Фантастика - 1979 - Виталий Севастьянов

За спиной зашуршало — кто-то приблизился стариковской шаркающей походкой и остановился сзади. Ивик, не зная уже чего и ожидать, пугливо обернулся — это был обыкновенный старик в длинном дождевике, как и на всех прохожих, хотя тронутое облаками небо отнюдь не обещало дождя. В руке его была папка… или альбом. Старик закивал ему, может быть, от чрезмерной общительности некоторых пожилых людей, а может быть, у него просто тряслась голова. Ивик на всякий случай тоже кивнул.

Старик воспринял это как приглашение к беседе:

— Когда-то я тоже любил приходить сюда к тому самому моменту, когда солнце входит в знак Близнецов… Правда, приходилось удирать с уроков, но с кем этого не бывает? И я смотрел до последнего мига, сколько выдерживали глаза, пока… Мальчик, но где же твой коррекс?!

Ивик беспомощно пожал плечами, не понимая, о чем идет речь; что-то сверкнуло тусклой медью, и с удивлением, уступающим место ужасу, Ивик успел заметить краем глаза, как в прорези между скалами засветился краешек раскаленного диска, словно по ту сторону Невы не было никаких домов и солнце вставало прямо из воды. Больше ничего он рассмотреть не успел, потому что шуршащая пленка взвилась над его головой и окутала его до самых ног непроницаемой чернотой. Еще он услышал торопливые шаги и потом стук, отчаянный стук, но скрипа отпирающейся двери не последовало, а вместо этого полыхнуло таким нестерпимым жаром, что Ивик перестал что-либо слышать и от страха присел, жадно ловил ртом тот воздух, который умещался под коробящейся пленкой. Воздуха было совсем мало, он жег легкие изнутри.

…Да нет. Было совсем не жарко. Совсем обычно. И уличный шум — откуда только взялись машины, и одна, и другая, и третья, все разом завизжали тормозами, и Ивик услышал топот десятка ног — бежали прямо на него, и он вскочил и, путаясь, пятясь назад, принялся сдирать с себя липковатый пластик…

Бежали, оказывается, не к нему, а мимо, задевая, но не обращая на него никакого внимания, и сгрудились, и подняли, и понесли… в одну из машин, и так же стремительно разбежались — и вот уже и нет никого. Черный дождевик на панели у входа в Академию художеств — рваный. И совсем светло, хотя нет никакого солнца. Ровное сияние, которое исходило от всего — и от затянутого пепельной дымкой неба, и от гранита набережной, и от поверхности невской воды, и от двух исполинских скал, на краях которых застыли одинаковые фигурки мальчишек-близнецов. Стойкое, неослабевающее свечение без теней — надолго ли? На день, на месяц, на год? И только ли оно снаружи, может, и внутри домов все так же сказочно и неярко мерцает — и парты в классах, и доски, и мел. Но только…

Да, вот именно — только…

Только есть ли вообще в этом мире его школа? Или на ее месте тоже торчит какая-нибудь вавилонская башня?

Его затрясло при одной мысли, что здесь, куда он так непрошенно забрался, и так беззастенчиво совал повсюду свой нос, и так безответственно (хотя и невольно) натворил что-то страшное, — здесь он может оказаться чужим и ненужным, и раз уже все, что его сейчас окружает, явно не его мир, то здесь будет не его школа и не его дом!

Он вдруг почувствовал себя таким маленьким и беспомощным, что громко всхлипнул и помчался со всех ног обратно, вдоль прямоугольных кварталов, очерченных параллельными линиями несостоявшихся петровских каналов, к несчастному Крузенштерну, который вынужден ежегодно терпеть на себе полосатую курсантскую тельняшку, вдоль налившихся голубым огнем трамвайных рельсов, проложенных, наверное, еще до первой мировой войны, и влетел в школу, даже не успев обрадоваться тому, что она, тихо теплясь нежарким свечением фасада, оказалась на своем законном месте.

По неосвещенному коридору он добрался до своего класса, прислонился лбом к шершавому косяку и, задыхаясь, прикрыл глаза. И всплыла страница альбома. Он вспомнил ее так отчетливо, что сомнения исчезли. Да, то, что он увидел, то, что ему вдруг представилось, было там… в альбоме неизвестного художника. Ивик сделал усилие… нет, фамилии и имени его он вспомнить не смог… Там были скалы и две фигурки — близнецы?… Чувствовалось, что вот-вот зазвучит звонок…

Ивик понял, что больше ждать он не в силах, что он должен немедленно увидеть и поверить — это его класс, а иначе… у него просто сердце выпрыгнет, и тут звонок действительно задребезжал, дверь распахнулась, и Ивик увидел старого учителя, который, чуть прихрамывая, направлялся от доски к двери, ступая по четкому чертежу солнечных квадратов, расчертивших линолеум, начит, здесь было обычное, земное солнце…

— Ивик? — произнес учитель так, словно пребывание мальчика в коридоре несказанно удивило его.

Сайгин сразу же подхватил из-за учительской спины: — А мы-то думали, что ты уже там… в нетутошних измерениях!

Класс, плотно обступивший учителя и явно не желавший с ним расставаться, с готовностью подхватил:

— С прибытием, Новый Гулливер!

— В каких измерениях изволили гулять — в тысяча первом, втором и третьем? Зеленых человечков не встречали-с?

— Ой, девочки, как он запыхался — за ним же людоеды гнались!

Это уж, конечно, Сонька.

— Ну-ну, девочки, умерьте кровожадность вашей фантазии, — проворчал Катет. — Я ведь успел предупредить вас, что если сопространственные миры и существуют, то скорее всего они отличаются друг от друга весьма незначительно, и уж конечно, развиваться они должны в сторону накопления добра, а не зла — это закон природы, как и течение времени из прошлого в будущее.

— А если эти миры совсем похожи, значит, в них можно Побывать и даже этого не заметить? — настырничал Сайгин.

— Легко сказать — побывать! Такой переход, ребята, должен поглотить непредставимое количество энергии. Скажу вам больше: некоторые ученые — а они любят пофантазировать в перерыве между серьезными занятиями — высказывают предположение, что однажды наша Земля такой переход уже терпела.

— Ой! — вскрикнула Соня, словно пол ушел у нее изпод ног.

— Это не двенадцать ли тысяч лет назад, когда потонула Атлантида и появился Гольфстрим? — солидно вопросил кто-то из отличников.

— Много раньше. Около ста пятидесяти миллионов, если вас устраивает такая точность. Так вот, есть предположение, что одна из наших лун по какой-то причине сошла со своей орбиты и была притянута Землей. Куда, спрашивается, делась вся энергия соударения?

— Воронка должна была получиться — жуть!

— Предположим, что это Тихий океан. Но, по расчетам, энергии выделилось несравнимо больше. Так вот, существует безумная идея: а не пошла ли эта энергия на то, чтобы переместить Землю в другое пространство, точнее, в совокупность других измерений?