Третья стадия - Алиса Строганова

Я делал невозможное и верил в это. Я верил, что смогу завершить начатое дело. Я верил, что могу оживить за счет себя каждую микрочастицу, помещенную мной в ракету, потому что она — часть меня. А пока я жив, пока у меня есть вера и воля — я могу все.

Сидя на коленях, я положил ладони на землю и устало опустил плечи. Запястья светились накаленной голубой сетью, но я терпел и пересиливал боль, отдавая все, что у меня было. Ладони истекают кровью, но они пропускают через себя импульс за импульсом. Сигнал за сигналом. Вытягивают из себя части интерсети и проникают ею в землю. Она ведь тоже умеет проводить сигнал. Земля… Я помню, как много кораблей лежит сейчас вокруг, и все они были мне доступны. Корабли с уцелевшими ракетами. Корабли, которые так и не донесли свой смертельный удар. Я чувствую каждый из них своими руками. Чувствую, как могу дотянуться через камни и песок к каждой ракете, которых здесь несколько десятков. Я вижу их не своими глазами. Я вижу их, как источники силы на концах моих десятков поводков.

Ведь что такое сигнал, как не мельчайший импульс? Что такое мысль, как не подаваемый в пространство сигнал? Я хочу дотянуться своей мыслью дальше, выйти за привычные рамки, ограничивающие меня лишь непосредственным контактом. Я хочу, а значит могу.

Десятки ракет одновременно вспыхивают зажиганием, получают координаты цели и оживают по моему сигналу. Я боюсь открыть глаза, чтобы не видеть своих раскаленных рук, но я знаю, что от кожи над сетью почти ничего не осталось. Мне почти не больно, потому что мой мозг слишком занят, чтобы осознавать еще и боль. Я держу на мнимых поводках много орудий одновременно и генерирую им все новые и новые команды. Выстраиваю нехитрые цепи зависимостей и закладываю координаты цели в простые микросхемы. Никогда раньше мне не приходилось делать ничего подобного. Никогда раньше я не знал, что могу программировать оружие на действия. Никогда я не знал, что мы можем делать это дистанционно.

Я уловил сигналы с Авроры вдруг. Без шлема, так, одними лишь руками и той сетью, что раскинулась благодаря мне по земле. Потом я услышал радиопереговоры с Полиса. Чем-то они все похожи на хор тысяч голосов… А я слышу их. Понимаю их все вместе и по отдельности. Я сливаюсь с общим потоком информации и становлюсь им.

Ракеты готовы к запуску, и я отдаю им финальную команду. Мои руки отрываются от земли и раскрываются в стороны. А десятки ракет включают маршевые двигатели и стартуют прямо из своих отсеков, пробивая прочными носами обшивки самолетов. Десятки смертоносных копий поднялись в воздух, а я свожу их всех к цели, и сужаю, как единый организм. Смотрю их глазами и одновременно почти не проникаю в сознания. Я уже заложил в них все, что должно.

Раньше я много думал над тем, что делает нас живыми. Душа? А что такое душа, как не частица чего-то иного? Что-то отличное от физической оболочки, но, в то же время — не набор силы. Не программа в оболочке машины. Не инстинкты, заложенные в биологические организмы. А нечто другое.

Сейчас — я знаю ответ.

Машину можно сделать живой. То, что отличает ее от неживого — это лишь то, насколько ты сам наделяешь ее чувствами. Насколько ты ее питаешь. Как ты ее учишь ощущать.

А душа — это не обязательно сознание. Душа — это то, что может испытывать эмоции.

Мы всегда были неправы, соединяя себя с машиной и становясь ей. В этом была наша ошибка. Мы не должны были заменять собой душу каждой машины, а должны были лишь дополнять ее своим сознанием. Потому что они тоже умеют ощущать. Не так, как мы, но иначе. Они могут хотеть жить и могут хотеть исполнить свой долг.

Десятки ракет рассекали небо. Десятки сигналов одновременно поступали в меня. Каждой нужно было наводиться на цель. Каждая сверялась со своим курсом.

Зато люди способны прозревать…

Неужели этого вы хотели от нас, безликие?

Ракеты были почти у цели.

Переговоры на Авроре замерли.

Полис разразился восторгом освобождения.

Ракеты охватили кольцом материнский корабль. Я чувствую каждую из них.

Звон в голове становится невыносимым.

Я открываю глаза.

Сигнал к детонации.

Зажимаю ладони и в доли секунды обрываю связь со всем одновременно.

Взрыв.

Ночное небо озарило светом как при восходе солнца. Оглушительный грохот прокатился по кратеру, и следом ударила взрывная волна. Материнский корабль распустился десятками ослепительных огненных «цветков». Осколки разлетелись по всей площадке.

А затем, казалось бы, несокрушимый корабль, который был одновременно живым существом — начал заваливаться на бок и падать. Объятый пламенем, расколотый почти надвое точными попаданиями — он погибал. Трещал хитиновой обшивкой, щетинился подвижными лентами на верхушке, поджимал к себе массивные клешни и падал.

Выли от паники и боли кваари. Бешено описывали круги и не знали, чем могут помочь. Люди воспаряли духом и, застыв лишь на миг, бросились в атаку с новыми силами. Кто-то проскочил дрогнувшее заграждение и выпустил в падающий корабль еще несколько ракет. Я приоткрыл немного свое сознание и услышал, как ликовала вся Аврора.

Мы смогли.

Добились своей цели и теперь сможем завершить эту войну.

Я лег спиной на землю и посмотрел на то, что стало с моими руками. Да уж, такое определенно не скоро еще заживет…

Аврора наперебой передавала сообщения всем воюющим эскадрильям. Пусть знают. Пусть понимают, почему в один момент их враг дрогнул и задумался об отступлении.

Материнский корабль рухнул и потряс собою землю. Грохоты взрывов доносились до сих пор, но я лежал, глядя в звездное небо, и слушал тысячи голосов нашего мира. Диспетчерские, телефоны, громкоговорители…. На моих губах застыла улыбка, но я не испытывал особой радости от победы. Я был счастлив от другого.

Я улыбался звездам и был счастлив от того, как много я о них понял.

А где-то далеко на севере, куда тянулся мостик, протянутой от меня нити, я просто знал, что распалась на миллионы светящихся пылинок золотая искра. Ее свет потух, и вся планета вздохнула от облегчения. Угроза миновала.

Я понял это, просто глядя наверх и растворяясь своим сознанием в информации. Как же жаль, что так мало людей смотрят в небо.

Повсюду грохотали взрывы и со свистом проносились над головой самолеты. Приятно грел сбоку все еще горящий нос моего корабля. Земля же была полна сигналов. Но, пожалуй, сейчас я устал от всего этого. Мои глаза предательски слипаются, а боль в руках постепенно затихает. Я сделал все, что должен. Я понял то, для чего был создан. И теперь — имею право на заслуженный отдых.

…Как же сильно, оказывается, я хочу спать.

Райнер вышел из медцентра своей базы лишь на следующее утро. Врачи настаивали на том, чтобы парень отлежался и позволил им залечить ожоги. Но пехотинец вежливо извинился и сказал, что от пары шрамов он не испортится.

Нахального пехотинца, посмевшего нарушить прямой приказ и дезертировать с места сражения, командир простил на удивление легко. Поругался для проформы, но позволил ему сперва залечить свои травмы. Обещал разобраться позднее.

Но когда Райнер зашел к нему в кабинет, готовый выслушать приговор, полковник лишь пожал ему руку и вручил припрятанную с прошлого дня винтовку. Со следами гари, с потекшим местами пластиком.

— В следующий раз, майор Аллен, будьте внимательнее к своему оружию, — сказал полковник, все еще держа винтовку и пожимая руку. — Оно оказалось у вас в прекрасном состоянии.

— Благодарю, сэр, — сдержанно и с почтением кивнул Райнер, принимая внезапное повышение в звании. — Буду иметь в виду.

Командир отпустил винтовку и разжал ладонь, после чего вернулся к своим делам.

— Разрешите идти, сэр?

— Разрешаю, и подальше! — уже в вольной форме махнул полковник, и Райнер тенью выскользнул за дверь.

Куда теперь?

У пехотинца не было особого выбора. Армия гудела и контролировала Полисы. Передовые отряды были переброшены к границе, где проводили зачистку от чужих. У Райнера были еще сутки, прописанные медиками для реабилитации, и их нужно было провести как-нибудь с пользой. Потому что потом вернется рабочая суета. Придется вникать в дела, брать под командование группу, свыкаться как-то с повышением. Не сложно, но рутина захватит с головой. А пока есть день…

Райнер вышел на улицу и вдохнул блаженно воздух. Гарь от пожаров, угарный газ от автомобилей, сладковатый и приторный запах еще не убранных с дорог жуков. Не лучшее сочетание для начала нового дня. Но в воздухе Полиса витало и нечто новое. Запах победы и освобождения.

Пехотинец повесил винтовку на плечо и двинулся по улице. Никто особо не обращал на него внимания. Кругом суетилось много гвардейцев и солдат, так что оружием сейчас было не удивить. Полис оттирал с лица грязь минувшей войны.