Тайна леди Одли - Мэри Брэддон

Доктор Мосгрейв столь изящно составил письмо, что Роберту осталось лишь повторить его содержание, опустив стилистические красоты. Затем он сказал:

— Мою подопечную зовут миссис Тейлор. Она моя дальняя родственница. Прошу обходиться с ней как можно мягче и предупредительней, но ни при каких обстоятельствах не отпускать ее из дому и тем более за территорию лечебницы, не дав в провожатые какого-нибудь надежного человека. Если ей понадобится протестантский священник, пригласите: ей есть в чем покаяться на исповеди.

Беседовали они не более четверти часа, затем молодой человек вернулся к миледи и шепнул ей на ухо:

— Запомните: вас зовут мадам Тейлор. Вряд ли вам хочется, чтобы здесь знали ваше настоящее имя.

Миледи покачала головой, но не отняла руки от лица.

— К мадам будет приставлен человек, обязанный выполнять любое ее желание, — сказал доктор и добавил: — Разумное желание, разумеется.

Он снова одарил Роберта и миледи сладчайшей из улыбок и хотел сказать еще что-то, но женщина, внезапно вскочив с места, воскликнула:

— Замолчите! Оставьте меня наедине с тем, кто привез меня сюда. Вон!

И властным жестом указала на дверь.

Доктор пожал плечами и вышел, пробормотав что-то насчет «прекрасной дьяволицы».

— Вы привезли меня не в лечебницу, а в могилу, — сказала миледи, обращаясь к молодому адвокату.

— После всего, что вы натворили, я не мог поступить иначе. А здесь вам будет хорошо. Здесь никто не знает ни вас, ни вашей истории.

— Нет! Нет! К чему мне тогда моя красота? Какой здесь от нее прок? Столько расчетов и планов, столько страхов и бессонных ночей! И ради чего? Ради того, чтобы очутиться здесь! Знай я, чем все кончится, я бы давно покончила с собой!

И она с такой яростью запустила руки в копну золотых волос, словно решила сорвать ее с головы. В эту минуту она смертельно ненавидела и себя, и свою красоту.

— Я бы посмеялась над вами и бросила вам вызов, если бы посмела. Я бы убила себя, и этим тоже бросила вызов — если бы посмела. Но я всего лишь трусливая женщина, и такой я была с самого начала. Я боялась ужасного наследства, полученного от матери, я боялась бедности, боялась Джорджа Толбойза, боялась вас…

С минуту она молчала; затем, окинув глазами комнату, сказала:

— Знаете, о чем я сейчас думаю? Знаете, о чем я думаю сейчас, глядя на вас? Я думаю о том дне, когда исчез Джордж Толбойз.

Роберт вздрогнул и побледнел. Сердце его бешено заколотилось.

— Он стоял тогда напротив меня так, как сейчас стоите вы. Помнится, вы сказали, что ради него готовы сровнять с землей старый дом и с корнем вырвать каждое дерево в саду. Вам не придется брать на себя столь непосильный труд. Тело Джорджа Толбойза лежит на дне заброшенного колодца, того самого, что чуть в стороне от липовой аллеи, заросшего со всех сторон кустарником.

Роберт Одли всплеснул руками и вскрикнул от ужаса.

— Он пришел ко мне, — уверенно и твердо продолжила миледи, — я знала, он наверняка придет, и, насколько это было в моих силах, приготовилась к встрече. Я была готова подкупить его, улестить, дать ему отпор, — готова на все, только бы не лишиться своего богатства и положения, не вернуться к своей прежней жизни. И вот он пришел и стал упрекать меня за то, что я подстроила в Вентноре, сказал, что своею ложью я разбила ему сердце, и теперь у него не осталось и капли жалости. Много горьких слов сказал он мне в тот день, и под конец заявил, что теперь никакая сила не отвратит его от того, чтобы привести меня к сэру Майклу и заставить признаться ему во всем. Увы, он не знал о тайном яде, который я впитала с молоком матери, не знал, что его жестокость лишь высвобождает зло, заключенное во мне, и что имя этому злу — безумие. Мы беседовали в зарослях кустарника в конце липовой аллеи. Я сидела на разрушенной каменной кладке рядом с колодцем. Джордж Толбойз стоял, прислонившись к лебедке, и на всякое его движение ржавая железная ось отзывалась громким протяжным скрежетом. Наконец, когда мне надоело выслушивать обвинения во всех смертных грехах, я встала и сказала, что, если он изобличит меня перед сэром Майклом, я сама укажу на него как на безумца и лжеца и сумею убедить супруга, который слепо любит меня, встать на мою защиту. Бросив ему в лицо эти слова, я собралась уходить, но он схватил меня за руку и попытался удержать силой. Помните синяки на моем запястье? Это их вы тогда заметили, и я поняла, что вы — тот человек, которого мне более всего следует опасаться.

Она умолкла, ожидая, что скажет на это Роберт, но тот стоял, застыв на месте и не проронив ни слова, и она продолжала:

— Вы друг друга стоите — Джордж и вы. Тщетно было бы ждать милосердия от любого из вас. Джордж поклялся, что, если бы на всей земле жил только один человек, способный вывести меня на чистую воду, он, Джордж, отправился бы за ним хоть на край света, лишь бы с позором изгнать меня из Одли-Корт. И вот тут я обезумела. Я вырвала ржавую ось из полусгнивших стоек, и мой первый муж, дико закричав, полетел в колодец. Говорят, там очень глубоко, но так ли это, я не знаю. Думаю, однако, что колодец давно высох, потому что всплеска я не услышала — только глухой стук. Я заглянула в колодец, но не увидела ничего, кроме черной бездны. Я опустилась на колени и прислушалась, не донесется ли снизу человеческий крик или хотя бы вздох… Я прождала четверть часа… Господь свидетель, мне показалось, что за это время прошла целая жизнь — но, увы, все было тихо…

Миледи снова умолкла. Она долго молчала, затем встала и подошла к двери, давая понять, что больше ей рассказать нечего.

Роберт тоже встал. Будь здесь еще один выход, он с готовностью воспользовался бы им: миледи замерла на пороге комнаты, и он не мог выйти, не задев ее, но после всего, что он услышал, даже простое прикосновение к этой женщине было для него отвратительно.

— Посторонитесь. Дайте пройти, — сказал он ледяным голосом.

— Я без страха призналась вам во всем, — сказала Элен Толбойз. — Почему без страха? По двум причинам. Во-первых, вы вряд ли используете мое признание против меня: посадив меня на скамью подсудимых, вы убьете своего обожаемого дядюшку. Во-вторых, нет таких законов, которые покарали бы меня страшнее, чем вы, устроив мне пожизненное заключение в сумасшедшем доме. Я не благодарю вас за ваше милосердие, мистер Роберт Одли, потому что знаю ему истинную цену.

Она отошла от дверей, и Роберт, не глядя на нее, молча вышел из комнаты.

Полчаса спустя он сидел в гостинице за обеденным столом, не в силах ни есть, ни пить и не в силах хотя бы на минуту забыть о том, что только что услышал.

Перед его глазами неугасимым светом сиял образ друга, предательски убитого в поместье Одли-Корт.