Раскинулось море широко - Валерий Белоусов

Командир миноноски номер восемь двумя ударами сначала в кровь, потом до кости разбил себе кулак о погнутый поручень:

«В стихающем ветре опадают надежды цветы,

В крике птицы – растёт молчание гор…

Я несчастлив.»

Однако последняя миноноска – номер девять – как заколдованная, шла и шла вперёд, сквозь столбы разрывов, сквозь лай 47-мм скорострелок, сквозь треск митральез…

Мичман Хокусаи Рюдзю, нетерпеливо приплясывая у визира, внимательно щурил свои и без того раскосые, тигриные глаза…

У него был только один шанс… сорок один килограмм взрывчатого вещества в головной части самодвижущейся мины не потопят врага… но можно хотя бы снизить его скорость! И дать шанс большим хорошим парням поймать грязного пирата…

Нет, не сейчас, не сейчас, не сейчас… вот! Наконец, пора!

И в тот миг, когда торпедист уже нажимал на рычаг… стальной штур-трос, небрежно свитый в Эдинбурге, с тонким, неуловимо-трагичным крещендо лопнул…

«Девятка» резко рыскнула по курсу – и выпущенная торпеда ушла «в молоко»…

«Над темнеющим морем думы о прошлом…

Где же оно?

Было вот-вот…»

Расстегнув китель, капитан «девятки» и по совместительству командир Тринадцатого, несчастливого, отряда, капитан – лейтенант Тогомори Сугимура расстелил прямо на мостике красную бумагу и достал изящный кусунгобу, который вонзил себе в левый бок… быстрым движением рассёк себе живот до правого бока, после чего он перевернул лезвие острием вверх и разрезал его от пупка до диафрагмы…

Долгий гудок огласил воды пролива Цугару… с уходящего «Херсона» не видели, что один из шестидюймовых снарядов, пущенных по миноноскам, срикошетировав, пронёсся над волнами и врезался в полуют железнодорожного парома…

Од взрыва отдались стопоры вагонов, которые, лязгая буферами, стронулись вперёд, прямо на людей… над палубой поднялся истошный крик…

Английский корреспондент Ричардсон, в клетчатом твидовом пледе и котелке, пристроившись в уголке за бимсом,, не обращая внимание на мечущихся в панике пассажиров и на истекающего возле его ног кровью, затоптанного толпой тихо стонущего ребёнка, торопливо черкал в записной книжке патентованным свинцовым карандашом… Читающая публика имела право знать всё!

… На обложке – шрифтом, имитирующим готику: «Журнал Esquire предназначен для умных и разборчивых мужчин – для тех, кого не прельщают дешевые сенсации, для тех, кто в состоянии оценить настоящий стиль в литературе и моде. Это высочайшее качество текстов, блестящая журналистика, эксклюзивные интервью с известными во всей Империи людьми и отличного качества цветные хромолитографии.»

Из статьи «Поезд смерти»: «Павильон станции Юнокамионсэн на железной дороге Айдзу является воспроизведением традиционных крытых соломой сельских домов района Айдзу в северной части Хонсю… уютный, островерхий домик с выгнутыми вверх углами причудливой на европейский взгляд крыши… проложенная нами дорога принесла Цивилизацию и Прогресс в этот доселе дикий уголок.

Но дорога не убила особую, присущую только Японии милую и немного наивную красоту… вот приближается поезд. Локомотив, построенный в Ливерпуле, тормозит у низенькой платформы. Церемонно поклонившись, вы входите в маленький, кажущийся игрушечным вагон. Сняв обувь, вы устраиваетесь на татами вокруг низкого столика и окунаетесь в атмосферу неспешного отдыха… На миг может показаться, что вы в традиционном японском доме. Оформление интерьеров здесь напоминает дзасики – комнату, застеленную татами и обычно использующуюся для приема гостей дома. Поезд составлен из трех вагонов: расположенного сзади паровоза вагона о-дзасики, открытого вагона с пассажирскими местами, который раньше был товарным, а также последнего вагона, специально созданного для осмотра окрестных пейзажей. Такое сочетание и дало поезду особое название – О-дза торо тэмбо рэсся („поезд, состоящий из вагона с татами, открытого вагона и обзорного вагона“).

Еще этот поезд называют поездом воздушных колокольчиков – потому что ранней весной пассажиры привешивают к крючкам маленькие бронзовые колокольчики, которые под набегающим ветром издают прелестный звон.

А осенью – на эти крючки вешают крохотные, сплетённые из рисовой соломы корзиночки, в которых услаждают слух своими печальными трелями домашние сверчки.

Ныне же – это поезд с печками… В середине зимы, когда дует особенно сильный ветер, снег заметает вас со всех сторон, даже снизу. По крайней мере, рассказывают, что такое бывает в районе Цугару в префектуре Аомори на северной оконечности Хонсю, где случаются морозные зимы с сильными снегопадами.

Поезда с „пузатой“ печкой в вагонах курсируют на железной дороге Цугару с декабря по март, преодолевая тринадцать миль по равнине Цугару от станции Цугару Госёгавара до станции Цугару Накасато. Эти поезда, построенные в 1858 году, оборудованы печью, растапливаемой углем, а стены и пол в них сделаны их дерева. Печи нагревают воздух в вагонах, и, кроме того, пассажиры могут жарить на них сушеных кальмаров или рисовые шарики моти.

Поезд с согревающей и дарящей ощущение уюта пузатой печкой уносит вас по стальным лентам рельс в Японию прошлого… в эпоху отважных самураев и прелестных гейш…

Однако в этот уютный, добрый, светлый мир ворвалась чёрная злоба… недаром корпус корабля убийцы был окрашен в зловещий чёрный цвет!

Когда на железнодорожном пароме „Айоба-Мару“ мы пересекали Сангарский пролив – как разбойник из чёрной чащи, на нас напал он…

Паром – нельзя спутать ни с чем. Это не броненосец, не монитор… но именно поэтому – пользуясь полной безнаказанностью, трусливо напали презренные русские пираты.

Вокруг несчастного кораблика вздымались столбы разрывов – к счастью, русские так же плохо стреляли, как они делают всё на этой земле… тупое, ленивое, злобное племя! Пора, пора цивилизованным нациям загнать руски в их вонючие болота! Ибо несправедливо, что они владеют такими огромными богатствами – золотом, серебром, углем…

Но как же, спросите вы – спасся ваш корреспондент? Его, как и других несчастных пассажиров, защитили доблестные японские моряки. Как львы, кинулись двое корабликов на огромный крейсер – и ценой своей жизни, отданной за японского императора – они обратили руски в бегство! Да, огромный черный корабль позорно бежал…

А на палубе истекали кровью жертвы подлого убийцы…

Найти и покарать мерзкого пирата! Повесить весь экипаж! Вверх ногами повесить!»…

От редакции. С прискорбием сообщаем, что это был последний репортаж нашего корреспондента, переданный им по телеграфу в Лондон. Приехав в Токио, он решил, как подобает джентльмену, принять ванну, и попытался сесть в японскую о-фуро, предварительно не вымывшись в тазике… злобные варвары забили его деревянными подошвами гэта…

…«Баммм! Баммм!» – под старинными сводами разнёсся звонкий удар колокола погибшего «Лютина»…

Перед важными сообщениями глашатай бьет в подвешенный над трибуной поднятый с морского дна корабельный колокол – один удар, если вести хорошие, и два – в случае дурных вестей. Ещё в эпоху парусного мореходства этот колокол был окрещен «колоколом рока», ибо его звон чаще всего не предвещал ничего хорошего.

Первое упоминание имени Эдварда Ллойда в письменных источниках относится к 1689 году.

Заведение Ллойда находилось тогда на Тауэр-стрит возле Темзы, в связи с чем его клиентура состояла в основном из судовладельцев, капитанов судов, банкиров и купцов, имевших интересы в сфере судоходства. Известно, что уже в 1696 году Ллойд предоставлял в распоряжение посетителей гусиные перья, чернила и бумагу; кроме того, он вывешивал на стене своего заведения рукописный листок, в котором сообщались новости о различных торговых судах – «Ллойдз ньюз».

Кстати, в 1734 году последователи Ллойда стали издавать газету «Ллойдз лист», которая выходит по сей день и является старейшей в Лондоне ежедневной газетой.

Со временем Ллойд перенес свою кофейню на Ломбард-стрит, а после его кончины, последовавшей в 1713, кофейня обосновалась на Попсхэд-аллей. К тому времени его заведение превратилось в самый настоящий частный клуб; оно полностью контролировалось клиентурой, и люди, не занимавшиеся мореходством или морским страхованием, просто не имели доступа в эту «кофейню».

Несмотря на то, что объединение в начале двадцатого века выдает ежегодно свыше 2 миллионов страховых полисов, штатные сотрудники Ллойда в память о том времени, в царствование Якова II, когда договоры о страховании заключались в кофейне Ллойда, до сих пор носят ливреи и именуются «официантами».

Ежедневно вывешиваемый перечень потерпевших бедствие судов до сих пор пишется от руки, а записи в книге учета бедствий, куда заносятся названия погибших океанских судов, все еще делаются гусиным пером.