Великий магистр (Тамплиеры - 2) - Октавиан Стампас

Группа всадников из двенадцати человек - рыцари и их оруженосцы - во главе с Гуго де Пейном, выехала на улицу, ведущую к Тамплю. Неожиданно дорогу им преградили высыпавшие из-за деревьев и подворотен какие-то люди с обнаженными мечами; сзади тоже показались вооруженные до зубов латники, а с крыш соседних домов на них направили свои стрелы два десятка лучников.

- Встречают по-королевски! - произнес де Пейн, сдерживая коня. Милан Гораджич и остальные потянулись к мечам. Навстречу им выехал на прихрамывающей, как и сам барон, лошади Гюнтер Глобшток.

- Людвиг фон Зегенгейм! - торжественно и громогласно объявил он. Отдайте мне ваше оружие! Вы арестованы по указу иерусалимского короля Бодуэна I.

- Что-что? - переспросил Людвиг, надвигаясь на него и тесня своим конем.

- Если вы окажете сопротивление, мы применим силу! - выкрикнул Глобшток, теряя равновесие и чуть не свалившись на землю

- Граф! - остановил Зегенгейма Гуго де Пейн. - Предъявите ваши полномочия! - обратился он к барону. Тот поспешно и с каким-то облегчением вынул бумагу и протянул де Пейну.

- Подпись самого короля, между прочим! - обиженно произнес он. - Так что давайте по-хорошему...

- Ты что-нибудь понимаешь? - обернулся Гораджич к Норфолку.

- Только то, что этот дяденька хочет упрятать победителя сельджуков за решетку, - ответил граф.

Гуго де Пейн вернул бумагу барону Глобштоку и подъехал к Зегенгейму.

- Несомненно, это интриги Жирара, - произнес он. - Но нам лучше подчиниться, чтобы не допустить кровопролития. Решение за вами, Людвиг. Скажите слово - и мы разнесем всю улицу, но не отдадим вас.

- Я иду в тюрьму! - подумав, ответил Зегенгейм. - В конце концов, нет ничего лучшего, чем после горячей бани окунуться в холодную воду! Вот за такие неожиданные фокусы, которые выбрасывает жизнь, она мне и нравится...

Он отстегнул свой меч и протянул его расцветшему от радости барону Глобштоку.

- Я немедленно отправляюсь к Бодуэну! - пообещал Гуго де Пейн, пожимая руку Людвигу.

2

За ночным переполохом, учиненном Бизолем, Виченцо и Алессандрой в школе зилотов, чьи выпускники имели отличительную черту - узкую выбритую полоску волос на голове от затылка ко лбу, ломбардец Бер, пожалуй, впервые вышедший из себя, устроил гневный разнос руководителям, - Беф-Цуру и остальным. Препоручив потерявшего память Робера де Фабро стараниям профессора из Толедо, который начал наполнять пустующий мозг рыцаря нужным, поддающимся управлению информативным материалом, словно заполнять готовую формочку огненным литьем, сам Бер вместе с Беф-Цуром облазил все закоулки подземных этажей и пустыря, где могли побывать злоумышленники. Пока - по предварительной версии - злоумышленники, ночные грабители, сунувшиеся сюда по ошибке.

- Молите бога, чтобы это было так! - предупредил Беф-Цура ломбардец. Поскольку иначе, если наш центр раскрыт какой-либо организацией, ни вам, ни мне не сносить головы. Тогда все здание и подземные коммуникации будут подлежать уничтожению или долгой консервации.

- Мы найдем их! - пообещал побледневший Беф-Цур.

Вдвоем они тщательно опросили всех охранников, которые могли что-либо видеть или слышать. Кроме двоих, перед чьими глазами предстала вышедшая из ночной мглы белокурая девушка, да троих привратников у ворот, излупленных стволом дерева набросившимся на них из мрака обезумевшим медведеобразным существом, остальные ничего путного сказать не могли.

- Пошлите людей и опросите - только осторожно - жителей квартала: не встречали ли они кого с такими приметами: белокурая девушка и... Впрочем, сказку про медведя лучше опустить, - приказал Бер. - И вообще. Неужели вы не могли подумать о том, чтобы поселить возле пустыря наших людей? Создать дополнительный заслон? Что за преступная беспечность! - Виноват... исправим... - лепетал созданный из одних мослов и мышц Беф-Цур, который мог пальцем или ударом головы искалечить любого, переплыть бурную реку, пробежать без остановки под палящим солнцем десяток миль, просидеть в засаде без еды и питья трое суток, выдержать бой с десятью вооруженными людьми. Но сейчас он, стоя перед рыхлым, взлохмаченным ломбардцем, униженно просил прощения и трепетал. Он знал: стоит лишь Беру сообщить Старцам о его досадной ошибке, и участь его будет решена. Если его не уничтожат, как муху, то надолго отправят куда-нибудь в холодное Булгарское царство или, того лучше - в пустыню Сахара... Когда рассвело, один из охранников принес найденный на пустыре возле забора обрывок каната.

- Уже кое-что, - подобрел ломбардец. - Чей дом находится с той стороны?

- Сейчас выясним! - бросился выполнять охранник.

Через некоторое время он доложил:

- Дом арендован неким итальянцем и его супругой. Его зовут Виченцо Тропези.

- Как они выглядят? - спросил Бер. Охранник пожал плечами. Бер тяжело вздохнул.

- Пошлите туда кого-нибудь под видом городского чиновника, проверяющего... хоть канализацию, черт вас побери! И чтобы через час у меня был их словесный портрет.

Чекко Кавальканти въехал в Яффу на рассвете. Также на рассвете, но с другой стороны, к городу с нагруженной поклажей телегой подъехали два всадника, совершивших далекий переезд из Труа. Чекко со своими латниками выбрали гостиницу на берегу моря, носящую название "Жемчужина Яффы". В этой же "жемчужине" поселились и оба путешественника в Иерусалим. Они разительно отличались друг от друга. Если Кретьен де Труа каким был, таким и остался, что во Франции, что в Палестине: с нездоровым бледным цветом лица, острой бородкой, завитыми длинными волосами, ищущим любопытным взглядом, не расстающийся с пером и бумагой, куда он записывал свои дорожные впечатления и сочиняемые на ходу сонеты, канцоны и мадригалы; то маленький чародей Симон Руши удивительным образом переменился: он сменил черный цвет волос на белоснежный, отпустил длинные усы и бороду, расширил с помощью белладонны зрачки глаз, увеличив их форму, сотворил что-то со своими щеками, отчего они округлились, а речь стала невнятной и заторможенной, словно он держал во рту два камешка. Впрочем, так оно и оказалось на самом деле.

Стоя в номере гостиницы возле зеркала, Руши вытащил из-за щек эти самые круглые, обсосанные за несколько дней гальки и положил их на столик.

- И охота вам так уродовать себя? - спросил наблюдавший за ним Кретьен.

- Что бы мне такое сотворить с ушами? - пробормотал Руши, обращаясь больше к самому себе и прижимая пальцами ушные раковины.

- Обрежьте их, - посоветовал Кретьен де Труа. - Ей, Богу, не пойму, чего вы боитесь?

- Вам хорошо говорить, - повернулся к нему Руши. - Вы не знаете кто такие тафуры!

- А кто это и чем же вы им не угодили? Формой своих ушей?