Вагнер - Мария Залесская

Летом 1872 года Вагнер закончил второй том автобиографии. Мы уже говорили о том, что он начал писать ее по просьбе Людвига II, встреча с которым явилась водоразделом между мучительными сомнениями, неустроенностью, разочарованиями и твердой уверенностью в правильности избранного пути. Второй том «Моей жизни» заканчивался событиями, связанными с Джесси Лоссо, — пожалуй, самым пиком «сомнений, неустроенности и разочарований». Работа над третьим томом мемуаров растянулась у Вагнера на целых восемь лет: с началом «байройтского дела» ему стало просто неинтересно даже мысленно возвращаться в прошлое. Отныне он жил только будущим. «Последним томом» вагнеровской автобиографии станет байройтский Фестшпильхаус.

Осенью семья Вагнер наконец обосновалась непосредственно в Байройте, правда, всё еще во временном жилище. Рихард снял большую квартиру в доме 7 по Даммаллее (Dammallee), куда во второй половине октября приехал навестить дочь и зятя Франц Лист. Примирение состоялось, хотя между Ко-зимой и ее отцом сохранялась некоторая напряженность из-за взаимных упреков. Но в творческом отношении никаких разногласий не было. Лист от души благословил все вагнеровские начинания и покинул любящих супругов вполне умиротворенным.

Хотя Фестшпильхаус еще не был построен, а само «Кольцо нибелунга» не было готово целиком, подготовка к его постановке уже шла полным ходом. В конце 1872 года Вагнер вместе с Козимой предпринял «творческую командировку» по самым знаменитым «театральным» городам Германии. Нужно было набирать труппу для предстоящего фестиваля. Кроме того, композитор отправил нескольких своих друзей, хорошо разбиравшихся в искусстве, с той же миссией. Его интересовали музыканты, певцы, актеры, декораторы, художники. Необходимо было заручиться поддержкой самых лучших исполнительских сил Германии, чтобы «байройтское дело» даже в самой незначительной мелочи было на высоте.

Еще до возвращения Вагнера из этого путешествия байройтский магистрат подготовил документ о предоставлении ему баварского гражданства. Отныне он стал полноправным подданным Людвига II.

Однако по возвращении в Байройт в начале 1873 года Вагнер вновь столкнулся с материальными трудностями. Взносов «патронатных обществ», несмотря на, казалось бы, огромный размах их деятельности, оказалось явно недостаточно. Дело в том, что далеко не все члены «Вагнер-ферейнов» действительно платили взносы в фонд Байройта. Многие вступали в общества под влиянием моды или сиюминутного порыва, а когда дело доходило до того, чтобы раскошелиться, уходили в тень. Реальные поступления в кассу «байройтского дела» были весьма далеки от ожидаемых. В итоге строительство театра находилось под угрозой. Как бы это ни было мучительно, но Вагнеру пришлось на время отказаться от приятных хлопот по устройству своего театра и всецело погрузиться в рутину организации собственных концертов в крупных городах Германии, чтобы доход от них смог покрыть финансовый дефицит. Тогда-то, во время изнурительного концертного турне 1873 года, у него появились первые признаки заболевания сердца…

Правда, настоящим ярким пятном среди полных забот и тревог дней стало празднование в Байройте шестидесятилетнего юбилея Вагнера, устроенное его женой и друзьями. В празднике принимал участие едва ли не весь город. В здании старой оперы перед композитором был разыгран целый спектакль со сценами из его детства и юности; специально для него была поставлена пьеса «Вифлеемское избиение младенцев» его отчима Людвига Гейера, которого Рихард так любил, а верный друг Петер Корнелиус, используя ранние симфонические произведения Вагнера, представил целую торжественную сцену «Посвящение художника» (Künstlerweihe). Вагнер был тронут до глубины души. Если бы не препятствия на пути к открытию театра, он был бы абсолютно счастлив.

Однако первый фестиваль, самонадеянно назначенный Вагнером на 1873 год, пока переносился на неопределенное время. Доходы от концертного турне позволили Вагнеру лишь не прерывать строительство театра. В письме от 13 июня 1873 года Антону Пузинелли, организатору дрезденского «Вагнер-ферейна», читаем: «Во всяком случае, ты слишком рано поздравляешь меня с разрешением от бремени, ожидаемым только в будущем году: раньше 1875-го нельзя осуществить моих постановок, и это я говорю в том предположении, что нам удастся собрать необходимую сумму на расходы. А пока что господа меценаты будут приглашены будущей осенью в Байройт — осмотреть здание театра, которое к тому времени будет уже покрыто крышей. Это, надеюсь, послужит доказательством того, что мое предприятие — нечто серьезное, а не шутка»[508].

Очередное байройтское торжество — подведение здания Фестшпильхауса под крышу — состоялось 2 августа 1873 года. Лист, который не приезжал на закладку первого камня, на этот раз почтил своим присутствием массовый праздник с фейерверком и банкетом. Но его зять уже предчувствовал скорый крах и находился в крайне мрачном расположении духа. Чтобы спасти всё предприятие, ему больше не оставалось ничего другого, как напрямую обратиться за помощью к Людвигу II.

Может показаться странным, что, вместо того чтобы всячески экономить средства, Вагнер постоянно тратился на, казалось бы, ненужные бесконечные торжества. Однако эти траты были далеко не столь бессмысленны, как это кажется на первый взгляд. Ведь для того, чтобы найти поддержку в среде спонсоров-меценатов, «патронов» дела, нужно было хотя бы создавать иллюзию, что они вкладывают деньги в процветающее предприятие, нужно было — и это остается актуальным в среде бизнесменов по сей день — приглашать заинтересованных лиц на банкеты и спектакли, отмечать каждый новый этап строительства. Другими словами, было мало одной непоколебимой веры самого Вагнера в конечную победу своего дела — эту веру нужно было вселить и в тех, кто непосредственно оплачивал все расходы. Пожалуй, ни в чем не надо было убеждать только одного «патрона Байройта» — Людвига II.

В ожидании ответа короля, несмотря на, казалось бы, непреодолимые трудности, Вагнер всё чаще находил утешение и отдохновение в кругу своей семьи. Преданная любовь Козимы делала гораздо больше, чем все меценаты вместе взятые. Она ни на мгновение не теряла веру и присутствие духа и поддерживала Вагнера даже тогда, когда он сам был близок к отчаянию. Принимая во внимание эмоциональную и часто неуравновешенную натуру композитора, можно только догадываться, чего стоило женщине «держать его в узде». Во всяком случае, Вагнер чувствовал эту бескорыстную заботу о себе и ценил ее.

На Рождество 1873 года он написал очень личное и проникновенное произведение для хора и оркестра под названием «Детский катехизис» (Kinderkatechismus), который был исполнен в кругу семьи с участием старших дочерей композитора. Это была краткая передышка перед грядущими битвами за торжество дела всей его жизни.

Новый, 1874 год начался с очередных неприятностей и потрясений. Придворный секретариат в Мюнхене отклонил просьбу Вагнера о принятии на себя финансовой гарантии «байройтского дела». Однако долгожданный ответ от баварского короля вселил новую надежду. В послании от 25 января Людвиг писал Вагнеру: «Нет! Нет и снова нет! Это не должно завершиться так; надо помочь! Наш план не может сорваться!»[509] Король предоставил кредит в 100 тысяч талеров (по современному счету — около двух с половиной миллионов евро) из личных средств. (Напомним, что эта сумма была полностью выплачена впоследствии наследниками Вагнера из бюджета Фестшпильхауса.) Благодаря этому солидному взносу короля «байройтское дело» было спасено.

Кроме того, Людвиг полностью профинансировал строительство вагнеровской виллы в Хофгартене, которое, опять же благодаря его вмешательству, сдвинулось с мертвой точки и было очень быстро завершено.

Вагнеры въехали в новый дом 28 апреля 1874 года. Можно понять чувства композитора, впервые переступавшего порог своего дома, ведь он до этого времени никогда не имел собственной недвижимости и вечно зависел от хозяев съемного жилья. Когда-то Вагнер писал о том, что сама природа предназначила его «творить и создавать всё новые и новые художественные образы среди тихой жизни, ограждаемой любящим человеком». В Трибшене он обрел настоящую семью; Байройт стал его домом во всех смыслах этого слова. А значит, отныне его мечты сбылись!

На фасаде, слева от входа в здание, Вагнер велел золотом выбить первую строку символической надписи: Hier, wo mein Wähnen Frieden fand, справа — вторую строку: Sei dieses Haus von mir benannt. Самой вилле композитор дал название «Ванфрид» (Wahnfried, от Wahn — мечта, иллюзия, заблуждение и Frieden — мир, покой), запечатленное над входом, как раз между левой и правой строками. Соответственно, полную надпись дословно можно перевести так: «Здесь, где мои мечты покой нашли, „Покоем мечты“ да наречешься, этот дом, для меня». Не значит ли это, что мечта уже воплощена в жизнь, что душа успокоилась и ей больше нечего желать? Если же принять за основу второе значение слова Wahn — заблуждение, иллюзия, то название виллы можно трактовать как «умиротворенные, утраченные иллюзии, заблуждения». В любом случае живущий в доме с названием «Ванфрид» твердо знает, чего хочет от жизни, обманчивые иллюзии — не для него. Вагнер хотел уже самим названием своего убежища дать понять, что все его мечты превратились в реальность.