Перестаньте удивляться! Непридуманные истории - Бенедикт Сарнов

— Народный артист СССР, солист Государственного академического Большого театра Союза ССР Марк Осипович Рейзен, — отбарабанил директор.

— Правильно, — согласился Сталин. — А ты кто такой?

— Я — говно! — надеясь, что, может быть, тем дело и обойдется и потому повеселев, чуть ли не радостно сообщил тот.

— Правильно, — снова согласился Сталин. — А это кто такой?

И после соответствующего ответа — снова:

— А ты кто такой?.. Правильно… А он кто такой?.. Правильно…

И так — несколько раз.

Наконец, решив, что урок усвоен, он брезгливо указал директору трубкой на дверь:

— Иди.

Охренев от счастья, что так дешево отделался, тот, пятясь, удалился.

Сталин обернулся к Рейзену:

— Вы довольны?

Положи на место!

Члены Политбюро обсуждали план реконструкции Красной площади. Авторы плана — для наглядности — представили им искусно выполненный макет, каждая деталь которого свободно двигалась по столу и даже могла быть вовсе убрана. Кто-то подвинул лобное место. Кто-то — переставил памятник Минину и Пожарскому.

И вдруг Ворошилов взял двумя руками макет собора Василия Блаженного, снял его со стола и сказал:

— А что — если так?

Сталин сердито буркнул:

— Палажи на мэсто!

И собор остался стоять на своем месте.

Клим Ворошилов и братишка Буденный

А между тем в то время в нашей стране был самый настоящий культ[1] Ворошилова. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с культом верховного вождя, но все-таки это был самый настоящий культ. Поэты слагали стихи («Климу Ворошилову письмо я написал…»), народ пел песни («С нами Ворошилов — первый красный офицер…»). В день рождения «первого маршала» хоры мальчиков и девочек торжественно возглашали:

Первому и старшемуБоевому маршалуМно-огая ле-ета!..

О городах, названных именем Ворошилова, не стоит даже и говорить, поскольку «свои» города были и у Молотова, и Куйбышева, и даже у гораздо более мелких вождей.

Было почетное звание и значок — «Ворошиловский стрелок».

Сталин был Богом. И как подобает Богу предпочитал держаться «за сценой». (Говорят, что еще на заре своей политической карьеры, занимая пост наркома по делам национальностей, он старался не показываться на глаза сотрудникам, сказав однажды по этому поводу: «Чем меньше будут видеть, тем больше будут бояться».)

А Ворошилов был постоянно на сцене. Что ни год появлялся на Красной площади, верхом на лошади, принимая парад, и это было своеобразным знаком прочности, стабильности всего нашего советского бытия. Другие «вожди» менялись, но Ворошилов оставался неизменным, незаменимым, незаменяемым.

Была даже такая поговорка: «Все нормально, все в порядке — Ворошилов на лошадке».

Культ Буденного был не таким громким, как культ Ворошилова, но и ему тоже самые известные поэты страны посвящали свои стихи:

С неба полуденногожара не подступи,Конная Буденногораскинулась в степи…

Никто пути пройденногоназад не отберет,Конная Буденногоармия — вперед!

Была и знаменитая на всю страну песня:

Братишка наш Буденный —С нами весь народ.Приказ голов не вешатьИ смотреть вперед.

С нами Ворошилов —первый красный офицер.Готовы мы кровь пролитьЗа Эс Эс Эр.

В ранний, романтический период советской власти это панибратство с вождями казалось естественным: никому и в голову не приходило, что есть некоторая несообразность в том, что все мы вот так вот запросто называем Ворошилова Климом, а Буденного — братишкой.

Со временем, по мере того как социальная структура первого в мире рабоче-крестьянского государства окостеневала, командармы и комдивы становились генералами, а наркомы министрами, исчезли, ушли из употребления и все эти фамильярности. И примерно к середине 30-х «Клим» уже окончательно превратился в «Климентия Ефремовича», а «братишка» — в «Семена Михайловича».

Но в начале 50-х эти старые клишированные формулы вдруг (ненадолго, в сущности, на один короткий миг) ожили в народной памяти и — возродились. Правда, уже не в прежнем своем, а в новом, откровенно ироническом звучании.

Случилось это в 1953-м, сразу после смерти Сталина.

Перепуганные новые властители, желая продемонстрировать народу, что жестокая сталинская диктатура кончилась и наступили новые, либеральные времена, объявили неслыханную по своим масштабам амнистию. На свободу вышло не меньше миллиона зеков. До пересмотра дел осужденных по политическим статьям было еще далеко: по амнистии отпускали только тех, кто сидел за разные мелкие хозяйственные преступления. Ну и, конечно, — воров, которые, выйдя на свободу, с удвоенной энергией вернулись к своим профессиональным занятиям, что, естественно, вызвало недовольство и даже ропот законопослушных граждан.

Инициатором этой акции был Лаврентий Берия, и инициатива эта позже (в июле того же года), как и многие другие его инициативы, тоже была поставлена ему в вину. Но указ об амнистии подписал К.Е. Ворошилов, бывший тогда Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Поэтому все «лавры» на тот момент достались ему.

Вот так и родилась эта ёрническая, глумливая песня, поющаяся как бы от лица амнистированных воров в законе. А может быть, — кто его знает? — и в самом деле сочиненная кем-нибудь из них:

Рано утром проснешьсяИ раскроешь газетку —На передней страницеЗолотые слова:

Это Клим ВорошиловДаровал нам свободу,И опять на свободеБудем мы воровать.

Рано утром проснешься —На поверку построят.Вызывают по ФИО[2]И выходишь вперед.Это Клим ВорошиловИ братишка БуденныйНам даруют свободу,И их любит народ.

Он неплохо поет…

Кажется, это было на закрытии декады таджикского искусства. В Кремле был большой банкет. А после банкета — не для всех, только для избранных, — показывали кино.

Часть столов с початыми и непочатыми бутылками и недоеденными блюдами была составлена к стене. Вокруг них хлопотала прислуга. В одном конце зала в ожидании, когда их пригласят в кинозал, стояли гости. В другом — члены Политбюро. А между ними — пустое пространство.