Возвращение в Москву - Дмитрий Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах да! Кто же еще. У меня голова кругом. И декорации такие неприятные. Будто расстрельная камера какая-то, а не бальный зал. Слушай, мы отметились, так, может, еще по стаканчику и до дому?
– Да-да, – говорю я рассеянно и все ищу глазами того, ради кого я здесь и появился.
– Юрка?
– Сейчас.
Кажется, вон он там, за колонной, увитой терниями, подсвеченными красным. Широкое бледное лицо под красно-черной полумаской, длинная и тоже почему-то красно-черная щель рта, голый череп, без черного паричка на этот раз и без черных злодейских усов. Если бы не серьга в ухе, уж так похож на Юлькиного шофера. Маски сброшены, это называется. Филипп Ипполитович собственной персоной. Улыбается покровительственно, приветствуя поднятием бокала с «Кровавой Мэри» всех своих… Свою паству. А также паршивых овец в лице нас с Юлькой.
– Юрка!
Она встревожена, моя девочка. Надо торопиться. Я пробираюсь к черно-красной маске через толпу нечисти. Всем весело.
– Юрка, что ты задумал?!
– Я сейчас. Я сейчас все устрою. И мы поедем домой. В последнем я совершенно не уверен.
– Юрка!!!
Вот он передо мною – кривит рот. Ждал? Слова излишни, пистолет в моей руке. Он почему-то так же призрачен и прозрачен, как и мои одежды, как и мои пальцы. Я стреляю раз, другой, третий в лицо, в грудь, в живот… Вижу дыры от пуль – черные воронки. Вижу, как мой враг сползает вниз по колонне, прижимаясь щекой, руками цепляется за колючую проволоку, изображающую терновник. Лицо его изодрано в клочья, руки глубоко изрезаны, рот выворачивается в безмолвном крике. Хлещет на пол черная кровь. Залитый кровью пол вдруг начинает вибрировать, будто под ним проносится поезд метро, потом пол вдруг встает дыбом, летит черно-белый мрамор плитки и плашки подпола, ломаются колонны, разбрасывая осколки, дрожит готовый обрушиться потолок. Визг, вой, как от взрыва сотрясается здание казино, стены оседают и уходят в разверстую землю, в бездонную полость. Землетрясение. Землетрясение! Будто в полете, вижу, как черные, непроглядно черные трещины пошли по всей Москве – кругами и радиусами, прямо по кольцам, улицам, переулкам и сеткой между ними. И в один момент встала дымная пыль до небес, молнии коротких замыканий заискрили адовым фейерверком, и – вниз, все вниз, в бездну. Бездна дождалась своей жертвы. А из бездны, освобожденная, поднялась бледная звезда и, одинокая, повисла в черной вышине.
Юлька. Я не успел проститься с ней. Юлька… Юлька, я не хотел!!!
Падение в черноту.
Эпилог
– Юрочка, – нежно говорила Юлия Михайловна, склоняясь над постелью. – Все хорошо. Доктор сказал, что ты обязательно поправишься. Я рассказала доктору твою историю, и он сделал вывод, что ты эмоционально очень чувствителен. Оттого все неприятности. Стресс, видения, возможно, последствия черепно-мозговой травмы. А на самом деле твоя борьба с самим собой. Ты никак не можешь сам с собою смириться. Так доктор говорит. Ты ведь помнишь доктора? Ты видел его, когда он приходил сюда в последний раз. Ты был в сознании.
– Я не помню, – еле-еле шевелил языком Юрий Алексеевич. – Какая чушь – доктор…
– Ну и ничего страшного. Тебе гораздо лучше. Ты даже говорить можешь, поэтому у меня сегодня праздник, – радовалась Юлия Михайловна и подносила ему питье в плоском хрустальном стаканчике с носиком.
Юрий Алексеевич выпил нечто витаминизированное и вновь впал в бессознательное состояние – устал.
Постепенно он окреп, перестал неожиданно для себя самого проваливаться в сон, стал способен прогуливаться по комнате, и вскоре его из лечебницы перевезли в комфортабельные апартаменты отеля.
– Почему в отель, Юля? – спросил он. – Где мы, вообще-то?
– В Швейцарии, дорогой. В местечке под названием Бирштадт. Здесь неподалеку клиника нервных заболеваний. Ты уже здоров, но надо еще окрепнуть. Тебе показаны пешие прогулки по окрестностям, свежий воздух, покой, простая вкусная еда. Всего здесь в избытке.
– Не понимаю, – потер лоб Юрий Алексеевич. – Почему вдруг Швейцария? Мы же… А Москва? – побледнел он. Побледнел, вдруг вспомнив.
– Ну-ну-ну, – усадила его в кресло Юлия Михайловна. – Москва… Провалилась в тартарары, считай. Не будем о ней больше вспоминать, тебе там было очень плохо, так ведь, Юрочка?
– А как же?.. Я ведь стрелял? Стрелял в него, да? Юлька, я все отлично помню. Стрелял, а потом – катастрофа.
– Это ты о пугаче, который нашли рядом с тобой? Из него выстрелить невозможно было, пружину заело насмерть, как мне сказали. И слава богу. Бал был во всех смыслах сомнительным, там что угодно могло произойти, и все сошло бы, даже стрельба, даже поножовщина… Так что никакой катастрофы.
– А землетрясение? А Москва? А Пипа Горшков?
– Пипа Горшков подох от инфаркта, перепив Андроновой «Кровавой Мэри». Другое дело, что в этот самый момент ты наставил на него пушку и кто-то додумался запустить петарду в помещении. Хулиганье. Но инфаркт Пипы отнюдь ни для кого не катастрофа, этот факт никак не мог вызвать землетрясения, Юрка. А Москва… Считай, что ее не было. Считай, что не было, и здоровее будешь.
Дня через два-три Юрий Алексеевич нашел в себе силы спуститься из номера в холл отеля. Холл был пустынным, лишь портье бдел за стойкой красного дерева. Холл был пустынным, но из прилегающего бара доносились развеселые голоса. Вульгарная интонация реплик показалась Юрию Алексеевичу до боли знакомой, удивила и раздражила его. Он заглянул в переполненный бар. Там беззаботно веселились в преддверии Рождества московские его знакомцы, туса почти в полном составе. В том составе, в котором видел он всех этих людей в последний раз – под масками. Или же без них – кто разберет?
– Юлька, – обратился Юрий Алексеевич к супруге, – что это такое? Откуда они взялись?
– А что тебя удивляет? – улыбнулась Юлия Михайловна. – Модный зимний курорт. Понаехали. Веселятся.
– Они что, тоже выжили? – затосковал Юрий Алексеевич.
– Юрочка, успокойся, – погладила его по руке Юлия Михайловна. – Они, знаешь ли, бессмертны, – пошутила она, совершенно не сообразуясь с умственным состоянием Юрия Алексеевича. – Не обращай внимания, если не хочешь с ними общаться. Я объясню, что тебе нужен полный покой.
– И Муся эта здесь…
– Куда же без Муси. В девичестве Марии Филипповны Вазоньиной-Горшковой. Теперь полноправной наследницы своего почившего папочки.
И Юлия Михайловна опустила длинные ресницы и возобновила свои горькие складочки у губ, которых так давно не наблюдал ее муж, занятый своими внутренними проблемами.
– Я вызвала сюда из Лондона Левку, Юра, – сообщила она, желая порадовать Юрия Алексеевича. – Скоро вы познакомитесь.
– Да-да, – без всякой интонации произнес Юрий Алексеевич. И с этого момента он, если что и говорил, то очень коротко и односложно. На лице его застыло выражение отрешенной усталости. Узнавал и признавал он только свою супругу, знакомства ни с кем не сводил, и его часто видели бродящим по окрестностям. В любую погоду в накинутом на плечи темном плащике, с непокрытой головой.
«Аутичен, – сказал доктор. – Можно бы попробовать шоковую терапию или новое лечение стволовыми клетками. Детям, знаете ли, помогает…»
Юлия Михайловна доктора чуть не убила.
Примечания
1
Parvenue – выскочка (франц.)
2
Rouge et noir – красное и черное (франц.).
3
Epouse – супруга (франц.).
4
Стихотворение Евгения Блажеевского.
