Игорь Северянин - Вера Николаевна Терёхина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ященко внимательно отнёсся к просьбе Игоря Северянина: выслал ему первый номер журнала «Русская книга» за 1921 год, а также вёл переговоры с берлинским издателем А. С. Заксом об издании его новых книг.
О встречах с поэтом в Берлине рассказывал Роман Гуль: «Помню, как пришёл в “НРК” Игорь Северянин со “своей Тринадцатой” [это была Фелисса Круут]. Глядя на него, я невольно вспомнил его вечер в Политехническом музее в Москве в 1915 году, когда я был студентом. Громадный зал Политехнического ломился от публики, стояли в проходах, у стен. Северянин напевно читал, почти пел (надо сказать, довольно хорошо) стихи из “Громокипящего кубка”, из “Златолиры”, и эти уже известные публике стихи покрывались неистовыми рукоплесканиями: аплодировала неистово молодёжь, особенно курсистки. В Северянина из зала летели цветы: розы, левкои.
Поэт был, как говорится, на вершине славы. И в ответ молодёжи пел
Восторгаюсь тобой, молодёжь! Ты всегда, даже стоя, идёшь! И идёшь неизменно вперёд! Ведь тебя что-то новое ждёт!Ещё сильнее гром рукоплесканий, сотрясающий зал. А сейчас передо мной в кресле сидел Северянин, постаревший, вылинявший, длинное бледное лицо, плоховато одет. Его “Тринадцатая” — серенькая, неприметная, тоже бедновато одетая.
В тот страшный день, в тот день убийственный. Когда падёт последний исполин, Тогда ваш нежный, ваш единственный Я поведу вас на Берлин!Это “военные” стихи Северянина 1914 года. И вот “он привёл нас в Берлин”. Северянин в Берлине дал “поэзоконцерт”. Публики было мало. <...> Как раз в это время на побывку в Берлин приехал В. Маяковский. Они встретились. И даже выступали вместе на каком-то вечере русского студенческого союза. С ними выступал и Кусиков. Но я не пошёл, ибо эгофутурист превратился в ничто, а футурист, “наступив своей песне на горло”, преобразился в сытого казённого пропагандиста. В 1914—15—16-м годах их можно (и даже интересно) было послушать. Но в 1922-м в Берлине — трудновато».
Ирина Одоевцева вспоминала: «За третьим столиком действительно сидит скромная молодая женщина, вовсе не похожая на принцессу, в тёмном платье с длинными рукавами, просто, по-домашнему причёсанная и даже не напудренная — нос её предательски поблескивает. Рядом с ней долговязый брюнет в длиннополом старомодном сюртуке. Черты его большого лица так неподвижны, что кажутся вырезанными из дерева. Он держится прямо, высокомерно закинув голову. Весь он какой-то чопорный, накрахмаленный, как его непомерно высокий, подпирающий подбородок воротник. Таких не только в Берлине, но и в Петербурге уже не носят.
Он сидит молча, с напряжённо-беспокойным видом путешественника, ждущего на вокзале пересадки, и явно чувствует себя здесь совсем не на своём месте. Никто не обращает на него внимания. Никто как будто не знает, кто он.
Неужели это на самом деле Игорь Северянин? Тот самый “гений Игорь Северянин”, гордо провозгласивший о себе:
Я покорил литературу, Взорлил гремящий на престол!Нет, совсем не таким я представляла себе “принца фиалок”.
— Я пойду, скажу ему. Подождите тут. Я сейчас приведу его.
Башкиров отправляется за Северяниным, а я стою у стены и жду.
Я вижу, как Башкиров, подойдя к Северянину, что-то говорит ему и тот отрицательно качает головой, не двигаясь с места. Башкиров возвращается ко мне, смущённый и растерянный.
— Представьте себе, он заявил, что привык, чтобы женщины сами представлялись ему, а он ходить знакомиться с женщинами не согласен. Ни в коем случае!»
С Игорем Северяниным Одоевцева познакомилась в начале 1923 года в Берлине. Её муж, поэт Георгий Иванов, начинал как эгофутурист и вспоминал о Северянине в книге «Китайские тени». Северянин посвятил ему стихотворение «Диссона» (1912), впервые опубликованное в брошюре «Качалка грёзэрки», и два очерка «Успехи Жоржа» (1924), в котором приветствовал его сборник «Сады» (1921), и «Шепелявая тень» (1927), где критиковал его мемуары.
Игорь Северянин не забыл встреч с Ириной Одоевцевой и в 1926 году посвятил ей сонет, который вошёл в издание «Медальоны: Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах» (Белград, 1934).
В берлинских выступлениях Северянина участвовала и актриса Ольга Владимировна Гзовская, имя которой было известно всем любителям театра и кинематографа в начале XX века. С особым чувством относилась она к Блоку, который пригласил её на одну из главных ролей в своей пьесе «Роза и крест». Беспокоясь, хорошо ли сыграет Гзовская Изору, Блок писал своей матери в 1916 году: «Гзовская очень хорошо слушает, хочет играть, но она очень любит Игоря Северянина и боится делать себя смуглой, чтоб сохранить дрожание собственных ресниц».
Игорь Северянин ходил на спектакли с участием актрисы и восхищался её голосом. Вершиной творческой жизни Ольги Гзовской была работа в Художественном театре под руководством Станиславского. Актриса особенно прославилась в роли Офелии из «Гамлета» Шекспира и Саломеи из одноимённой пьесы Оскара Уайльда.
Игорь Северянин в посвящённых ей стихах воспел её крылатый голос и небесную русскую душу, посвятив «Сонет Ольге Гзовской» (1921, 21 января. Таллин):
