Улыбка фортуны - С Мюге

Разумеется, никаких испытуемых не было вообще, так как исследовались моральные качества группы «испытателей». Им все время зажигали красные сигналы, они увеличивали силу тока. 68 % (!) из них надавливали клавиши, соответствовавшие силе тока, опасной для жизни. Психологи, поставившие этот опыт, резюмируют, что человек очень легко склонен снимать с себя чувство ответственности и причинять боль или зло ближнему, если это «надо» (в данном случае, для науки).

Мы в содружестве с психологами университета Конкордия повторили подобный эксперимент, предварительно опросив испытуемых; рассортировали их по группам «атеист», «агностик» и «верующий», причем, заводя с последними провокационные разговоры и даже иногда умышленно (для проверки реакции) оскорбляя их религиозные чувства, по ответной реакции разделили на «теплохладных» и «фанатиков».

Испытуемым было сказано, что в соседней комнате сидит талантливый, но патологически ленивый больной, который без принуждения извне не хочет сосредоточиться. Наша задача — с помощью электроударов вывести его из состояния лени и заставить думать. Двое из испытуемых отказались участвовать в эксперименте, заявив, что не желают причинять боль кому бы то ни было. По иронии судьбы, один из них был атеист, другой — агностик. Остальные согласились.

В ответ на каждое надавливание из соседней комнаты доносились стоны, а то и вскрикивания (надавливая на клавиш, испытуемый включал магнитофон с записью стонов). Двое не остановились перед тем, чтобы надавить десятую кнопку с надписью «смертельно». И оба оказались из группы фанатиков! А ведь в быту оба эти человека были очень добры, удивительно честны и непримиримы к малейшей нечестности окружающих, в общем, законопослушны. И вот это самое законопослушание и заставило их надавливать смертельную кнопку; ведь им было сказано увеличивать силу тока после каждой ошибки. И они за участие в опыте получили денежное вознаграждение. Не могли же они (даже в силу гуманности) поступить «нечестно» по отношению к работодателю (в данном случае, к нам, правда, плата была чисто символическая).

Когда я попал в 1949 году на Лубянку (внутреннюю тюрьму МВД, теперь КГБ), там еще наряду со следователями-циниками можно было встретить и фанатиков, уверенных в том, что делают благое дело, очищая мир «светлого будущего» от всякой скверны и изобличая ее в антисоветских поступках. По единодушному мнению заключенных, попасть в лапы к такому следователю-фанатику было гораздо хуже, чем иметь дело с циником. Тот и следствие вел халтурно, с ним и договориться можно было:

«Это я на себя возьму, черт с вами, а этого — нет».

Но фанатизм — это крайняя степень следования моральным устоям и веры в тот или иной идеал (будь то рай на небе, будь то «рай» на земле). В повседневной жизни каждый из нас то следует моральным канонам, то их нарушает (иначе зачем была бы исповедь, например, у христиан).

Не знаю, воздается ли праведникам на небесах, в это можно только верить (или не верить), а вот на земле люди, пренебрегающие ограничивающими их действия моральными правилами, часто оказываются в более выигрышном положении, чем законопослушники; разумеется, если нарушение моральных законов не переходит границы уголовного законодательства, за которое можно и в тюрьму угодить.

Из вышесказанного у читателя может возникнуть впечатление, что я призываю к игнорированию моральных законов. Но это не так. Даже если бы я сам считал их пустой и ненужной формальностью, то и тогда не решился бы на такой призыв, но об этом потом.

«Фанатики доноса»

Очень характерным в качестве примера парадоксального критерия морали является доносительство на политически неблагонадежных в СССР и других странах коммунизма. Официальные моральные устои заключаются в следующем: страна строит самое справедливое, самое счастливое в мире общество. Следовательно, цель общественная гораздо выше интересов отдельной личности, мешающей этому строительству. Значит, долг каждого члена этого общества выявлять личности, мешающие построению всеобщего счастья. Однако эта мораль идет вразрез с моральным принципом не делать другим зла. А так как любой разоблаченный «непопутчик» коммунизма попадал в далеко не комфортабельные условия, а то и просто физически уничтожался, то против доноса протестовала душа почти каждого доносчика. Были, правда, и фанатики доноса, но подавляющее большинство испытывало моральные муки.

С одним из таких «фанатиков доноса» я близко сошелся в Карлаге. Его можно было бы считать прототипом Запятаева из романа Войновича «Претендент на престол». Во время Антоновского восстания он выполнял роль разведчика и связного между повстанцами и населением, оставшимся в деревнях. Для этого ему приходилось выдавать себя за ярого комсомольца, красного активиста. После подавления восстания он уехал учиться на рабфак и вернулся на Тамбовщину уже ветеринаром с целью выявить и свести счеты с теми, кто способствовал этому подавлению — создавал искусственный голод или сражался на стороне правительства. Вскоре оказалось, что «марать руки их кровью» нет необходимости, так как эту роль охотно берет на себя НКВД. Ему надо только указать на жертву. Вскоре «полетела» вся «верхушка» Тамбовщины, потом те, кто успел разъехаться. Если верить этому ветеринару, то и в деле Тухачевского не последнюю роль сыграла его анонимка. Попался этот стукач, вроде пресловутого воробья, на мякине. Скот кормить было нечем, он, согласно инструкции, велел запаривать солому и мякину, но это не спасало коров от голодной смерти. Ветеринара в качестве «козла отпущения» «загребли», обвинив во вредительстве.

С этим врачом у меня были долгие споры. На мое замечание, что среди его жертв могли быть и люди, не причастные к советским зверствам и не одобряющие их, он парировал:

— А ты, когда был на войне и стрелял в немцев, разве учитывал их настроения. Там, возможно, были антигитлеровцы, пацифисты, попавшие в тотальную мобилизацию, и просто хорошие люди. Но они надели на себя форму врага, дали присягу и вынуждены были выполнять задания командования, то есть, убивать.

— Так то же на фронте…

— А когда авиация бомбит тылы противника?

— Это все общие вопросы. Но вот мой отец. Он был ярым антикоммунистом, скорее всего, погиб где-то в лагере. На него явно кто-то донес. Но ведь доносчиком мог быть и «борец за справедливость» вроде тебя!

— А где и кем он работал?

— Мелким чиновником в экспортхлебе.

— Ага! Значит, он был одним из звеньев той цепи, которая отнимала хлеб у голодающего населения и переправляла за границу. На вырученные деньги закупали оборудование для создания индустрии. Индустрия была необходима для развития военного потенциала, а военный потенциал планировался для захвата всего мира (Мировая революция), то есть, для приведения всего населения земного шара в такое же скотское состояние, как у нас. Так чем же мне твой отец не враг?