — сказал фидалго, улыбаясь. — Но если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, я открою тебе эту тайну.
— Вы хотите, чтобы я выпила это лекарство?
— Да.
Сесилия взяла чашку из его рук и, выпив ее содержимое, снова вопросительно на него посмотрела.
— Ни один враг не переступит порога этой комнаты. Можешь положиться на слова твоего отца и спать спокойно. Господь не оставит нас!
Поцеловав дочь в лоб, фидалго поднялся с места, взял ее на руки и, усадив в свое кресло, вышел из кабинета посмотреть, что творится за пределами дома.
Пери, слышавший этот разговор между отцом и дочерью, разыскивал в это время в кабинете какие-то вещи, которые ему, по-видимому, были нужны.
Достав все, что хотел, индеец направился к двери.
— Куда ты идешь? — спросила Сесилия, следившая за каждым его движением.
— Пери вернется, сеньора.
— А зачем ты уходишь?
— Так надо.
— Только возвращайся сейчас же. Мы должны умереть все вместе, одною смертью.
Индеец вздрогнул.
— Нет. Пери умрет, но ты, сеньора, должна жить.
— А для чего мне жить, если у меня не останется ни одного близкого человека?
Сесилия почувствовала, что голова у нее кружится что веки отяжелели и слипаются; она бессильно опустилась в кресло.