Братья - Михаэль Бар-Зохар

– Что за черт... – начал было Барт, но Алекс сильно ударил его в живот. Охранник согнулся от боли, затем выпрямился и поднял кулаки.

– Что, парень, захотелось подраться? – пробормотал он.

Барт был выше и сильнее Алекса, но это не имело никакого значения. Алекс ударил его в лицо с огромной силой, вложив в удар всю свою ярость и отчаяние, и Барт растянулся на земле рядом с машиной. Изо рта его потекла кровь. Сознания он, однако, не потерял, и Алекс как безумный принялся пинать его ногами. Барт только покряхтывал и закрывал руками лицо.

– Ключи! – снова проревел Алекс.

В ужасе глядя на него, на тротуаре остановились двое пожилых мужчин.

– Полиция! – закричал один. – Помогите! Барт трясущейся рукой махнул в сторону автомобиля, и Алекс заглянул внутрь. Ключи болтались в замке зажигания.

– Документы? – спросил он.

– В... перчаточнице, – выдохнул Барт, силясь подняться с колен.

Алекс оттолкнул его, вскочил в машину, завел мотор и рванул с места так, что шины завизжали по асфальту.

Он промчался на машине через центр города, не обращая внимания на красные сигналы светофоров и встречные машины, преследуемый пронзительной трелью полицейских свистков. Следуя указателям, установленным на всех главных перекрестках, он добрался до шоссе, ведущего к французской границе. Он ни о чем не думал, мозг его был совершенно пуст за исключением одной-единственной мысли. Он хотел найти Дмитрия и убить его.

Впоследствии он так и не мог припомнить, сколько времени ему понадобилось, чтобы доехать до Парижа. Не помнил он и многого из того, что происходило вокруг во время его безумного и невероятного путешествия. В памяти задержались лишь длинные колонны автомашин на шоссе, туман и сильный ливень на подъезде к Роасси. Должно быть, он все-таки показал свои документы на границе, однако и этого он не помнил.

Алекс немного пришел в себя только, когда, припарковав машину на бульваре Перье, он попытался вломиться в здание Торгпредства и был до полусмерти избит двумя русскими охранниками.

Он очнулся ночью, в водосточной канаве. Костюм его насквозь пропитался ледяной водой, которая медленно текла по пустынным мостовым темных парижских улиц.

На протяжении нескольких следующих дней – может, это были недели, Алекс не мог сказать наверняка – он искал Дмитрия. Страстное желание отомстить за смерть Татьяны сжигало его. Он не брился, он почти не спал и помногу пил, останавливаясь в ближайших барах, и в конце концов свалился от усталости, забывшись на заднем сиденье угнанного “пежо”.

Большую часть времени он словно призрак скитался по улицам или сидел в засаде напротив здания Торгпредства. По ночам он скрывался в подворотне напротив дома, где жил Дмитрий, неотрывно глядя на темные окна его квартиры. Дважды он прокрадывался в здание, поднимался по лестнице и стучал в его дверь, но никто не открыл ему, и изнутри не доносилось никакого шума. Тогда он стал обходить места, где они встречались с Дмитрием, все рестораны и бары, в которых они проводили вечера втроем. “Нет, мосье, мы не видели господина, который тогда ужинал с вами, – отвечали ему. – Да, мосье, мы прекрасно помним его – такой приятный молодой человек, немного похожий на вас. Как поживает та молодая леди, которая приходила с ним? Настоящая красавица, une beaute, не правда ли?”

Окружающее утратило для Алекса всякий смысл. Он хотел только одного: найти убийцу Татьяны и прикончить его. Он не знал, как он будет осуществлять свою месть, у него не было никакого оружия, и все же на всем земном шаре не было никого, кто сумел бы остановить его. Нужно только было найти Дмитрия, но он словно сквозь землю провалился.

Однажды ночью Алекс снова предпринял попытку перелезть через стену, окружавшую здание Торгпредства, но снова был избит охраной. На этот раз Алекс запомнил обоих: один был высоким, крепким мужчиной с узким, лишенным всякого выражения лицом. Его короткие волосы спускались на лоб “вдовьим уголком”. Второй был светловолосым красавцем с бычьей шеей и широкими плечами борца, в черной рубашке-поло и кожаной куртке. Молотя Алекса кулаками и пиная ногами, он криво улыбался. Полицию они не вызывали; вероятно, Дмитрий запретил им всяческие контакты с местными властями.

Несколько раз Алекс наблюдал за входящими и выходящими из Торгпредства служащими, но Дмитрия среди них не было. Одним туманным вечером ему показалось, что он видит в одном из окон здания лицо брата, который смотрел прямо на него, однако он не был уверен в том, что не бредит.

Когда, вскоре после, этого он зашел в бар, чтобы принять очередную порцию чистого виски, бармен отказался его обслужить, а двое официантов выкинули его на улицу. Сражаясь с ними, Алекс поскользнулся и неожиданно оказался перед огромным настенным зеркалом. В зеркале Алекс увидел себя: грязный субъект с мутными глазами, лицо в засохшей крови заросло щетиной, разбитые губы загноились, а руки трясутся как у запойного пьяницы.

Вечером, когда он снова бродил возле ограды Торгпредства, совсем рядом раздался рев мощного двигателя. Огромный черный седан, ослепляя его светом фар, мчался на Алекса на полной скорости. Алекс бросился к стене, но споткнулся о бордюр и растянулся во весь рост. Седан свернул на тротуар и прибавил газ. Левое крыло ударило Алекса с огромной силой, отбросив на бетон стены. Он почувствовал, как горячий воздух хлестнул его по лицу, а совсем рядом прошелестели огромные, пахнущие нагретой резиной колеса. Затем все провалилось во тьму.

Он очнулся на кровати в своей квартире. Он не мог даже пошевелиться – любое движение причиняло ему сильную боль. Кто-то положил ему на лоб холодное влажное полотенце, и Алекс открыл глаза. Все окружающее расплывалось перед глазами, двоилось и троилось. Он попробовал заговорить, но не смог издать ни звука.

– Не двигайся, – негромко сказал кто-то совсем рядом с ним, и Алекс узнал теплый, певучий голос Клаудии Беневенто.

В последние несколько недель Клаудией овладело сильнейшее беспокойство. Алекс перестал писать и не отвечал на телефонные звонки, несмотря на пространные послания, которые Клаудия оставляла на его автоответчике Она не понимала, отчего он решил игнорировать ее. Сама она отчаянно скучала по его голосу, по улыбке, которая появлялась на лице Алекса, когда он говорил ей: “Привет, Клаудия!” Теперь, когда он оказался в Париже, вне пределов ее досягаемости, она поняла, как же ей его не хватает.

Клаудия уже достигла в своей жизни такого момента, когда могла посмотреть в зеркало и увидеть себя такой, какой она была в действительности. Она знала, что она горда, властна и отчаянно независима. В то же время она принадлежала к тем женщинам, в жизни которых может быть только один мужчина, и этим мужчиной был Алекс Гордон. У нее никого не было с того самого летнего вечера, когда она, шестнадцатилетняя девчонка, влюбилась в молодого человека, помогшего ей занести в новый дом ее вещи. Правда, пока Алекса не было, она пережила несколько попыток мужчин приударить за ней – скучный ужин с восходящей звездой баскетбола в Далласе, неприятный вечер с Ронни Гавермаером в Индианаполисе, когда ей пришлось пинками выгнать перевозбудившегося сладострастника из своего номера в отеле, да неловкий поцелуй обаятельного дизайнера одежды, в конце концов оказавшегося гомосексуалистом. Все это не шло ни в какое сравнение со страстной любовью, которую она испытывала к Алексу.

Когда он уехал в Париж, Клаудия почувствовала себя задетой. Конечно, она понимала, что отчасти она сама была в этом виновата. Голову Клаудии кружили перспективы ее карьеры, и вместо того, чтобы сделать Алекса частью своего успеха, она предпочла продемонстрировать ему, чего способна добиться сама. Отказавшись выйти за него замуж, Клаудия сделала еще одну ошибку, они могли просто несколько лет подождать с детьми, и она была бы вольна путешествовать столько, сколько ей необходимо.

Когда Алекс отгородился от нее стеной молчания, Клаудия почувствовала, что что-то здесь не так. Привлекательный, романтичный молодой человек, к тому же отвергнутый своей возлюбленной, оказался один в Париже, наслаждаясь свободой в легендарном городе любви. Это была небезопасная ситуация, которая неизбежно закончилась бы появлением другой женщины.

В воскресенье Клаудия поехала к Нине Крамер.

– Ах, это ты, Клаудия, – сухо приветствовала ее седая старушка. – Входи.

Она провела ее в гостиную, где на стене висела огромная фотография, сделанная в Париже на Елисейских полях. Алекс стоял, обняв за плечи незнакомого темноволосого парня примерно одного с ним возраста. Оба улыбались в камеру. Незнакомец, в свою очередь, обнимал за талию весьма привлекательную блондинку с огромными печальными глазами и выразительным ртом. Она была одета в белое платье.

– Это Дмитрий? – спросила Клаудия.