Зона сна - Олег Горяйнов

Обещал тот Никодим ещё прийти, чтобы встретиться, и не пришёл боле. Видать, настигли его злые люди…

Когда умер Кощей, Стас похоронил его по православному обряду, немного пожил один и, окончательно заскучав, решил выбираться из леса. Но это же тайга непроходимая! Куда идти-то? Дед так и не научил…

Пошёл в ближайшую деревушку в семь дворов, чтобы выспросить, что да как. Выспросил: все передвигаются только по рекам, но, оказывается, за эту землю уж сколько лет воюют московиты с тверяками. И ежели идти на восход или на полудень, обязательно или те, или эти схватят и пошлют в бой. А ежели идти на полночь, там тверяки с новгородцами Торжок делят. Неизвестно ишшо, чем кончится, а тутошние робяты, как ни береглись, на ярманку ходючи, одного таки потеряли. Попался он на глаза новгородским, те ему дубину в руки и погнали воевать; в три дны парня не стало… А им что, им не жалко, он же чужой…

Был конец мая. Вооружился и Стас дубиною и двинулся на закат: реки туда не было, но описанная ему диспозиция не оставляла другого выбора. Шёл месяц без малого – велик лес! Целый громадный мир, и ни одного человека… И лес не страдает от его отсутствия, а, наоборот, если забредёт хоть один – да вот хотя бы Стас, – пытается от него избавиться. То волков напустит, то болото подсунет.

В завершение этого многотрудного похода Стас, аки пчела на цветок, прилетел прямо в руки агентов великого князя литовского Витовта.

Алебарда – оружие серьёзное. Это не просто палка и топорик. Это гибрид бунчука, копья и топора, снабжённого к тому же багром. Придумал его неведомый средневековый гений специально против тяжело вооружённого рыцаря: можно его проколоть через пластины доспеха; можно рубануть по шелому; можно, зацепив крюком, с лошади сдёрнуть. А длинное древко позволяет ударить издали.

Стас не успел нарадоваться своему новому оружию, а их полк повели уже из Ковно быстрым маршем. Знающие люди говорили, что ведут бить тевтонов – и это нам повезло, почти всю пехоту оставили в Литве!.. Ну, тевтонов так тевтонов. И лишь когда проходили в середине июля город Дубровно, сообразил Стас, что вот прямо немедленно произойдёт та самая Грюнвальдская битва, о которой когда-то, валяясь на койке в деревне Николино, позабыв даже об утехах с Матрёной, читал он у Иловайского!..

Начало битве положили татары. Они заманили тевтонов ложным отступлением под артиллерийский огонь белорусов. И началась рубка! Били немчуру смоляне, литвины, татары, чехи; одни только поляки жевали сопли в стороне. Наконец и их втянули в сечу.

Уже через час боя Стас изломал свою прекрасную новую алебарду о рыцарское железо. Подобрал шестопёр убитого соседа, и оказалось, тоже неплохая штука! Булава с шестью металлическими «перьями» при удачном ударе сплющивала вражьи латы, заклинивала стальные суставы доспеха и так сотрясала рыцарю нутро, что он переставал сопротивляться и покорно ждал, пока его зарежут.

«Эх, да я бы мог дополнить Иловайского целой книгой!»

…В 1426 году, когда великий князь литовский Витовт в последний раз привёл свою сводную армию – в которой, помимо литвинов, были чехи, немцы, румыны и турки – к Москве, Стас был ранен смертельно и выжил просто чудом. И закончил он эту свою жизнь в монастыре, и даже не литовском, а московском. Он переписывал там священные тексты двадцать с лишком лет, до самой автокефалии, когда Русская церковь стала независимой от Царьграда.

– …Если души существуют после разлучения их с телами, – надтреснуто бубнил князь Юрьев, – то это самое уже значит, что существуют духи. Существование их делается вполне ясным и очевидным для того, кто занялся правильным и подробным изучением христианства.

Стас протянул руку, взял стакан молока, жадно выпил. Налил ещё из кувшина, выпил. Есть хотелось невыносимо.

– Отвергающие существование духов непременно вместе с тем отвергают и христианство, – зудел старый князь. – Сего ради явися Сын Божий, говорит Священное Писание, да разрушит дела диавола, да смертию упразднит имущаго державу смерти, сиречь диавола…

– От Иоанна, – машинально буркнул не вполне пришедший в себя Стас. Князь на секунду замолк, прислушался и, не дождавшись продолжения извне, продолжил сам:

– Одним только христианским подвижничеством доставляется правильный, законный вход в мир духов. Все прочия средства незаконны и должны быть отвергнуты как непотребныя и пагубныя. Истиннаго Христова подвижника вводит в видение сам Бог…

Польша – Дон – Екатеринбург, 1773–1801 годы

Предприятие, в которое Марсель Анжели втравил Эла, заключалось в том, чтобы сопроводить в Россию некую важную особу. Особа ехала из Франции через Германию и Польшу, и дальше – через Малороссию – в донские станицы и миссию имела глубоко секретную.

– А от Дона и до вашего Урала недалеко, – говорил Марсель. – Кроме того, что вы доберётесь куда вам надо, нам денег отсыплют столько, сколько мы за всю жизнь не видели, а папаша мой вам предоставит любые протекции. Займёмся лошадьми, мой друг!

…Вскоре прибыла секретная особа, а с нею – полтора десятка вооружённых человек свиты, не считая слуг и кучеров. Команда везла с собой какой-то немаленький груз и была настроена весьма решительно. Тронулись в дальнейший путь немедля. Особа представляла собой румяного француза лет сорока пяти, с властным выражением лица, заросшего молодой бородой по самые глаза. Элистера удивила та почтительность, с которою обращались к французу остальные.

Продвижение было организовано чётко: каждое утро двое верховых отправлялись вперёд и находили постоялый двор для ночлега. Затем один из верховых оставался на месте и присматривал за хозяином двора и челядью, а также за приготовлением ужина, второй же выезжал навстречу поезду. Расплачивались не скупясь.

Когда подъезжали к Дрездену, Эл не выдержал:

– Простите, мой друг, у меня складывается такое впечатление, что наш le chargement particulier – чуть ли не особа царственных кровей! – сказал он, когда вперёд выслали их парочку.

– Вы будете смеяться, но это так и есть, – ответил Марсель.

– Что вы имеете в виду? – взволновался Эл, которому полковник Хакет – сначала в двадцать первом веке, затем тут, в восемнадцатом – от души рекомендовал держаться от царственных особ подальше.

Марсель оглянулся вокруг и, понизив голос, сказал:

– Мы везём русским их императора!..

И дальше до самой границы Польши и России Эл вопросов своему другу не задавал. Он уже понимал, что влез в интригу, которая едва ли закончится хорошо. Но вспоминался полковник Хакет, его слова: «На свете нет ничего более нестрашного, чем собственная смерть». Эх, была не была! В конце концов, он занимается тем, ради чего его сюда забросили: едет в Россию. И будь что будет.

Чем дальше они пробирались на восток, тем хуже становились дороги и беднее население деревень, да и сами деревни всё реже попадались на пути. В каждой деревне обязательно было две-три семьи евреев, которые держали здесь всю торговлю, постоялые дворы и вообще всё, где только могли крутиться деньги.

На одном из мостов, брёвна настила которого сгнили напрочь и поправить его никому из местных жителей, видимо, в голову не приходило, лошадь, впряжённая в подводу, подвернула ногу, телега накренилась; из-под кожи, которой был накрыт груз, выпала бочка и разбилась. Стас увидел наконец, что за груз они везли в Россию: медные деньги. Несколько офицеров тотчас спешились и стали собирать рассыпавшиеся монеты. Эл пришёл к ним на помощь, и прежде чем ему объяснили, что в его участии необходимости нет, успел рассмотреть вычеканенный на монетах профиль бородатого мужчины в короне и надпись: «Redivivus et ultor».[93]

В местечке Мозырь, в гнусной вонючей корчме с низкими потолками, их дожидались человек десять русских казаков. Была команда готовиться к ночлегу. Царственная особа, сопровождаемая старшим офицером свиты и Марселем Анжели, удалилась в заднюю комнату. С ними отправился предводитель казаков – лет сорока, стриженный в скобку, поджарый и сутуловатый, с тронутой сединой чёрной бородой клином.

Элу всё это было неинтересно: до секретов царственных особ его всё едино не допустят, – и вообще были дела поважнее. От насекомых уже и шёлковое бельё не спасало. Пока ехали через Германию, раза два всё же мылись; в Польше об этакой роскоши пришлось забыть. Что до России, то Эл полагал, там положение с гигиеной будет ещё хуже – кстати, как позже выяснилось, ошибся: там бани были едва не при каждом дворе… Попробуй доживи в таких условиях до восьмидесяти четырёх лет, подумал он.

Отыскав старого еврея – хозяина корчмы, он по-немецки спросил у него, где можно помыться с горячей водой. Тот его отлично понял и отвечал на вполне сносном немецком. Он отвёл гостя в маленькую баньку на заднем дворе, зажёг масляную лампадку, предложил раздеваться, а воду, сказал, ему сейчас принесут. На вопрос Эла о плате за удовольствие еврей замахал руками, затряс бородой и уверил постояльца, что плата будет такой крошечной, что он, постоялец, будет вспоминать и отель и хозяина отеля всю жизнь с неизменной благодарностью и изумлением. К тому же служанка постирает бельё и одежду.