Избранные произведения. Том 4. Приговоренный: Путешествие в город мертвых. Приговоренный к призие. - Алан Фостер

— Мне кажется, мы нашли возможное решение.

— Не останавливайся! Давай еще!

Он стоял и прислушивался к жужжанию внутри костюма. Если костюм перестарается и сожжет один-два своих компонента… Но МВМ продолжал наполнять воздух волнами, недоступными его слуху.

Но не слуху Призмы. Лес вокруг него внезапно ожил, обезумевшие существа в панике разбегались во все стороны, создавая фантастическую картину разнообразных форм и силуэтов.

Звуковой датчик на шлеме донес до него новый звук. Было похоже на то, как кто-то разбил о его голову целую корзину с яйцами. Звук стал повторяться с увеличивающейся частотой.

Гель, затвердевший вокруг его тела, начал распадаться на куски. Что-то под его ногами приподнялось, и он чуть не упал. Больше никаких движений снизу не последовало. Треск продолжался, он множился и расширялся. Потом затвердевший гель начал отпадать от него, сначала мелкими кусочками, потом большими, освобождая его руки и торс. Для пробы он попытался поднять свою левую ногу. С третьей попытки ему удалось освободиться от ослабевшей хватки. Теперь он мог пользоваться руками и отдирал огромные куски затвердевшей субстанции.

Когда он очистил внешнюю поверхность скафандра от последнего кусочка, он перебрался на глыбу кристаллического сланца и с этого безопасного места посмотрел туда, где только что чуть не погиб, как муха в янтаре. Он не увидел ничего такого, что походило бы на ловушку, ничего, что говорило бы о том, что под землей притаилось нечто огромное и смертоносное, подкарауливая свою добычу.

Пока вентиляторы высушивали его потное лицо, он развлекся тем, что устроил разнос скафандру за то, что тот не смог предупредить об опасности.

— Простите, сэр. Мой проект не учитывал такую хитрую атаку. Обычно опасность грозит со стороны клыков или когтей, а не со стороны липкой грязи. Она началась так медленно, что я был захвачен врасплох. Иной раз довольно трудно отличить обычное природное явление от враждебного нападения. Существуют же миры, где дождь смертелен для местных форм жизни. Когда оно начало выделяться, я подумал, что это всего-навсего проявления местных климатических или вулканических особенностей, с которыми я вполне готов справиться.

— В следующий раз сначала прыгай, а потом анализируй, — прорычал Эван, отказываясь прислушиваться к логике. — Или спрашивай. Может, у меня нет твоей способности к мгновенному отбору информации, зато мой мозг лучше приспособлен к быстрому анализу.

— Конечно, сэр, — покаянно сказал МВМ, что приличествовало данному моменту. — Я не желал бы обременять вас излишними вопросами, которые касаются одномоментных операций.

— Это ничего. Можешь обременять. — Он осмотрел местность, стараясь заглянуть в глубины алмазно сверкающего силикатного леса. Небо над головой было ослепительно ярким. Прозрачные раковины захрустели под его ногами, когда он сошел со сланцевой глыбы, и их ярко-зеленые отростки торопливо выпускали защитные прозрачные пузыри.

— Давай найдем этот проклятый маяк.

— Слушаюсь, сэр.

Он возобновил путь, покрывая сразу несколько метров за один шаг с помощью не знающего усталости скафандра. Датчики цепко держали слабый электронный сигнал, который отмечал местопребывание двадцать четвертого и последнего обитателя научной станции — или ее тела.

В последующие дни у него были многочисленные встречи с формами жизни, во множестве кишевшими на поверхности Призмы. Ни одна из них не представляла угрозы для их продвижения. Все они были должным образом запоминаемы, кодированы и заперты в память МВМ для будущего изучения. Все они по своей необычности превосходили всякое воображение, а некоторые были настолько странными, что Эван не был уверен в том, что он сможет убедить своих коллег, что они действительно существуют в природе.

Особенно его впечатляли игольчатые шары.

Они наполняли собой весь овраг, почти скрыв маленький ручей, текущий по дну. Все они были разного цвета и разного размера, начиная от миниатюрных шаровидных структур не больше его кулака до гигантов с окружностью более четырех метров. Это были чисто силикатные формы, их было столько, что они напоминали застывший фейерверк. От каждого невидимого ядра в разные стороны отходили тысячи игл. Каждую иглу окружал ряд еще одной тысячи игл поменьше. Эти иголки в свою очередь были окружены еще меньшими иглами и все это повторялось, пока не доходило до микроскопического уровня.

Только с помощью «линз Хаусдорфа» он смог разглядеть порядок в этом хаосе. Голубые, сердоликовые, янтарно-желтые и металлическо-зеленые, игольчатые шары создавали ложное впечатление хрупкости, которое не могло обмануть его ни на секунду. Под защитой своего скафандра он спокойно мог шагать сквозь них, оставляя за собой ковер, сверкающий всеми красками радуги, но идти без скафандра значило быть распоротым миллиардами мельчайших бритв.

Вместо того, чтобы постоянно поворачиваться вслед за солнцем, игольчатые шары оставались неподвижными. Сотни светочувствительных поверхностей были расположены таким образом, что им всегда хватало фотонов независимо от того, где в данный момент находилось солнце.

Что касается солей и минералов, содержащихся в их телах, то им не грозил никакой хищник. Самый грозный земной кактус выглядел бы беззащитным созданием в сравнении с мельчайшим игольчатым шаром.

На четвертый день пути ему преградила изгородь.

«Изгородь» еще слабо сказано. Это слово вообще не очень-то подходило к описанию барьера, возникшего перед ним. Эван оказался перед стеной сплошного силикона, высота этой стены колебалась от четырех до десяти метров и простиралась от горизонта к горизонту. Каждый кристалл, из которых состояла стена, в основании достигал толщины в целый метр. Они стояли так плотно друг к другу, что между ними могла просочится разве что стеклянная мышь.

В верхней части ствола каждое «дерево» пронзали три-четыре ветки, похожие на балки. Внешние поверхности этих отростков имели гладко отполированные плоскости и вращались вокруг общей оси, чтобы отражать как можно больше солнечных лучей на светособирающую верхнюю часть стволов. Внутренние части организма были окрашены в блестящий желто-розовый цвет.

Эта «изгородь» вытеснила всю остальную растительность. Скафандр подсчитал, что она была метров пяти толщиной. До маяка им оставался день пути.

— Неизвестно, где кончается эта стена, — проворчал Эван, посмотрев сначала налево, потом направо. — Мы сможем пробиться сквозь нее?

— Могу попробовать, сэр.

Эван приблизился к ближайшему «дереву» и внимательно изучил гладкую ничем не поврежденную поверхность. Потом он сложил пальцы в кулак и изо всех сил ударил. Большой кусок розового силикона — наверняка, алюминат лития, — подумал он — откололся, упал на землю. На секунду ему показалось, что дерево слегка содрогнулось, но это, должно быть, было игрой его воображения. И в самом деле, растение, аналогичное этому, неспособно так наглядно реагировать на незначительное повреждение. Он ударил снова. На этот раз от удара его бронированной руки отвалился кусок поменьше.