Песнь Бернадетте - Франц Верфель

Мария Моро и Жюль Лакассань — лишь два случая из пятнадцати, в которых епископ Лоранс признает присутствие сверхъестественных сил, то есть относит их к третьей группе. И все же решающим остается последнее заключение врачей перед исцелением. Больше всего доверия внушают епископу врачи, исповедующие другую веру или же признающиеся в полном безверии.

В это первое время после открытия Грота мгновенно исцеляются пятнадцать человек. Сотни выздоравливают непонятным образом, но за более длительный срок. Тысячи и десятки тысяч приезжают в Лурд, чтобы вновь обрести здоровье и жизнь. Источник ведет себя так же своенравно, как и Дама, которая в дни своих появлений не делала того, чего от нее ждали. Его выбор не поддается пониманию.

Среди всех этих событий и скоплений людей Бернадетта живет так, как будто все это ее не касается. А ее это и вправду не касается. Появление источника не ее заслуга. Его дала людям Дама. И когда люди воздают ей, Бернадетте Субиру, хвалу за чудотворный и благодатный источник, она никак не может взять в толк: за что? В реальность Дамы с течением времени она верит все больше. И терпеть не может, когда ее принимают за ту, другую. Когда ее благодарят, ей это кажется сущей нелепостью, как если бы стали благодарить почтальона, принесшего денежный перевод, а не отправителя. Но к ней беспрерывно пристают — благодарят, восхваляют и прославляют. Люди не дают ей проходу, бросаются перед ней на колени, прикасаются к ее платью, особенно в те дни, когда случаются необычайные исцеления. Если ее слишком донимают, от злости она теряет выдержку. Одна из восторженных поклонниц, преследующих ее на улицах, все время восклицает: «О Бернадетта! Ты святая! Ты избранница Неба!» Наконец девочка с горящими от гнева глазами оборачивается и шипит:

— Господи Боже, до чего же вы глупы!

Бернадетта живет как бы вне времени. Вернее: она живет в своем собственном времени. И время это — время тоскливого ожидания, хотя она ничего не знает о разговоре декана с епископом. Оно похоже на то временное состояние души — смесь отчужденности и отвращения, — какое бывало у нее после экстаза, но теперь оно стало постоянным. Ибо Бернадетта совершенно уверена, что Дама больше не явится ей в этой жизни. Время тянется медленно и быстро уходит. Все люди куда-то движутся, лишь у Бернадетты такое чувство, будто время течет мимо нее, а сама она стоит на одном месте. Она становится старше, но этого не замечает. Под воздействием встречи с Прекрасной Дамой внешность ее изменилась. Болезненная девочка к шестнадцати годам становится красавицей. В ее лице не осталось никакого сходства с заурядными чертами Франсуа и Луизы Субиру. Какая-то не свойственная ей ранее утонченность, изначально не заложенная природой, отражается на ее лице. Прежняя детская округлость сменилась бледным овалом, на котором из-под плавной выпуклости лба по-прежнему безразлично взирают на мир огромные глаза, становящиеся все больше и больше. С благородством черт не вяжется крестьянское платье, к которому привыкла Бернадетта. Она не хочет одеваться иначе, чем ее мать и сестра.

Живет она то дома, с семьей, то в больнице, где для нее всегда держат наготове комнатку. На то есть две причины: во-первых, епископ приказал держать ее под наблюдением, а во-вторых, навязчивость любопытных иногда становится совсем уж невыносимой. От некоторых из них, в особенности тех, кто может сослаться на высокое положение или звонкое имя, и больница не спасает.

— Как хорошо на душе, когда заболеешь и лежишь в постели! — вздыхает Бернадетта.

Тут является какой-то докучливый аббат из Тулузы с группой дам, перед которыми он хочет поважничать. Бернадетта отнюдь не испытывает особого почтения к лицам духовного звания. Немало они ее помучили. Еще совсем недавно комиссия нещадно терзала ее. В ее характере нет ни робости, ни лицемерия. Если она что-то говорит, то каждое слово идет от сердца. Ее прямодушие граничит с дерзостью.

— Мне хотелось бы убедиться, что тебе можно верить, Бернадетта, — говорит аббат из Тулузы.

— А мне не важно, верите вы мне или нет, святой отец, — отвечает она с обескураживающей искренностью. Аббат повышает голос:

— Если ты лжешь, то по твоей вине мы все напрасно проделали столь дальний путь…

Бернадетта глядит на него с искренним удивлением и отвечает:

— Но я охотно отказалась бы от такой чести, святой отец.

В другой раз какой-то учитель из окрестных селений хочет поддеть ее:

— Даме следовало бы научить тебя правильно говорить по-французски.

— В этом и состоит разница между нею и вами, — парирует Бернадетта, немного подумав. — Она старалась говорить на местном диалекте — только для того, чтобы мне легче было ее понять…

Семейство Субиру по-прежнему живет в кашо. Но дядюшка Сажу уступил им теперь еще одну комнату. На четвертый год работы комиссии Мария вышла замуж за крестьянина из окрестностей городка Сен-Пе в провинции Бигорр. Такова жизнь. Мария всегда презрительно отзывалась о склонности Бернадетты к сельскому образу жизни. Старшая сестра на свадьбе веселится вместе со всеми, но с видом родственницы, ненадолго приехавшей издалека и собирающейся вновь туда вернуться. Но когда сестры в день свадьбы на несколько минут остаются одни, Мария вдруг разражается рыданиями и с жаром прижимает к себе Бернадетту.

— Ах, почему я должна с тобой расстаться! — стонет она сквозь слезы. — Ведь тогда я была с тобою рядом, а теперь я тебя теряю, сестричка…

Жанна Абади тоже уезжает из Лурда. Она нашла себе место горничной в Бордо. Катрин Манго, некогда юная нимфа месье Лафита, стала теперь уже более зрелой нимфой в Тарбе. Многие соученицы Бернадетты и первые свидетельницы «явлений» рассеиваются по свету. Когда умирает старый слуга Филипп, Бернадетта высказывает желание пойти в служанки к мадам Милле. Декан Перамаль, с которым она поделилась своим намерением, возмущен до глубины души:

— Упаси Господь, эта стезя совсем не для тебя, Бернадетта!

— Но ведь я уже взрослая и все еще не помогаю родителям, а с этой работой я наверняка справлюсь…

— Неужели ты думаешь, что Дама избрала тебя на роль служанки? — качает головой Перамаль.

Бернадетта бросает на декана долгий взгляд из-под ресниц, скрывающий непонятную улыбку.

— Я была бы рада, если бы вы когда-нибудь захотели взять меня в служанки…

— Ты уже договорилась с мадам Милле, дитя мое? — спрашивает декан.

Бернадетта грустно глядит в одну точку.

— Да она меня и не возьмет, — говорит она. — Я слишком неуклюжа…

Еще до истечения четырехлетнего срока Перамаля вызывают в Тарб. Между ним и монсеньером происходит длинный разговор, на этот раз вновь в неуютной комнате с голыми стенами, служащей одновременно кабинетом и спальней. Дело происходит незадолго до Рождества. Возвратившись в Лурд, декан тут же посылает за Бернадеттой. Снег толстым слоем лежит на ветвях акаций и платанов в его саду. При порывах ветра ледяной холод пронизывает до костей. Это ледяное дыхание Пиренеев, грозное послание сверкающих белизной вершин Пик-дю-Миди и далекого демона Виньмаля. В кашо собачий холод. А в кабинете Перамаля приятное тепло. Деловито потрескивают в камине лиственничные поленья. Промерзшая до костей Бернадетта входит в комнату. На ней и зимой лишь белый капюле, хоть и не тот же, что несколько лет назад.

— Ты стала взрослая, Бернадетта, — встречает ее декан. — Теперь тебе уже не скажешь: малышка. Но ты разрешишь мне, старому злому кюре, по-прежнему обращаться к тебе на «ты»…

Он пододвигает для нее кресло поближе к камину и наливает две рюмки можжевеловой водки. Потом садится напротив.

— Выслушай меня, дорогая, — начинает он. — Ты, вероятно, уже знаешь, что работа епископской комиссии почти завершена. После Нового года все будет передано в руки его преосвященства. Кстати, ты имеешь какое-то представление о деятельности этой комиссии, Бернадетта?

— О да, месье декан, — отвечает она, как на уроке. — Эти господа обследуют и расспрашивают всех исцеленных.

— Верно, они это делают. И ты полагаешь, что этим задачи комиссии исчерпываются?

— Ей приходится трудно, — уклоняется она от прямого ответа. — Появляются все новые и новые исцелившиеся…

Перамаль деловито ковыряется в трубке.

— А ты, дитя мое, как ты ко всему этому относишься? — спрашивает он. — Разве ты думаешь, что твой случай не относится к работе комиссии?

— Но я же ответила на все их вопросы, — испуганно возражает девочка. — И надеюсь больше не иметь с ними дела.

— О Бернадетта, — вздыхает Перамаль, — не делай вид, будто ты ничего не понимаешь! Твоя головка очень логично мыслит, лучше, чем у большинства женщин. Дама избрала тебя одну из всех детей. Дама повелела тебе открыть выход источнику. Источник оказался целительным, чудотворным и день за днем исцеляет людей. Дама говорила с тобой. Она доверила тебе некие тайны. Даже назвала тебе свое имя. Ты повторила ее слова перед комиссией и поклялась всеми святыми в правдивости своих показаний. Ты — главное лицо событий, небывалых в наш век. И ты думаешь, все это в обычном порядке вещей и ты имеешь право сказать: я свое сделала, и теперь дайте мне жить спокойно.