Мощи Распутина. Проклятие Старца - Валтос Уильям М

О’Мэлли надавил на раны:

— Объясни.

— Вполне очевидно, что человек вроде Василия не стал бы работать в одиночку.

— Однако работал. По крайней мере, сначала. Я непричастен к первым убийствам.

— Если ты об убийствах вне штата, то может быть. Думаю, для Василия они были делом несложным. Он завязывал разговор со старым ветераном, заводил беседу о былых днях… Все они были из России, поэтому пригодился акцент. Думаю, его приглашали домой, там-то он и наносил удар, — обо всем этом Росток догадался, когда ехал из Форта Детрик. — Но с Иваном план провалился. Его закрыли в лечебнице, и потому попасть к нему оказалось не так просто.

— Все испортила эта смена имени, — сказал О’Мэлли. — Если бы Данилович поступил на службу под русским именем, Василий бы успел выйти на него прежде, чем болезнь Альцгеймера стерла старику память. Василий сказал, что это стоило ему целого года.

— И реликвии тоже, — добавил Росток. — Самое печальное в том, что Данилович, скорее всего, и отдал бы реликвию, если бы знал, где она находится. Но болезнь Альцгеймера прогрессировала, память не возвращалась, и он сымитировал нервный срыв, зная, что за решеткой в палате психиатрической клиники он будет в безопасности. И его план сработал: охрана оказалась надежной. Василий не мог добраться до него — по крайней мере, без помощи напарника. Так он вышел на тебя.

— Я не хотел ввязываться. Поверь мне, я и понятия не имел, что он убил ветеранов. И не знал, что он собрался убить Даниловича.

— Конечно, не знал. Ты провел его в больницу, ведь коронер часто приезжает туда: как только умирает кто-нибудь из пациентов. Ты знаешь весь персонал, в том числе охранников. Василия можно было легко провести внутрь как одного из работников морга. Оставалось только дождаться смерти одного из пациентов на одном этаже с камерой повышенной безопасности. Дальше действовал Василий. Но ты так же виновен в убийстве, как и он.

На самом деле действия О’Мэлли беспокоили Ростка куда больше, чем преступления русского наемника. Василий был просто пережитком давних лет. Его можно было не брать в расчет как порождение коммунистического режима. Но преступление О’Мэлли было гораздо более серьезным. Все эти годы он жил среди людей округа Лакавонна, притворяясь ирландцем, и даже сумев получить свой кабинет. И теперь, заслужив доверие окружающих, он тайно провел к ним убийцу и даже помогал тому.

Не верь никому. Будь готов к предательству.

— Я решил, что пальцы Даниловичу сломал Василий, пытаясь разговорить его, — сказал Росток. — Ты воспользовался бы пентотал-натрием или каким-нибудь еще препаратом… Хотя теперь я сомневаюсь даже в этом.

— Пентотал не оказывает влияния на людей с болезнью Альцгеймера, — ответил О’Мэлли. — Мы зашли в палату Ивана. Он признался, что украл реликвию. Сказал, что хотел быть похороненным с ней, чтобы она защищала его в загробной жизни. Но он не мог вспомнить, куда дел ее. Скоро должна была прийти охрана, и я решил, что боль поможет освежить память старика. Но не помогла, — он вновь сжал пулевые ранения, заставляя Ростка скорчиться в агонии. — Но боль отлично действует на здоровых людей вроде тебя.

Все попытки убежать бессмысленны. О'Мэлли мог мгновенно парализовать его одним нажатием пальцев.

— Тебя этому научили в России? — спросил Росток.

— Я ирландец, — ответил О’Мэлли.

— Старый трюк: выдавать русский акцент за ирландский. Мой дед предупреждал о таких людях, как ты. Ты ведь один из законсервированных агентов. Берия начал засылать вас в 30-х годах, чтобы шпионить за иммигрантами и поручать вам спецзадания. Когда он умер, такую практику продолжали. Думаю, ты приехал подростком во время "холодной войны".

— Я ирландец, — повторил О’Мэлли, — И родился в Бостоне.

— Не сомневаюсь, стоит мне навести справки в Бостоне, я обнаружу, что настоящий Томас О’Мэлли умер в младенчестве. Тебе дали его документы и отправили в Скрантонский университет.

— А ты пронырливее, чем я думал, — сказал О’Мэлли.

— Это мне не помогло. Как и все остальные, я попался на историю с полиомиелитом. Все эти рассказы очень трогательные: как ты продолжал обучение, прикованный к постели; как тебя выкатили на сцену, чтобы присудить степень; как ты окончил медицинскую школу с повышенной стипендией. Отличная история. Каждую пресс-конференцию она прибавляет тебе одного избирателя.

— Вся эта история — правда. До последнего слова. Я, черт возьми, горжусь тем, чего достиг.

— Да-да. Только вот ты не должен был заболеть полиомиелитом. Профессор Альцчиллер говорил: истина кроется в аномалиях, отклонениях от нормы. Полиомиелит истребили за несколько лет до того, как ты им заболел. От него был привит каждый ребенок в США. В каждой школе проводили обязательную вакцинацию. Если бы ты учился в Америке, то имел бы иммунитет.

— Вакцина не всегда гарантирует иммунитет, — возразил О’Мэлли.

— Но Советский Союз начал массовую вакцинацию чуть позже, верно? Ты приехал сюда без иммунитета. Тебе, наверное, казалось, что все тебя предали и все от тебя отвернулись.

— Я справился со всеми трудностями. Сам.

— Но они-то оставили тебя одного. Они поняли, что время и деньги были потрачены впустую — ведь ты был парализован.

— С чего ты так уверен, что я законсервированный агент? Может быть, я просто человек, который сменил имя. Это же не значит, что я шпион. Люди скрывают настоящее имя по многим причинам.

Он неплохо справляется с ситуацией, подумал Росток. Даже сейчас, признав свою причастность к убийству Даниловича, этот человек не желал раскрывать прошлое.

— Ладно, хватит, — сказал Росток. — Если бы ты был настоящим ирландцем и родился в Америке, то был бы. уже мертв. Ты ведь сам сказал мне, что приходил в банк на следующее утро после обнаружения руки. Якобы с кем-то из министерства здравоохранения для дезинфекции хранилища. Вероятно, этот «кто-то» был Василий, я прав?

О’Мэлли не ответил, и Росток продолжал:

— Токсин, скопившийся в замкнутом пространстве, убил бы любого человека без естественного иммунитета. Прививку от полиомиелита тебе не делали, однако ты защищен от токсина Распутина. А значит, ты родился в России. Ну, а отсюда вытекает и все остальное.

— Ты сам до этого дошел? Никто тебе не помогал?

— Дорога из Форта Детрик была длинной, — сказал Росток. — У меня было много времени на размышления.

— Тогда ты знаешь, зачем я здесь.

— Тебе недостаточно тех спор, что ты нашел в хранилище. Ты пришел за бумагой, в которую была завернута рука.

— Где она?

Росток не ответил. О’Мэлли сжал его плечо.

— Я могу продолжать так всю ночь, — сказал он. — Ты не умрешь. Но будешь жалеть, что не умер, — он вновь надавил и теперь не отпускал раны, пока лицо Ростка не побелело.

— Где бумага?

— Зачем она тебе теперь? — спросил Росток. — Василий мертв, мощи сгорели. Можешь сказать русским, что Василий провалил задание, и возвращаться к нормальной жизни.

— Ты не понимаешь, как для русских важны эти споры. Они мне заплатят за них столько, что я смогу убраться из этой проклятой долины, купить себе виллу на юге Франции и жить припеваючи. И никаких больше гребаных выборов. Итак, где бумага?

О'Мэлли снова сдавил плечо. Он был так полон решимости добиться ответа, что не заметил, как за его спиной в коридоре кто-то шевельнулся. Росток начал говорить быстрее и громче, чтобы перекрыть звук приближающихся шагов.

— Для Василия ты был идеальным партнером, — сказал он. — Ты помог покончить с Иваном, а потом сам же объявил его смерть суицидом. И все поверили тебе, потому что ты коронер.

— И когда я скажу, что ты умер от пулевого ранения, все снова мне поверят.

— Ты скрыл, что остальные умерли от токсина, называя естественные причины смерти, — продолжал Росток. — Но самое отвратительное твое преступление — это убийство Пола Даниловича.

Как it рассчитывал Росток, упоминание имени покойного заставило человека в коридоре остановиться.