Спартанский лев - Виктор Поротников

Он послал слугу за Леархом. Тот пришёл не один, но с сыном Мегистия Ликомедом, с которым разместился в одной комнате. Оба числились царскими посыльными. Это была привилегированная должность в спартанском войске. В мирное время при царе находился один посыльный, в походе — трое или четверо.

   — Вот эти скороходы двигались впереди нашего войска, заходя в города Аркадии и Арголиды и от имени Леонида призывая всех желающих присоединяться к спартанцам, — кивая на юношей, сказал Мегистий. — Есть ещё третий посыльный, Аристодем, но он по поручению Леонида отправился в Мегары, куда мы прибудем завтра.

Беседуя с Леархом и Ликомедом, Симонид вглядывался в юные загорелые лица, мысленно спрашивая себя: «Осознают ли они всю опасность этого похода? В полной ли мере понимают важность защиты Фермопил для судеб Эллады?»

Леарх и Ликомед были веселы и разговорчивы, в их речи не было высокопарных слов о жертвенности ради общеэллинского дела. Им больше хотелось говорить не о войне, а о красотах Коринфа, о гостеприимстве жителей, о прекрасных статуях, украшающих Сизифейон...

Леарх заметил с улыбкой, что одна из здешних статуй очень похожа на его жену Эллу. У той, правда, волосы длиннее и гуще.

   — Покажешь мне эту статую, — Ликомед шутливо толкнул Леарха в бок, — чтобы по возвращении в Спарту я мог сравнить мраморную красотку с живой.

«О, беспечные сердца! — с грустью думал Симонид. — Кто знает, вернётесь ли вы к родным очагам после той бойни, какая ждёт вас у Фермопил!»

Когда Коринф окутали сумерки, в Сизифейон прибыл Леонид со своими гиппагретами.

   — У меня добрые вести, — сказал он. — К нам присоединилось четыреста коринфских добровольцев. Их возглавит Периклимен, сын Эгосфея, мой давний друг. Ещё стало известно, что к Коринфу двигается отряд из аркадского города Гереи. К полуночи герейцы будут здесь.

Перед тем как лечь спать, Мегистий и Симонид вышли в парк, где среди тёмных стволов дубов и вязов белели мраморные статуи. Свет луны, заливая открытые места, манил друзей в глубь рощи. Тихий шелест листвы создавал некое созвучие их душевному настрою.

Говорил в основном Симонид, сравнивая нынешние грозные события с легендарной осадой Илиона ахейцами, но отмечая, что тогда Европа шла войной на Азию, а ныне наоборот.

   — Хотя истоки вражды, кажется мне, лежат ещё глубже, — задумчиво молвил Симонид. — Я пробовал описать их в одной из своих поэм, но так и не довёл задуманное до конца. Это было ещё во времена моей молодости, когда я мог себе позволить сочинять что-то не на заказ, а для души.

   — О чём же была эта неоконченная поэма? — поинтересовался Мегистий.

   — О похищении Зевсом Европы, дочери финикийского царя Агенора, и о поисках Европы её братьями. Сыновья Агенора так и не разыскали сестру. В отместку за это финикийцы похитили в Аргосе царскую дочь Ио...

   — Потом Ясон похитил в Колхиде Медею, дочь тамошнего царя, — с усмешкой вставил Мегистий. — А сын Приама Александр украл у спартанского царя Менелая его жену Елену. Эти события действительно чередуются одно за другим, только между собой они никак не связаны. И вообще, объяснять зарождение вражды между Востоком и Западом из-за похищений женщин вряд ли допустимо.

Однако Симониду непременно хотелось отыскать некую точку отсчёта, предвосхищавшую войны между эллинами и варварами, поэтому он продолжал спорить, приводя другие примеры уже из мифов о раздорах между восточными и западными богами.

Наконец, оба устали от споров и в молчании направились обратно к постоялому двору, черепичная крыша которого таинственно серебрилась в лунном сиянии.

Ранним утром, едва заря занялась над дальними горами, войско Леонида оставило Коринф. Поднявшись на крепостную башню, Симонид долго смотрел на трёхтысячный отряд, удалявшийся по извилистой дороге в сторону Мегар. В авангарде, то скрываясь за деревьями и склонами холмов, то появляясь вновь, виднелись красные плащи и султаны на шлемах спартанских воинов.

Стоял август 480 года до нашей эры.

В Мегарах к войску Леонида присоединилось всего шестьдесят добровольцев. Это объяснялось тем, что почти всё мужское население ушло на боевых кораблях к мысу Артемисий.

В Платеях, первом из беотийских городов со стороны Мегариды, желающих вступить в отряд не было вовсе. Платейцы, зная, что Леонид намерен по пути ненадолго задержаться в Фивах, отказались последовать за ним из-за своей давней вражды к фиванцам.

В Фивах тамошние правители — беотархи — не скрывали того, что от них совсем недавно уехали персидские послы, предлагавшие фиванцам дружбу. Беотархи говорили Леониду, пряча глаза, что их сограждане более склоняются к тому, чтобы не участвовать в войне с Ксерксом.

Тогда Леонид напомнил беотархам о прошлогоднем решении синедриона, из которого следовало: всякий эллинский город, предавшийся персидскому царю и не вынужденный к этому необходимостью, объявляется врагом Эллады и подлежит разрушению войсками союза.

   — У меня нет времени разбираться, кто из фиванцев желает союза с персами, а кто нет, — сказал Леонид. — Я советую сделать свой выбор, пока мой отряд не покинул Фивы. Иначе спартанское войско, которое в ближайшие дни проследует этим же путём к Фермопилам, не оставит от Фив камня на камне.

Беотархи, понимая, что Спарта и её союзники — сила, неодолимая для Фив, решили не играть с огнём. Они отобрали четыреста добровольцев из знатных семей и присоединили их к войску Леонида. Во главе фиванского отряда был поставлен сын одного из беотархов — Леонтиад.

Леониду было известно, какие из беотийских городов дали персидским послам землю и воду. Минуя эти города, Леонид повёл войско прямиком к Феспиям. Из всех городов Беотии лишь Платеи и Феспии вступили в Эллинский союз, выражая тем самым непримиримость к персам. Но если Платеи издавна тяготели к Афинам, то феспийцы стремились дружить с Лакедемоном.

В Феспиях к Леониду присоединилось семьсот добровольцев, которых возглавил один из самых уважаемых граждан — Демофил, сын Диадрома.

За равнинной Беотией началась гористая Фокида. На западе Фокиды возвышалась огромная гора Парнас, вершина которой была укрыта вечными снегами. На юго-востоке между Беотией и Фокидой вклинилась горная гряда Геликон, отгораживая Срединную Элладу от Коринфского залива. К северу от Фокиды расположились горы Эты, мрачные и неприступные. На северо-востоке Фокиды тянулся горный кряж Кнемида, за которым между морем и горами жили эпикнемидские локры (живущие близ горы Кнемиды). На востоке Фокиды до самого Эвбейского пролива простиралась Дафнунтская возвышенность, отделяя опунтских локров от локров эпикнемидских.

Дорога к Фермопилам проходила через фокидский город Элатею. Сюда загодя прибыл гонец от Леонида с призывом к местным жителям вступить в отряд. Фокейцы понимали, что если персы пройдут Фермопилы, то их страна подвергнется неминуемому разорению. Персидские послы, побывавшие в Фокиде, не встретили здесь радушного приёма. Вот почему к моменту вступления войска Леонида в Элатею сюда прибыли представители из других фокидских городов. Фокейцы были готовы сражаться с персами, однако они были разочарованы, увидев малочисленность отряда Леонида.

Кто-то из знатных фокейцев обратился к нему со словами:

   — Царь, ты идёшь в Фермопилы с немногими воинами. Неужели ты рассчитываешь победить бесчисленное войско Ксеркса?

   — Друг-фокеец, — ответил Леонид, — если брать числом, то не хватит воинов и со всей Эллады, чтобы сравняться с варварами. Если же полагаться на доблесть, то моих спартанцев вполне достаточно.

После непродолжительных споров фокейцы решили поддержать Леонида. Фокидские города Элатея, Абы, Гиамполь, Амфикдея и Тифорея выставили тысячу гоплитов.

Из Эдатеи Леонид отправил гонца в Опунт, призывая тамошних локров присоединиться к нему. Локры без колебаний откликнулись на зов, в их отряде было шестьсот воинов. Это было всё взрослое мужское население Опунта.

В Элатее же к Леониду присоединились девятьсот аркадян из города Паллантия. Леонид звал граждан Паллантия с собой, когда проходил через Аркадию к Коринфу. Среди жителей этого большого города не было единодушия в том, дожидаться или нет окончания Олимпийских игр, поэтому Леонид ушёл в Коринф без воинов из Паллантия. Военачальником паллантийцев, пришедших в Элатею, был Алким, сын Латрия, давний знакомый Леонида.

При встрече Алким хвастливо сказал:

   — Царь, я же говорил тебе, что всё равно заставлю своих сограждан последовать за тобой. Видишь, так и вышло!

   — Ты неважный воин, Алким, зато отличный эллин! — рассмеялся Леонид, обнимая друга.