Игра теней - Петр Катериничев

— Ну, если ты просишь…

Советник сделал над собой усилие, произнес, едва разлепив губы:

— Да.

— Кому же нужно «поправить лицо»?

— Президенту.

«Это ж не гроб, а огурчик! В нем жить можно!» Слова мастера Безенчука пришли на ум сразу, как только мы преодолели вентиляционную трубу, выломали решетку и оказались в большой комнате, едва подсвеченной дежурным темно-зеленым освещением…

Город под землей, тянущийся на сотни километров… Системы жизнеобеспечения, системы управления… Это похоже на…

Несколько лет назад сидел я в одном губернском городе. Жара была жуткая; улочка, на которой я жил, стояла на уклоне, дальше — угадывалась река… Забыв, что прямой путь не самый скорый, я двинулся к ней…

Город был пуст, словно вымер. Россияне праздновали День независимости — чего и от чего, никто не знал, унизительный для людей праздник не прижился, они просто отдыхали где-то: кто — по дачам, кто — в лесу… Река казалась совсем рядом, но… Какие-то заборы, линии теплоцентрали, снова бетонки, огороженные поверху ржавой колючей проволокой… Рядом — огороженная таким же сплошным забором стройка нового века…

А я — искал тропку. Не один я такой умный — если присутствует река и имеет место жара, люди не станут ездить на пляж за десять остановок… Тропка имелась.

Я и пошел по ней…

Прямой путь — не самый скорый. «Прямо — только вороны летают!» Тропка уходила в дикие кусты — следы присутствия мыслящих индивидов имелись в виде битой посуды, подсохших рыбных голов, пивных пробок… Но вышел я вовсе не к реке: два абсолютно пустых двенадцатиэтажных дома, в окнах гулял ветер, сложенные из необлицованных плит этажерки производили жуткое впечатление…

Вокруг — песчаная насыпь, поломанный забор, и-ни души… Дальше — построенная лет сорок назад автоматическая водокачка и заборы, заборы… Близ реки пошли возделанные клоки земли. Вышел. Грязный берег, бегущие переливом через водозабор волны… Окунулся — плавать все одно негде, а после такого купания — тело в грязно-коричневых разводах… Но — посвежело.

Не желая возвращаться тем же путем, погнал напролом через кусты… Вышел к заброшенной железнодорожной насыпи, которая мимо безымянных ангаров вывела меня на самую окраину промышленного района. Здесь имелась и остановка троллейбуса, но безмолвие и безлюдье было таким же полным, как и везде. Снова пошел пешком, вдоль улицы. Распахнутые окна нежилых цехов, в них — застывшие тяжелые механизмы… Огромный, красного кирпича забор, закончившийся наглухо забитой проходной; рядом — табличка с нечитаемым названием предприятия. Чуть дальше — такой же нежилой, с непрозрачными, словно бельма, стеклами административный корпус… Мертвый завод, мертвый город… Город-призрак?..

И тут — на двери неприветливого дома — самый обычный, новенький почтовый ящик, на котором свежей синей масляной краской от руки выведено: «РЕЗЕРВ». Что есть «Резерв» — название завода, позывной или — шутка?.. Тогда кто тот шутник?..

А люди — живут себе рядом, непонятно зачем, непонятно на что, их дети учатся в профтехучилище, переименованном в технический колледж имени Героя Соцтруда Н.Н. Кожухова… «Это не гроб, а огурчик! В нем жить можно!»

Встряхиваю головой…

— Откуда свет? — спрашиваю Тора.

— Плафоны вдоль стен.

— Да я вижу, что не фары. Источник…

— Здесь несколько дублирующих подстанций.

— Что за дверью?

— Коридор. Охраняется телекамерами. Изображение — на пульт.

— Кто несет охрану?

— А хрен его знает. Судя по всему, это бывший объект ЦК, тогда сторожила «девятка», сейчас скорее всего Главное управление охраны. А может, и еще кто.

Черт их теперь разберет!

Оглядываю комнату. Провода высоко вверху, по стенам… В американских фильмах тамошние умельцы подключаются к телекоммуникациям, запускают на мониторы охраны «картинку» типа «в Багдаде все спокойно» и скоренько, по секундам, делают свое шпионско-бандитское дело. Одни — банки грабят, другие — дискеты с управляющей программой зомби добывают… Так сказать по интересам… А у нас — кого волнуют эти тонкости! Слава Богу, не в Америке живем! «Бить буду аккуратно но сильно!»

— Оружием владеешь? — спрашиваю Тора.

— Выборочно… Дрон… Меня — «сифонит»… Скоро пузыри пойдут. Кубик добавить нужно…

— Что ж у тебя за дозы были?

— Убийственные…

— Сам? — протягиваю ему «причиндалы», — Не… Сам не смогу, погорячусь. Давай ты. Один кубик.

Обламываю кончик ампулки, наполняю шприц…

— Да не мандражируй ты! — прикрикнул на Тора. Вены, пока он отдыхал в «дурке», стали вполне приемлемые; ловко укалываю…

Тор сидит, прикрыв глаза, пережидая горячую волну… Поднимает на меня глаза… Оглядывается… Потягивается громадным телом…

— Жить стало легче, жить стало веселее.

— Тор… Ты давно на иглу подсел?

— Скорее-посадили…

— Кто?

— Долго рассказывать… — А ты — самую суть. Здесь курят?

— Да кроме нас — некому. — Альберт взял протянутую сигарету, прикурил, прикрыл глаза. — Родом я из Ташкента. Отец — узбек, мать — русская, в сорок третьем девчонкой в эвакуацию попала, да так и осела…

— Родители живы?

— Нет. Давно… В семьдесят девятом — армия. В стройбат угодил, под Оренбург. А там — ни Богу свечка, ни черту кочерга… К «чуркам» не приписался — не в масть, к остальным… Встретили меня «дедки» в умывальне за жизнь посудачить, а я возьми и развяжись… Короче, вместо дисбата — Афган… И там я вроде пришелся… разведрота… Домой съездил в Ташкент — отец при смерти, через месяц схоронил, за ним следом — мать… Подумал, подал на прапорщика, и — снова в Афган… Прослужил четыре месяца — землячки объявились. Ташкент — город маленький…

— Как любой…

— Как любой. Землячок… Сука одна штабная, майор Алиханов… Все крутил носом, вынюхивал… С ним — сволочь прокурорская, тоже майор. Ему, вишь ли, полковничья должность в Союзе светила, вроде как практику приехал отрабатывать… А моих двое — проштрафились… Сам знаешь, в Афгане в восемьдесят третьем пацану дело пошить — как два пальца обмочить…

Патруль-облава, смех, да и только… Мне с ребятами через день на караван идти, а этот… Напугал я его малехо… Самую что ни на есть малость… Прокурорского — как палкой сдуло. Алиханов ко мне с бутылкой, за жизнь поговорить… Ну я и его послал… Отстали. Сам дурак — не подумал сразу: чего это вдруг один цепкий, другой — ласковый… Потом уразумелось. Алиханов с духами подторговывал, им — «Калашниковы», от них — наркоту… А я с пацанами — сильно злой до караванов оказался… В рейд пошли — в аккурат на засаду попали… Из отделения — трое; пацаны меня на себе выволокли, позвоночник мне задело… Ну а я — нет чтобы шлангом прикинуться, а потом тихариком гниду этого, майора, в расход списать, распрягся сразу… Все ему и сказал… Дурак… Очень за ребят обидно было…

В госпиталь попал, в дивизионный… И сплю сутками, глюки ловлю… Месяц, другой… А тут — медбратик задержался, я ж чуть спинку чугунную не изгрыз — так приложило… К утру — глаза шарами, пальцы — болтали, криком орать готов…

Заявляется «однополчанин» — Тимур Алиханов собственной персоной… Усики тонкие над губой, морда до синевы выбрита. В академию направили, это он со мной как с землячком поделился… а я лежу — ртом воздух хватаю, как рыба… Понял все…

Это он на меня «убитого» пришел посмотреть… Сказал напоследок: «Слова — это тоже дела. А в словах ты невоздержан. Был. Выйдешь отсюда — говори что хочешь…

В сумасшедшем доме всех выслушают». И — ушел.

— Слезть не пытался?

— Бесполезно. У этого майора врач был на жалованье. Или — на крючке, хрен его знает. Полгода я там пробыл… Дозу подняли до таких небес…

— Сволочь!

— Это ты слишком ласково… Позвоночник мне поправили, а душу — поломали…

— Ты все это время — на игле?..

— Почему — все… В Союз вернулся, сразу в бригаду попал — нужно было как-то на «дурь» зарабатывать. Сначала — катраны[7] выставляли, те, что без авторитетных «лицензий». Катал кидали на раз… Повязали нас скоро — тогда не теперь, бригады хлипкие были, да и не столько, на виду все. Потянул я пятерочку по совокупности: вымогательство и употребление без цели сбыта, «откинулся», огляделся…

— От иглы-то отвык, поди…

— Дрон… Ты ведь не ширялся никогда…

— Не-а. И не хочу.

— От иглы после такой практики отвыкнуть… Меня там трижды сухой кумар доставал… А как вышел… Тебе не понять: вижу ширового какого или даже мальца под легким кайфом — пот прошибает, в горле сохнет… Но попервости я поостерегся: дельце у меня осталось, и передоверить — некому…

— Землячок?

— Ну да. Дошел до меня слух — в Таджикистане он объявился, да большим чином, да богатым дядей… Ташкент уже тогда там водицу мутить начал… Денег я с лохов чуток скачал, да и подался на юга… Сам понимаешь, себя жалко, да уже вроде как крест, а ребят тех убитых, Получается, я не уберег…