Когда-то был человеком - Дитрих Киттнер

А с материалами дело оказалось более чем банальным. Я рассказываю это в первую очередь для того, чтобы упомянутый в начале главы господин Краузе при обязательном прочтении новой книги Киттнера не переживал бы сильнее, чем ему положено по его службе. Хотя он, вероятно, и без меня все знает…

Итак, что касается первого звонка. «Материалами о бундесвере» оказались правила поведения для господ-офицеров – потрясающе смешное произведение, достойное эпохи кайзера Вильгельма. Я наслаждался им; целый вечер и при случае намерен повеселить публику этими блестящими образчиками юмора, хотя и непреднамеренного. Этот документ (ни в коем случае не секретный) содержал правила гарнизонного политеса – сплошной набор глупостей.

По поводу второго звонка: как и многие мои коллег и по искусству, я время от времени гастролирую за границей, в том числе бываю и в ГДР. Выступать там доставляет мне удовольствие. Но так как большая часть гонорара выплачивается мне в марках ГДР, которые я, согласно общеизвестным валютным предписаниям, не имею права вывозить из страны, я трачу их на месте. Некоторые коллеги покупают мейсенский фарфор, я же предпочитаю приобретать вещи, которые могут пригодиться нашему театру. Само собой разумеется (к сведению господина Краузе), я строго придерживаюсь установленных правил: вовремя подаю документы для получения соответствующих разрешений на вывоз приобретенного мной и т. д.

В этот раз, весной 1986 года, я обратился с просьбой к типографии ГДР отпечатать мне красивый четырехцветный проспект для кабаре, разумеется, за соответствующую оплату – из тех денег, которые я честно заработал в этой стране. Заказ был принят. Единственным вопросом, остававшимся открытым, был срок его выполнения: я должен был прислать эскизы (тот самый «материал»!). Именно о нем и шла речь, когда мне звонили из ГДР.

Ну, вот все и прояснилось: оба «странных звонка», разумеется, никак не были связаны друг с другом. Всем все ясно? Абсолютно всё.

Еще одно перевоплощение

Если же согласиться с мнением моих рассерженных друзей, считающих, что в описанной выше катастрофе с телефонной связью были замешаны секретные службы, то тогда из всего этого можно сделать три логических вывода.

Во-первых, мой телефон вопреки всем законам и действующему праву регулярно прослушивается.

Во-вторых, организация, осуществляющая прослушивание, работает из рук вон плохо.

В-третьих, в описанной истории серьезную роль действительно сыграла мания преследования. Только страдаю ей не я.

Еще раньше я располагал неопровержимым письменным доказательством того, что западногерманские секретные службы в течение многих лет вели за мной интенсивную слежку и наблюдение.

В середине 70-х годов в мои руки попало досье на меня, изготовленное в недрах политической полиции и ведомства по охране конституции: сплошные измышления и передержки. В документах упоминались Различные события, но понять по ним, в каких масштабах и каким способом ведется слежка, было невозможно.

В конце 1982 года я заканчивал черновой вариант рукописи своей книги. То, что в ней я собирался воздать должное государственным филерам и каким именно образом, к этому моменту уже не было тайной: в ходе работы над текстом вариант рукописи читали в левых кругах, а позднее я разослал по почте в различные издательства десятки экземпляров.

И вот в один из дней (мы с Кристель только что вернулись с длительных гастролей) мне вдруг бросилась в глаза странная бумага, лежавшая на столе, заваленном черновиками писем, заметками, официальной корреспонденцией и страницами рукописи. На первый взгляд казалось, что речь идет о документе, вышедшем из компьютера: сначала шла масса сокращений, которые с ходу расшифровать было невозможно, за ними следовали моя фамилия, имя, место и дата рождения, сведения о профессии («деятель искусства»). После этого снова шли многочисленные буквенные и цифровые комбинации, сопровождаемые отдельными словами.

Когда, проглядев страницу, я обнаружил на ней адреса, по которым мы проживали последние 20 лет, а также название моделей когда-то принадлежавших нам автомобилей и их номерные знаки, а в другом месте было слово «сберкасса» и номер моего счета, то поначалу решил, что это извещение из налогового управления,

У нас, как и в семьях многих других деятелей искусства, финансовыми вопросами занимается та половина, которая напрямую не связана с творческим процессом. Однако Кристель решительно отказалась взять у меня загадочную бумагу: «Что еще за макулатура? Это не счет на уплату налогов, и вообще к моей бухгалтерии она явно никакого отношения не имеет»

Нас разбирало любопытство, и мы подвергли листок тщательному изучению. Первое, что вызвало удивление, были номера наших телефонов: один из них был десятилетней давности – еще до переезда в новую квартиру. Были перечислены все адреса, по которым мы когда-то проживали в течение последних двух десятилетий, некоторые из них повторялись, причем время проживания по этим адресам указывалось произвольно, оно не совпадало с действительными датами наших переездов. Следовательно, исключалось предположение, что перед нами была обычная регистрационная выписка, – хотя бы потому, что со множества автомобилей, которые мы угробили во время бессчетных поездок на гастроли, был произвольно выбран только один номерной знак.

Вскоре нам в душу закралось подозрение. Как мы ни пытались комбинировать данные, не находилось ни одной известной нам организации – будь то почта, банк или дорожные власти, – которая могла бы иметь законное право заложить на нас в компьютер все эти сведения Это могла быть только полиция или одна из секретных служб.

Нам, конечно, потребовалась не одна неделя кропотливой работы, сравнительного анализа данных, прежде чем мы пришли к этому логическому заключению. Профессиональными специалистами по расшифровке кодов мы не были. Скажу больше, в этой области мы оба были людьми темными. Просто в нас закралось неясное подозрение, что какая-то неведомая нам служба неизвестно для каких целей явно накапливает материал на граждан, причем наверняка не на благо, а совсем наоборот: в ущерб тем, кто попадает в компьютер.

И еще одно нам вскоре стало ясно: если первоначальные подозрения подтвердятся, то это значит, что к нам попал политически взрывоопасный материал. Я никогда не получал на руки уведомления, как того требует закон, что мои телефонные разговоры и переписка были взяты под контроль на «легальном» основании.

Единственно разумным объяснением, почему на меня собирают данные (адреса, автомобильные номера, телефоны и т. п.), было только одно: за мной, гражданином, ничем не запятнавшим себя в глазах закона, в нарушение основных положений конституции ведется нелегальная слежка.

Да, этот материал был настоящим политическим динамитом! И это заставило нас призадуматься. Не было никаких сомнений в том, что организация, которая так попирает право и закон, не остановится ни перед чем, чтобы предотвратить неприятные для нее разоблачения. Поэтому мы решили спрятать оригинал документа в надежном месте и предприняли другие меры личной безопасности. С такими вещами, как известно, шутить не стоит. Мы, до этого привыкшие работать всегда открыто, внезапно почувствовали себя как бы на нелегальном положении. Нам вдруг стало, например, казаться, что в случае необходимости лучше звонить из какого-нибудь автомата, чем по домашнему телефону. Это ощущение было крайне неприятным.

Был еще один момент, который нас беспокоил: как такой документ очутился у нас на столе? Но как бы тщательно ни проигрывали мы все возможные варианты, в конце концов каждый раз приходили к одному и тому же выводу: скорее всего какой-то неизвестный доброжелатель во время нашего отсутствия проник в закрытый дом и положил его на стол.

Я, кстати, припомнил, что, когда мы вернулись из поездки, моя фотографическая память мгновенно зафиксировала, что в квартире было что-то не так, как перед отъездом: некоторые вещи лежали по-другому, и ни Кристель, ни я не могли сперва этого объяснить. И еще кое-что: электронные часы на нашем радиоприемнике мигали нулями, показывая, что в квартире отключался свет. Аналогичные часы на видеомагнитофоне, подключенном к тому же самому переходнику, продолжали показывать время. Когда позднее министр внутренних дел Нижней Саксонии официально заявил, что Киттнер-де незаконным способом (естественно, не по своей вине, тут же поспешно добавил он) стал обладателем сомнительных компьютерных данных, то он попал в точку. А может, он просто знал обо всем?

А вот мы не знали главного: кто был этот доброжелатель, оставивший взрывоопасную информацию? Какую цель он преследовал? Было это провокацией или: предостережением? Может быть, ловушкой, подстроенной из чувства мелкой мести? Секретные службы, как известно, излишней разборчивостью в средствах не страдают. Может, мы были игрушкой, используемой в чьих-то целях? Или это действовал кто-то желавший нам добра? Какой-нибудь тайный почитатель, убежденный демократ, друг и помощник, пожелавший остаться неизвестным? Или кто-то захотевший порвать со своим окружением? Столько вопросов, на которые у нас не было ответа.