Мы всякую жалость оставим в бою… - Александр Авраменко

— Прошу прощения, господа. Я только что со службы. Возможно, Вы не откажетесь поужинать со мной, или хотя бы выпить чаю?

Пришедшие не отказываются. Вот и пригодился жареный индюк, который «ничего не кущал, толко изюм и орехи, да!» Мы лихо убираем индюка, выпиваем по рюмочке коньяку и теперь сидим за самоваром. Мой новый денщик, широкоплечий, высоченный архангелогородец Егор, смущенно отдуваясь, ставит на стол царское угощение — туесок с вареньем из морошки. При гостях не удобно, но я не забуду — я должен Егору. Никак не меньше пяти рублей или двух четвертей водки.

— Так как же, сыне, — протопоп о. Алексий аккуратно облизывает ложечку и прихлебывает ароматный чай, — когда ж ты понял, что он не просто сутенер?

— Да я так и не понял, отче. Я и узнал-то его только по рукам…

— Да уж, а второй пистолетик при себе держать, да еще и так, чтобы нашли не сразу… — тянет о. Алексий.

— А вот тут, Вы, батюшка, скорее всего, неправы, — замечает смершевец, капитан Олялин. — Господин полковник — фронтовик, и привык при себе оружие держать.

Он поворачивается ко мне, и на груди у него тихонько звякают маньчжурские медали:

— Тоже, небось, привык, соратник, пистолет под рукой держать? — он усмехается и понимающе подмигивает, — Хунхуз не дремлет, а?

Была в Манчжурии такая присказка. «Хунхуз не дремлет». Хоть бы в сортире, а офицер должен быть всегда при оружии. Бывали случаи, когда на офицеров нападали даже там… Правда, там у меня такой привычки не выработалось. Держать оружие при себе я привык уже после, во Франции. Впрочем, какая разница?..

— Странно другое: кот не почувствовал присутствия постороннего, — замечает второй смершевец, подполковник Гришин. — Если бы это была собака, то я бы сказал, что они натерлись специальной мазью отбивающей запахи. Но кот — не собака, и запах тут ни причем. Кот слышит, как мышь бежит в километре от него.

— Может быть он стал глуховат от езды в танке?

— Вряд ли, хотя возможно, — Гришин поворачивается ко мне. — Слушай, соратник, твой Танкист мышей ловит?

— Вообще-то, да.

— Значит, не оглох.

— Знаете, соратники, думаю, что над моим приятелем сыграла злую шутку привычка. Он должно быть считает, что опасность от людей исходит только в бою. А тут боя не было…

— Похоже — смеются смершевцы и чекисты. — Все-таки ветеран, орденоносец. Привык…

После они дотошно расспрашивают меня о том, как выглядели те двое телохранителей псевдосутенера. Второй чекист, о. Симеон, быстро набрасывает по моим описаниям два портрета и предъявляет мне. Дал же Бог человеку талант! Оба гаврика — как живые. Затем они еще раз просят сохранять бдительность и вежливо откланиваются.

Ночь проходит без приключений, но утром в штабе я узнаю тревожные новости. Обнаружены трупы двенадцати офицеров, причем трое — из «корниловской». Но это еще не самое страшное. В шестой пехотной пропал шифровальщик штаба. Исчез из своей квартиры. Денщик убит, а офицер словно растворился в воздухе. Это очень плохо. Даже последнему обознику понятно, что шифровальщика взяли живым для последующего допроса. А тем, кто разбирается в этих делах чуть побольше обозника ясно, что шифровальщик «расколется». Если уже не «раскололся». Видел я однажды, как разведка потрошит захваченного языка. Бр-р-р. Врагу не пожелаешь…

…Однако тревожные известия не мешают нам заниматься своими делами. Весь день я, как проклятый, вожусь со своими планами, вычитываю инструкции и проекты приказов, и к концу дня имею в активе головную боль вместе со стойким отвращением к подобной работе. В дивизии я уже стал своим, и несколько соратников уже приглашают меня скоротать вечерок в офицерском клубе. Но, честно говоря, сегодня я не в настроении участвовать в офицерской пьянке. Я уже собираюсь уйти домой, когда всем офицерам штаба приказывают собраться вместе.

Это СМЕРШ. Трое офицеров сообщают нам, что отныне всем офицерам, в связи с участившимися нападениями, предписывается постоянно иметь при себе оружие, находящееся на боевом взводе и снятое с предохранителя. Ого! Такого даже в Манчжурии не было. Но это еще не все. Запрещается забирать из расположения части любые документы и вообще любую печатную продукцию. Вплоть до книг из библиотеки части. Обер-офицерам рекомендовано не ходить по городу в одиночку, а если возникнет подобная необходимость, то брать с собой вооруженного рядового или унтер-офицера. Штаб-офицерам и генералам ходить по городу в одиночку запрещается. Только в сопровождении нижних чинов, вооруженных автоматическим оружием. И так далее…

Выйдя из штаба, я задумываюсь о том, где мне отыскать себе конвой. В этот момент мимо меня проходят несколько молодых офицеров.

— …и что ж нам теперь, на танках ездить? — доносится до меня обрывок гневной филиппики, произносимой совсем юным поручиком.

Все понятно. Юноша попал на фронт в дни побед, и теперь просто не верит, что его, такого живого и теплого могут зарезать в грязной подворотне.

— Я труса праздновать не собираюсь! — горячится он.

Пожалуй, стоит вмешаться:

— Соратники! Ну-ка, подойдите поближе!

Они подходят с виноватым видом. Похоже, они просто не заметили меня. В этом нет ничего удивительного: я часто замечал, что новый человек в сплоченном коллективе, каковым, без сомнения, является штаб «Генерала Корнилова», имеет свойство как бы выпадать иной раз из поля зрения. Все дело в том, что окружающие настолько привыкли к одним и тем же лицам, что новичок просто не воспринимается ими как живой человек.

— Если я не ошибаюсь, Вы, господин поручик, резко отрицательно отзывались о только что прочитанном приказе?

Он уныло кивает. Весь его вид словно кричит: «Принесла же его нелегкая!»

— Господин поручик, мне кажется, что в разумной осторожности нет ничего предосудительного. Или я не прав?

— Правы, господин полковник, — с убитым видом рапортует «жертва».

— И мне кажется, что если Вы не станете без толку подставлять башку под пули, а горло — под нож, то от этого будет лучше всем. Кроме наших врагов.

Все четверо молча ждут, когда окончится очередная порция нравоучений. Черт побери, я же им добра желаю, а они смотрят на меня, как… как на скрягу, который не желает поделиться с ними их законной долей славы и орденов. Славы и орденов… А это мысль!

— Вот что, юноши, — говорю я уже совсем другим тоном, — а стреляете Вы хорошо? Я имею в виду — из пистолета?

Они удивлены. Вопрос сбивает их с толку, но они с готовностью кивают. Один вытаскивает из кармана серебряные часы с гравировкой «Юнкеру Иличеву за отличие в стрельбе», второй гордо демонстрирует значок снайпера на груди. Остальные двое просят верить им на слово. Поверим.

— Если я правильно помню, никто из Вас не шифровальщик и не картограф — верно?

Они подтверждают мою правоту. Двое — из разведки, один связист и один — из группы начхима.

— Тогда у меня есть к Вам, молодые люди, одно предложение. Что Вы думаете о ловле на живца?

— Как это, господин полковник? — один из разведчиков удивленно смотрит на меня, явно не желая верить в услышанное.

— Сейчас объясню…

…Через полчаса я, в гордом одиночестве, шагаю по темной улочке. Интересно, они долго выслеживают свою жертву, или действуют спонтанно? Больно уж я «вкусная» мишень: подмышкой у меня зажата кожаная папка для документов. Ни дать, ни взять — офицер торопится в комендатуру с важными документами. И, если учесть чин, документы наверняка представляют большой интерес для диверсантов…

В принципе, я человек трусоватый. Вернее сказать, таков я обычно. Но иногда мне точно шлея под хвост попадает, и тогда… Тогда можно устроить так, что я пойду вперед, изображая из себя живца, а метрах в ста за мной осторожно крадутся четверо молодых офицеров с автоматами. Охота началась, господа! А она, как известно, пуще неволи…

Что это? Показалось, или в самом деле тень мелькнула? А ну-ка… Теперь самое главное — не напрягаться и не выдать, что я готов к нападению… Нет, вру. Самое главное сейчас — это не дать себя убить. Я постараюсь…

Так и есть: за спиной осторожные шаги. Ближе, ближе… У меня по спине бежит холодный ручеек пота. Представляю себя, как он сейчас готовится, поднимает руку…

Я резко шагаю в сторону, пригибаюсь и почти ложусь на спину, держа на мушке своего преследователя. Он делает движение, словно пытается что-то достать, но сзади раздаются крики «Стой! Руки вверх!» и к нам с шумом и топотом бегут мои охотники. Он было хочет двинуться куда-то, но автоматная очередь в воздух настраивает его на более спокойный лад. Подбегают мои молодцы. Поручик Осипов кидается обыскивать незнакомца, и радостно вскрикивает, извлекая на свет (хотя какой может быть свет южной ночью?) пистолет с толстым дулом.

— Глядите-ка, господин полковник, вот это штуковина! — он протягивает мне оружие и, чуть понизив голос, говорит: — Бесшумный пистолет. Производства Смит и Вессон.