Сталинград - Энтони Бивор

А Воронов тем временем продолжал. «Мы говорим об акте человечности. Для того чтобы уничтожить оставшуюся часть вашей армии, нам понадобится всего несколько дней, если не часов. Сопротивление бесполезно, оно повлечет за собой лишь напрасные смерти. Не стоит упорствовать. Ваш долг как командующего состоит сейчас в том, чтобы спасти как можно большее количество жизней». Паулюс, нервно вертевший в руках пачку сигарет, постарался уйти от прямого ответа и затвердил свое: «Даже если я подпишу такой приказ, мои солдаты ему не подчинятся. Я автоматически перестал быть их командиром после того, как попал в плен». «Но всего несколько часов назад вы еще были их начальником», – возразил Воронов. «Поскольку мои войска были рассечены надвое, я оставался командующим северной группировкой только номинально. Та часть войск получает приказы непосредственно из ставки фюрера, и командуют ею другие генералы», – настаивал Паулюс.

Какое-то время спор продолжался, но вскоре зашел в тупик. Нервный тик на лице Паулюса стал еще заметнее, да и Воронов, помня о том, что Сталин в Кремле с нетерпением ждет результатов переговоров, стал проявлять признаки нервозности.

Паулюс изначально избрал тактику увиливания от ответов. Теперь он утверждал, что, если даже и подпишет приказ, его все равно примут за подделку. На это Воронов заявил, что можно отправить в – «котел» одного из пленных немецких генералов, который засвидетельствует подлинность подписи командующего 6-й армией. Несмотря на все уговоры, Паулюс продолжал упорствовать и категорически отказывался подписать злосчастный приказ. В конце концов Воронов пришел к выводу, что дальнейшие попытки переубедить фельдмаршала бесполезны. «Господин Паулюс, я обязан предупредить вас, что, отказавшись спасти жизни своих подчиненных, вы принимаете на себя бремя вины перед немецким народом и будущим Германии». Паулюс смотрел невидящими глазами в бревенчатую стену и молчал. Мученическое выражение его лица усугублялось нервным тиком, выдававшим смятение мыслей и чувств.

После небольшой паузы Воронов вновь заговорил, но уже на другую тему. «Вы больны, – констатировал он, гладя Паулюсу прямо в лицо. – Вам, наверное, нужно особое питание». «Единственное, о чем я смею вас просить, – отозвался фельдмаршал, – это кормить немецких военнопленных и оказывать им необходимую медицинскую помощь». Воронов объяснил, что в создавшихся условиях трудно обеспечить огромную армию всем необходимым, но он сделает все возможное. Паулюс поблагодарил его, встал и поклонился присутствующим еще раз.

Гитлера печальное известие застало в тщательно охраняемом «Волчьем логове», спрятанном посреди леса в Восточной Пруссии. По словам Йодля, его резиденция больше напоминала концентрационный лагерь с монастырским уставом. На сей раз фюрер не стучал по столу кулаками и не метался по кабинету; он безмолвно уставился в стоявшую перед ним тарелку с супом и несколько минут не отрывал от нее глаз. Ярость охватила его на следующий день. Около полудня Гитлер вызвал к себе фельдмаршала Кейтеля, генералов Йешоннека, Йодля и Цейтцлера. «6-я армия капитулировала официально и безоговорочно, – обиженно начал фюрер. – Почему они не ощетинились штыками, не сомкнули ряды и не приберегли последнюю пулю для себя? Любая уважающая себя женщина, услышав оскорбительный намек, запирается в комнате и пускает себе пулю в висок. Почему солдаты вермахта испугались и предпочли позорный плен почетной смерти? Почему, я вас спрашиваю?!» – Гитлер почти кричал. «Я этого тоже не понимаю», – отозвался Цейтцлер, который лично заверил Манштейна и других генералов, что фюрер прекрасно осведомлен об истинном положении дел в 6-й армии. «Я по-прежнему считаю, что известие о капитуляции ложно. Возможно, Паулюс тяжело ранен и...» «Мне наплевать на его состояние! – взорвался Гитлер. – Я хочу знать, почему он не застрелился?» Случившееся явно не укладывалось в созданный его воображением миф о «защитниках сталинградской твердыни».

Чуть помолчав, Гитлер продолжил: «Самое страшное, что один-единственный малодушный слабак свел на нет доблесть и героизм целой армии. Что есть жизнь? Жизнь – это нация. Жизнь отдельного индивидуума не имеет никакого значения. И это после того, как я сделал его фельдмаршалом! Я хотел доставить ему последнее удовольствие. А он меня так подвел. Паулюс мог обмануть судьбу, мог обрести вечность, обессмертив свое имя для немецкого народа, но вместо этого он предпочел свидание с Москвой!» Возмущению Гитлера не было предела. Он распалялся все сильнее и сильнее, но дальше упреков и обвинений в адрес Паулюса дело так и не пошло.

А тем временем северная группировка в составе шести дивизий под командованием генерала Штрекера продолжала сражаться. Из штаба 11-го корпуса, расположенного на территории тракторного завода, Штрекер отправил в ставку фюрера радиограмму следующего содержания: «Боеприпасов нет, тяжелая артиллерия молчит, но войска продолжают сражаться. Люди падают от усталости, замерзают насмерть, не выпуская оружия из рук. Штрекер». Генерал явно избегал нацистских клише. Гитлер ответил в тот же день. «Я верю, что северный „котел“ будет держаться до последнего». Чуть позже фюрер выпустил директиву: «11-й армейский корпус должен держать оборону до последнего, связывая тем самым как можно большие силы противника».

Чтобы сокрушить последний очаг сопротивления, советское командование в спешном порядке сконцентрировало на участке шириной в полкилометра около трехсот полевых орудий. Русские подвергли Заводской район жесточайшему артиллерийскому обстрелу. Все уцелевшие дзоты были расстреляны в упор из огнеметов. Танки подползали к немецким укреплениям вплотную и просто всовывали в амбразуру ствол орудия. После этого огневая точка замолкала навсегда.

Штрекер понимал, что о капитуляции не может быть и речи. Продолжать сопротивляться стоило уже хотя бы ради того, чтобы оказать содействие Манштейну. Но мысль о самоуничтожении в пропагандистских целях была глубоко противна гордому генералу. Для себя он четко определил, в чем состоит долг офицера перед своими солдатами и фатерландом. Это явствует из его короткой беседы с полковым адъютантом, имевшей место незадолго до конца. «Когда придет час, я покончу жизнь самоубийством!» – горячо уверял адъютант. «Самоубийство?» – переспросил Штрекер. «Да, мой генерал! Я считаю, что это лучше, чем попасть в плен к врагу». «А теперь послушайте меня, – перебил его генерал. – Вы не станете стреляться и не позволите сделать этого своему командиру. Вы сдадитесь в плен вместе со своими солдатами и сделаете все возможное для спасения их жизней». Лицо молоденького адъютанта просветлело: «Вы хотите сказать... что мне нет нужды стреляться?» «Ну конечно, дружище», – улыбнулся Штрекер и потрепал его по плечу.

Большую часть ночи на 1 февраля Штрекер провел в штабе своего старого друга полковника Юлиуса Мюллера. Единственная свеча освещала бункер, где несколько человек вспоминали погибших товарищей и рассуждали о грядущем плене. «Никто не жаловался на лишения и не сетовал на судьбу», – записал Штрекер в своем дневнике. Под утро генерал вернулся к себе. На прощание он пожал Мюллеру руку и сказал: «Да пребудет Бог с вами и вашими солдатами». Штрекер хорошо усвоил идею Томаса Карлайла, считавшего Господа Бога «истинным фельдмаршалом», и, несомненно, рассматривал небеса как место идеального военного порядка. «Мы выполним наш долг, господин генерал», – ответил Мюллер.

Штрекер уже дважды отказал своим дивизионным командирам в просьбах о капитуляции, но 2 февраля в четыре часа утра генералы фон Ленски и Латманн вновь попросили разрешения сдаться. Штрекер опять отказал. Тогда Ленски сообщил, что уже отправил к русским одного из своих офицеров для обсуждения условий капитуляции. Штрекеру ничего другого не оставалось, как согласиться. Вместе с Гросскуртом он составил и передал в штаб группы армий «Дон» свою последнюю радиограмму: «11-й армейский корпус в составе шести дивизий выполнил свой долг. Солдаты сражались до последнего патрона. Да здравствует Германия!» Позже Штрекер утверждал, что намеренно не упоминал в радиограмме имени Гитлера, однако текст, переданный в Восточную Пруссию, заканчивался словами: «Да здравствует фюрер!» Видимо, кто-то из штабных офицеров решил, что такая концовка будет принята в «Волчьем логове» более благосклонно.

11-й корпус Штрекера сдался в плен полностью и весьма своевременно. К моменту капитуляции жизнь в солдатах едва теплилась.

Несколько дней спустя Заводской район позволили осмотреть иностранным журналистам. «Каким был рельеф этой местности раньше, никто определить не смог, – записал британский корреспондент. – Мы то взбирались на гору, то спускались в овраг, а кое-где дюжина бомбовых воронок сливалась в один огромный кратер. Заводской двор изрыт траншеями; траншеи проходят даже внутри цехов, а на дне канав лежат окоченевшие трупы немецких и русских солдат. Все вокруг усыпано кирпичной крошкой. Тут и там валяются заполненные снегом солдатские каски, тянется путанка колючей проволоки, проглядывают снарядные гильзы. Трудно себе представить, что в этом аду кто-то мог уцелеть».