Тоннель - Вагнер Яна

— Какой-какой! Их много, что ли? — рявкнул он и оглянулся на пузатого. — Разные, что ли, есть?

Безумный этот вопрос напугал пузатого только сильнее. Он выпучился и вспотел.

— Русский набери, — подсказал он Асе страшным шепотом. — Да, Илья Андреич? Наш пускай наберет.

Противный старик наклонился и дышал ей сзади в шею.

— Ты ж учила компьютеры, — прошипел он. Пахло от него тоже противно, какими-то стариковскими духами и больницей. — Наврала, что ли?

— Да чего она там учила, сопля, — встрял пузатый. — Пусть чайку лучше, может...

— Ты давай набирай тогда! — заорал ему желтый старик. — Разгоню вас отсюда к ебаной матери всех!

И пузатый дядька шагнул вперед и тоже склонился над кнопками — но легонько, как если бы заглядывал в колодец. По щеке у него сползла капля и плюхнулась на стол.

— Щас, — бормотал он. — Без очков я, щас, там надо... — Толстый палец у дядьки дрожал, волосы были совсем мокрые. — Буковка такая синяя, щас...

В синей буковке Валера был правда почти уверен, у кума в компьютере она как раз запускала новости, погоду и сайт Авто.ру. Никакого другого интернета Валера не знал и нужды в нем отродясь не испытывал. Или красная была буковка? CAM 1, читал он на гадких кнопках, CAM 2, CAM 3. Буквы все были черные.

— Щас, не разберу без очков...

Асе видно стало теперь, что пузатый дядька в плаще тоже старый, совсем, и что он врет про очки. Вот сейчас ей правда жутко захотелось в туалет. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:51

— …С ума вы сошли совсем? А остальных куда прикажете, им что теперь?

— …А-мо-раль-но! Это а-мо-раль-но просто!

— Шестьдесят, главное! А почему, интересно, кто сказал? Где написано, что шестьдесят? Нет, вы покажите сначала, я хочу посмотреть, где это написано!

— Сейчас она вам и напишет, вон уже сколько понаписала!

— Нет, я официальную хочу бумагу, чтоб печать была и подпись! Пусть покажет!

— А с печатью что, нормально будет, по-вашему?

— А-мо-раль-но!

Чиновницу из Майбаха эти выкрики, очевидно, не смущали нисколько. Стояла она с тем же лицом — усталым и слегка недовольным, с каким дожидаются, пока вытрут стол в ресторане или перестанет плакать чужой ребенок, — и палец держала на странице блокнота, как если бы знала точно, что до списка дойдет все равно. Так, в общем, и было — она действительно знала, что список читать придется и что чтение это сопряжено будет с новыми криками, возмущением и слезами. Этап отбора обещал быть самым неприятным из всех, и не было вреда в том, чтобы дать толпе выпустить половину пара заранее. К тому же первая волна гнева понемногу начинала выдыхаться, а невидимая граница вокруг двери оставалась нерушима, и гнев бурлил за ее пределами, на расстоянии. Им все-таки хотелось услышать — кто там, в этом списке, и это она знала тоже — что им захочется услышать.

— ...Ну можно же потесниться, наверное, как-то! — сказала хозяйка автомобиля Лендровер, 59 лет, образование высшее финансовое, профессия — главный бухгалтер парка развлечений «Сказка». — На полу кого-то положить. Ну всё же можно по очереди, ну поделимся как-нибудь, разберемся! — Она выбралась из толпы и шагнула-таки в нейтральную зону перед дверью.

— Да как они считали еще, неизвестно! — закричал владелец Лады Приора, 48 лет, образование среднее, профессия — менеджер торгового зала в продуктовой сети «Пятерочка».

— Назззад быссстро! — тут же гавкнул маленький охранник.

Намордник тебе надеть, подумала чиновница из Майбаха и еле справилась с искушением схватить поганца за воротник. Несло от рябой скотины невыносимо — томатной отрыжкой, сырой шерстью и вчерашними носками.

Крупная бухгалтер застыла на полдороге, очки ее покрылись испариной.

— Он что, толкнул ее?

— Женщину пожилую, господи, и не стыдно...

Толпа опять волновалась и шумела, и шум был теперь другой. Невидимая граница стала как будто тоньше, и снова замелькала уже за спинами гадкая физиономия провокатора из полицейской машины.

— Надо как следует посчитать, — сказала бухгалтер высоким обиженным голосом. — Я просто не понимаю...

— Да куплено у них все заранее! — крикнул кто-то в брезентовой кепке. — Места только для блатных, чего непонятного?

— Наззад! Отошли быстро!

— Женщину толкать пожилую...

— А-мо-раль-но!

— Замолчали все! — рявкнула чиновница из Майбаха и скривилась, потому что головная боль превращалась в мигрень — ту самую ее разновидность, от которой нет средства и какая укладывает в постель на сутки, и все уже было мучительно: свет потолочной лампы, запах ружейного масла от ополченцев, визгливая бухгалтерша и сладкий бухгалтершин парфюм. — Я объясню, если вы помолчите. Это капсула. Вы понимаете? Как подводная лодка. Замкнутая система жизнеобеспечения, и она рассчитана ровно на шестьдесят человек. Абсолютный максимум, воздух мы не поделим. Нам придется выбирать все равно, и чем меньше времени мы потратим сейчас на споры, тем больше у нас останется для того, чтобы сделать ответственный выбор.

— А выбирать, значит, вы будете? — спросили из задних рядов.

— Пусть бумагу покажут сначала! — снова крикнул кто-то, хотя и без прежнего запала, а скорее жалобно, как кричат вслед уехавшему трамваю.

— Да, — сказала женщина из Майбаха. Лица расплывались у нее перед глазами — одинаковые, нечеткие; ступни жгло, как будто она стояла в кипятке. Ей нужно было съесть таблетку суматриптана, лечь и снять обувь. — Да, выбирать буду я. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:58

Когда все начали толкаться и вопить, водитель пассажирского автобуса № 867 Руза — Кунцево выпрямил спину и снова незаметно переступил с ноги на ногу. Ему надо было отлить — давно, еще с момента, когда адская баба толкала в космическом предбаннике свою речь про будущее и жертвы, и попроситься в туалет ни во время этой речи, ни после было как-то уже не с руки. Не пришлось к слову, тем более что больше никто не просился. Вообще-то терпеть он мог долго, хватало на целый рейс, и знать бы заранее, не пил бы столько воды. Да что там, не пил бы совсем. Но он-то не знал и наградную свою пятилитровку по дороге ополовинил, и вот теперь эти два с половиной литра рвались наружу, а момент стал и вовсе неподходящий. Причем баба в костюме как будто портила все еще больше и народ за дверью не успокаивала никак.

Поначалу, когда хотелось не так сильно, его одолевали еще всякие трудные мысли. Он думал, к примеру, про маму и что месяца два ей уже не звонил, про одну там девушку из Конькова и даже немного про ядерный гриб. Про воняющий маслом помповый дробовик и как спросить, где у него предохранитель. И еще про своих пассажиров — сорок шесть человек, из которых, наверно, возьмут не всех или даже никого, и тогда придется их не пускать, и как именно это придется делать. Обычно их, конечно, не помнишь, а вот с этими он ел яблоки, ночевал на полу автобуса и запомнил хорошо — особенно как они его провожали потом ломать стену, хотя и яблоки тоже. Но теперь его так мучила резь в паху, так у него там дергало сейчас и жгло, что он забыл и про пассажиров, а думал только о том, чтоб не обмочиться на глазах у всех себе на ноги. Он и так-то по эту сторону двери оказался случайно: в армии не служил, дробовика своего боялся, даже правильно взять не умел и уверен был, что такой очевидный позор уже точно ему не простится.

А бодяга у входа как нарочно затягивалась. Кто-то предложил голосовать, а потом еще кто-то — жеребьевку, и одни заорали: да, именно, голосование, а другие: жребий, жре-бий! И он подумал было, что можно будет успеть — в суматохе, пока станут писать бумажки, как-нибудь тихонько отлучиться на минутку, спрятаться и отлить — у стеночки, за машинами. А вонючий дробовик отставить в сторонку или прямо так, с дробовиком. Но мордатая баба в костюме сказала «нет», безо всяких уже речей — просто подняла руку и сказала «нет», и никакой жеребьевки не получилось. Все даже орать перестали, как если бы сразу поняли, что спорить тут без толку и что бабу лучше не злить. К тому же вид у нее стал такой, словно она уже разозлилась до крайности, и ровно по этой причине проситься сейчас отойти по нужде тем более было нельзя. Водитель автобуса Руза — Кунцево скрестил ноги потуже и попробовал думать про свой маршрут: бетонка, Ильинское шоссе, Николина Гора, МКАД. Николина, Ильинское, бетонка.