История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич

Весь день Михаил и Константин просидели, съежившись у алтаря, пока толпу пытались сдержать. В сумерках прибыл новый префект, заявивший, что у него приказ от самой Феодоры: позаботиться о пленниках и пообещать им безопасный путь обратно во дворец; отбивавшихся и кричащих Михаила и Константина выволокли из здания. После этого их посадили на ослов и в окружении толпы повезли по Месе к дворцу. Однако далеко они не уехали: их встретил отряд солдат с приказом от Феодоры ослепить их. Приговор привели в исполнение на месте.

Так закончилось правление Михаила V, а с ним и Пафлагонская династия. Какое суждение мы должны о нем составить? Профессор Бери, крупнейший британский специалист по Византии, считает его, как ни удивительно, дальновидным правителем, который задумал ни много ни мало как радикальную административную реформу. В общем и целом это может быть правдой. Что бы мы ни думали об обращении Михаила с Зоей, устранение Орфанотрофа, вероятно, было необходимо. Однако неизменным остается тот факт, что Михаил был низложен в результате народного восстания, пробыв на троне всего четыре месяца и одиннадцать дней. История его последних дней вряд ли может быть поучительной – ни он, ни его подданные не вышли из нее с честью; но византийцы были правы, избавившись от него, и мы тоже можем порадоваться его уходу.

Когда Михаил V встретил свою судьбу вечером вторника 20 апреля 1042 года, императрица Феодора уже находилась в Святой Софии больше суток, отказываясь идти во дворец, пока за ней не пришлет сестра. Лишь на следующее утро Зоя проглотила гордость и отправила ей долгожданное приглашение. После этого, при большом собрании знати и сенаторов, две старые дамы скрепили примирение несколько прохладными объятиями и занялись управлением империей. Зоя с самого начала получила более высокое положение. Ее трон стоял чуть впереди трона Феодоры, которая, похоже, была полностью довольна своим более низким статусом.

Пселл пишет, что внешне сестры заметно отличались друг от друга. Расточительная и эмоциональная Зоя была низкорослой и полной; ее волосы сохранили золотистый цвет, кожа была очень белой и гладкой. Феодора была более худой и высокой, с непропорционально маленькой головой. Преодолев робость, она стала веселой, улыбчивой и разговорчивой. Если не считать расточительности Зои, вдвоем они правили вполне достойно: издали указы, запрещающие торговлю государственными должностями, усовершенствовали военное и гражданское управление, произвели несколько очень удачных назначений на высокие посты. Был назначен суд для изучения злоупотреблений, допущенных во время предыдущего царствования; Константина вытащили из монастырской кельи для допроса, на котором он сообщил о тайнике; в нем нашли 5300 фунтов взятого из казны золота.

Чего не хватало этому режиму, так это порядка. Взаимная неприязнь между сестрами росла, чиновники неизбежно становились на чью-либо сторону, и правительство стало разделяться на противоборствующие фракции. У руля явно не хватало твердой мужской руки, а добиться этого можно было лишь через брак. Феодора после пятидесяти с лишним лет девичества отказалась рассматривать подобный шаг; Зоя же только об этом и мечтала. Несмотря на то что восточная церковь взирала на третий брак с ужасом, в груди шестидесятичетырехлетней Зои вечно жила надежда, и ее мысли теперь обратились к мужчине, которым она давно восхищалась, – третьему Константину, члену старинной семьи Мономах, элегантному, утонченному и богатому, слывшему дамским угодником. Семью годами ранее Михаил IV и Орфанотроф, обеспокоенные сближением с Зоей, выслали его на Лесбос, откуда ныне призвали обратно. Он прибыл в столицу во вторую неделю июня 1042 года, а 11 июня их с Зоей сочетали браком в часовне Новой церкви. Коронация прошла на следующий день.

Император Константин IX оказался более уверенным в себе, чем Константин VIII, большим реалистом, чем Роман III, более здоровым, чем Михаил IV, и менее своевольным, чем Михаил V; однако в политическом смысле он, из чистой безответственности, причинил империи больше вреда, чем все они, вместе взятые. Ко времени его смерти в 1055 году Норманны из Южной Италии были на полпути к тому, чтобы упразднить византийское присутствие в Апулии, Калабрии и на Сицилии; турки-сельджуки раздумывали над вторжением в центральные части Анатолии; придунайскую границу постоянно нарушали разные племена, между восточной и западной церквами фактически произошел раскол, а армия самой империи опустилась до худшего состояния за последние сто лет. Константин IX всего этого почти не замечал; при этом он не ограничивал расточительность своей жены, а копировал ее. Зоя, со своей стороны, тоже проявляла терпимость и не возражала против его длительной связи с Еленой – племянницей второй жены, внучкой старого Варды Склира, женщиной необыкновенного обаяния, без жалоб разделившей с любовником ссылку. Когда Мономаха призвали в Константинополь, Елена поначалу тактично оставалась на Лесбосе; должно быть, она очень удивилась, когда получила от императрицы письмо, в котором та уверяла ее в своей благожелательности и приглашала вернуться. Эта связь, поначалу продолжавшаяся с подобающей осмотрительностью, постепенно становилась все более явной. В конце концов император сделал публичное признание. Во время церемонии, на которой присутствовал весь сенат, Мономаха и Склирену (как ее всегда называют) официально соединили при помощи «круговой чаши»[64], после чего Елена присоединилась к Константину и Зое в явно гармоничном ménage à trois[65].

К сожалению, народ не разделял этих теплых чувств. 9 марта 1044 года во время императорской процессии раздались выкрики: «Долой Склирену! Да здравствуют наши возлюбленные матери Зоя и Феодора, чьи жизни находятся в опасности!» Это обвинение, конечно, было беспочвенным, и на самом деле умерла не императрица, а сама Склирена, у которой случилась какая-то легочная болезнь. После ее смерти император плакал как ребенок; он похоронил Елену в монастыре Святого Георгия в Манганах – рядом с могилой, которую велел приготовить для себя.

Невозможно не проникнуться к Склирене симпатией. Это была женщина редких достоинств, питавшая к Константину глубокую и искреннюю любовь. Однако их связь имела одно катастрофическое последствие, которое оказало сильнейшее влияние на византийскую Италию. Георгий Маниак вернулся на полуостров в апреле 1042 года. После того как его отозвали в Константинополь два года назад, ситуация в Италии изменилась от плохого к худшему. На Сицилии в руках византийцев осталась только Мессина; на материке же норманны быстро вытесняли их из всей Южной Италии. Высадившись, Маниак обнаружил, что практически вся Апулия к северу от Таранто до Бриндизи находится в состоянии открытого мятежа. Он не стал терять времени и обрушил на страну яростную волну разрушений и смерти; местные жители еще долго вспоминали ужасы того лета. Убивали всех – мужчин и женщин, монахов и монахинь, молодых и старых; кого-то вешали, кому-то отрубали