Бесславные дни - Гарри Тертлдав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В той же очереди, что и Петерсон, в паре человек позади, стоял През МакКинли. Он вернул японскому сержанту ножовку. После чего они вместе вернулись в палатку, взяли миски и ложки и встали в другую очередь, на ужин. Марш до Опаны показал, что их решение держаться вместе оказалось правильным. Японцы совершенно не озаботились питанием военнопленных на всём пути через остров. Те крохи, что они бросали, сильные тут же пытались отнять у слабых. Двое всегда будут сильнее волка-одиночки. Поэтому их никто не грабил. До Опаны они добрались без проблем. Вдоль шоссе Камеамеа падали без сил и лежали самые слабые и оголодавшие. Они были настолько слабы, что даже не сопротивлялись, когда япошки их добивали.
Здесь в лагере, плечо товарища оказалось ещё важнее, чем на марше. Товарищ займет за тобой очередь, если тебе вдруг приспичило по нужде, либо ты просто опоздал. Товарищ, возможно, поможет сбежать. Первая обязанность любого пленного - попытаться сбежать. Впрочем, никто особо и не пытался. Даже с учетом Женевской конвенции, охрана имела полное право пристрелить любого, кто попытается сбежать и не сможет. Но так как японцы никаких конвенций не подписывали, никто не стал выяснять, что они станут делать в этом случае.
- Интересно, какими деликатесами будут угощать сегодня? - сказал Петерсон. - Фазан под стеклом или бифштекс из вырезки, как думаешь?
- Завали ебало, - подал голос кто-то сзади.
- Могу я помечтать или нет? - возразил Петерсон, стараясь держаться вежливо.
- Пока я слышу, нет, блин. - Солдат явно не обратил на эти попытки внимания.
Спор был готов перерасти в драку, но не перерос, так как сам Петерсон слишком устал и был голоден, чтобы развивать эту тему. Он сказал МакКинли:
- Некоторые совсем шуток не понимают. - Он говорил негромко, так, чтобы остальные озлобленные заключенные его не слышали.
- Бифштекс из вырезки... не знаю, то ли смеяться, то ли самому тебя отпиздить, - ответил ему МакКинли. - Когда голоден, к еде относишься очень серьезно.
Петерсон понял, что переступил какую-то черту, раз даже его друг указал ему на это. Здесь шутки про фазанов и стейки были равносильны шуткам про чью-то мать там, в обычном мире. Шутить так, значило нарываться на неприятности. Но, если не относиться к происходящему с юмором, здесь можно быстро поехать крышей.
Когда очередь пришла в движение, его ход мыслей сразу же сменился. Желудок зарычал будто волк. Пришлось крепко закрыть рот, чтобы оттуда по подбородку не потекла слюна. Он понял, что относился к еде так же серьезно, как През МакКинли, как тот оскорбившийся на его слова сучонок, как все остальные бедняги, стоявшие рядом с ним. Это самый прекрасный лагерь для военнопленных в мире, но кому какое дело?
Джим опустил глаза и посмотрел на собственную миску. Она была сделана из дешевой покрытой белой эмалью керамики. Из какой-нибудь китайской забегаловки привезли. Он ел чоп-суэй из таких мисок множество раз. От мыслей о чоп-суэй слюна потекла ещё сильнее. "Кажется, я и правда переборщил с этой шуткой", - подумал он.
Коки вываливали еду в миски подходивших один за другим заключенных. Петерсону было интересно, как они устроились на эту должность. Они работали поварами ещё до капитуляции или япошки просто указали на них, сказав: "Ты и ты"? В любом случае, он им завидовал. Если кому и хватало еды, так это кокам.
"Шлёп!" - порция еды упала в миску. "Шлёп!". Петерсон стал ещё на одного человека ближе. "Шлёп!". И ещё на одного. "Шлёп!". И ещё. "Шлёп!". И ещё. "Шлёп!". И вот его очередь.
Петерсон вышел из очереди, жадно разглядывая свою порцию. МакКинли позади него занимался тем же самым. Рис, немного бульона и какая-то зеленая дрянь, по виду, не совсем растительного происхождения. Похоже то ли на траву, то ли на папоротник, то ли на сорванные листья, сваренные вместе с рисом. Для Джима не было никакой разницы, что это такое. Он выпил весь бульон до капли и съел весь рис до последнего зернышка, съел каждую травинку, чем бы она там ни была.
Доев, он всё ещё чувствовал голод, но совсем уж голодным он не был. Даже частичное облегчение казалось ему благословением свыше.
- Господи! - воскликнул он. - Как же хорошо-то.
- Ну не сказал бы, что совсем хорошо, - ответил на это МакКинли. Его миска была такой же чистой и гладко вылизанной, как у Петерсона. - Дай мне три таких порции, да ребрышек к ним... - До плена он лишь о женщинах вызывался с подобным восторгом. Люди воспринимали пищу, как должное, дурачки.
Вместе они отнесли миски в нечто похожее на поилку для лошадей. Судя по всему, это действительно когда-то было поилкой для лошадей. Петерсон положил в воду миску и ложку. Посуда должна быть чистой, в противном случае дизентерии не избежать. Когда в одном месте надолго собирается толпа народу, она всё равно неизбежна, но хотелось бы этот момент немного оттянуть.
После ужина было вечернее построение и перекличка. Пока япошки не приказывали, никто на неё особо не торопился. Некоторые охранники с трудом могли досчитать до двадцати одного, чтобы не сбиться, и этот факт тоже усложнял положение. Пока американцы стояли в строю, начался дождь. Укрыться от него никто и не пытался, иначе охранники сбивались со счёта и перекличка затягивалась. По крайней мере, это не промозглый дождь, какой иногда идет на материке. Испортить погоду не могли даже япошки. Петерсон стоял в строю, а по его носу, ушам, подбородку и пальцам стекали капли воды. Ему стало жаль тех, кто носил очки. Они, наверное, совсем ослепли.
Наконец, япошки убедились, что никто не сбежал. Командовавший перекличкой сержант махнул рукой. Стоявшие в первых двух рядах увидели этот жест и начали расходиться, за ними потянулись и остальные.
Петерсону и МакКинли хватило ума поставить свою палатку на возвышенности. Так грязь не попадет внутрь. К тому же, дождь скоро должен прекратиться. Он то начинался, то прекращался, то опять начинался... но у них была
