Миг бесконечности. Том 2 - Наталья Батракова

— Конечно. Как же такое забыть? Олечка, царство ей небесное, — вздохнула Мария Ивановна. — А почему ты вдруг вспомнила?

— Потому что только сегодня узнала, как была неправа. В отношении того доктора и его отца. Мария Ивановна, пожалуйста, расскажите, чем тогда все закончилось. Я понимаю, что воспоминания причиняют вам боль, но и вы меня поймите. Я не любопытства ради. Мне важно знать правду.

Женщина опустила голову, затем встала, подошла к окну, взяла маленькую лейку и принялась молча поливать цветы на подоконнике.

— Тяжело это, Катя, — наконец отозвалась она. — Я ведь тогда не только племянницу потеряла. Следом и старшую сестру Любу с ее мужем. Они на тракторном работали: она в заводоуправлении, он в цеху. Хорошо жили но тем временам: квартира, дача, машина. Старший сын на нефтяника выучился, в Сибирь уехал. Младшую — а у детей разница почти десять лет была — холили, лелеяли, но воспитывали в строгости. От дурных компаний берегли. На остановке встречали, если с учебы поздно возвращалась. Хорошая девочка была, но замкнутая. Думаю, это от излишней опеки. Я сестре не раз говорила: пора бы ей дать свободу. А та в ответ: вот замуж выдам, тогда и отпущу… Олечка в университет поступила, первый курс хорошо окончила. И вдруг… Я тогда как раз у них на даче гостила, когда ей вызвали «скорую». Несколько дней живот болел, нот я и настояла: а вдруг аппендицит? Так оно и вышло: ночью прооперировали, по телефону сказали, что все хорошо. Ну, а затем все оказалось плохо. Хуже не бывает…

— Я помню, — мягко перебила Катя. — Знаю, что была эксгумация, повторная экспертиза. Криминалисты из Москвы приезжали. Так что же все-таки случилось?

— Доктора позже сказали, что был криминальный аборт, — выдавила из себя женщина и повернулась лицом. По ее щекам текли слезы. — Осложнение после аборта приняли за аппендицит.

— И как же врачи это сразу не обнаружили?!

— В том-то и дело! Мы этого тоже долго не могли понять. Говорили, будто Оля их убедила, что девственница. Видишь, и врачам побоялась признаться, и родителям правды не сказала. Испугалась. Так и умерла, бедняжка, — Мария Ивановна подошла к стеллажу в углу, достала из сумки носовой платок. — Старший брат Виктор, уже после того как все открылось, специально в отпуск приезжал, пытался найти виновных. Но так ничего и не узнал — ни от кого забеременела, ни кто аборт делал. И милиция ничего не установила… Но все это гораздо позже стало известно. А поначалу родные на меня взъелись, винили, что я надоумила «скорую» вызвать. Да и потом не легче было. Вася, муж сестры, запил с горя, через полгода пьяный под машину угодил. Сестра вскорости слегла, да так и не встала. Ушла следом за Олечкой и мужем. То ли простудилась на кладбище (она туда каждый день ездила), то ли вирус какой подхватила. Доктор позже признавался, что она и не хотела выздоравливать. Не дай Бог кому такое пережить… Ну, а Витюша большой начальник сейчас в Тюмени. Два сына у него, каждый год на могилки в Сеницу наведывается. Мы ведь с сестрой родом из Сеницы.

Мария Ивановна промокнула слезы, сложила платок.

— Так почему ты вспомнила? — подняла она заплаканные глаза.

— Потому что эта история не только вашей семье жизнь поломала, — тяжело вздохнула она. — Вы ничего больше не слышали о том докторе, который оперировал племянницу?

— Нет, не слышала. Его ведь Виктор с отцом едва не убили после похорон. Ну, а потом, когда экспертиза признала, что он вроде и не виноват, просто вычеркнули его из памяти. Явно отец-профессор подкупил московскую комиссию.

— В том-то и дело, Мария Ивановна, что никто никого не подкупал, — задумчиво произнесла Катя. — К моменту эксгумации профессора Ладышева уже не было в живых. Он умер в своем кабинете сразу после того, как прочитал статью в «Городских ведомостях». Так что все — чистая правда.

— Ну, если не отец, так кто другой… За таких всегда есть кому заступиться. А что, ты с ним знакома? — подозрительно посмотрела она на Катю.

— Да. Уже месяца три. Но о том, что мы давно знакомы заочно, узнала лишь сегодня.

— И где он сейчас? Небось, как и его папаша, уже профессор медицины? — съязвила Мария Ивановна.

— Нет, он не вернулся в больницу. Не смог. Хотя до сих пор тоскует по медицине и в душе так и остался доктором. А я вот не могу себе простить, что тогда не разобралась во всем до конца. Порядочный, умный, внимательный к людям человек. Хороший врач получился бы.

— Для меня он все равно был и остается убийцей, — неожиданно категорично заявила Мария Ивановна. — И прощения ему нет. Не в чем тебе себя корить. Он и его отец многим судьбы поломали. Как только таких земля носит! — вырвалось у нее в сердцах.

— Что вы такое говорите, Мария Ивановна? — возмутилась Катя. — Профессора Ладышева до сих пор вспоминают только добрым словом! Вы неправы.

— Права или не права — не тебе судить. Не дай Бог кому такое пережить. А то, что профессор много гадостей хорошим людям сделал, знаю точно.

— Вы о чем? — непонимающе уставилась на нее Проскурина. — Человек столько жизней спас, начиная с войны, столько трудов по хирургии написал…

— Не о чем тебе сожалеть, Катенька. Поверь и забудь! — стояла на своем Мария Ивановна. — И статью ты тогда правильную написала. Эмоциональную, но правдивую. Уж сколько на этого профессора жаловались, сколько писали во все инстанции. Не зря я к тебе тогда людей направила. Многие после спасибо сказали.

— То есть? — подняла на нее удивленный взгляд Катя. — Постойте… Вы знали ту женщину? Вы знакомы с Людмилой Степановной Балай?

— Знакомы… Правда, много лет не виделись. С тех пор, как Виктор родительскую квартиру продал. Они жили на одной лестничной площадке — Балай и семья моей Любы.

— Так вот в чем дело! — стало доходить до нее.

— Людмила давно на профессора жаловалась: несносный был, спесивый. Старый пень, пыль давно сыпалась, из ума выжил, но за место держался.

— Откуда вы все это взяли? — не выдержала Катя. — Профессор Ладышев больных оперировал до последнего дня жизни. Даже до последнего часа! Провел показательную операцию, зашел в кабинет, прочитал газету со статьей — и умер… Да по его методикам до сих пор студентов учат!

— Ну, не знаю, — стала чуть менее категоричной Мария Ивановна. — Только я слышала о нем совсем другое. К женщинам приставал, проходу не давал. Особенно к молодым. Той же Людмиле диссертацию зарубил за то, что в постель с ним не легла. Женился на молоденькой, а все ему было мало. Тьфу! — поморщилась она.

— К Балай приставал? — насмешливо уточнила Проскурина. — И вы ей поверили? Сергей Николаевич любил только свою жену, которая действительно его моложе! Да у них была такая любовь, о какой можно мечтать! Да уж… Как, должно быть, эта Балай ненавидела профессора Ладышева, если несла такую чушь… Мария Ивановна, а вам не приходило в голову, что мы оказались пешками в чужой игре? Что кто-то, спекулируя на ваших чувствах, решил свести счеты и заказал статью, которая убила уважаемого человека?