За гранью - Питер Робинсон

— Да прекрати ты себя жалеть, Алан. Тебе это не идет.

Бэнкс, разгибая скрепку, уколол палец, кровь капнула на стол. В какой это сказке кололи палец… А, в «Спящей красавице»! Но он не заснет. О том, чтобы выспаться, можно только мечтать.

— Так что, мы будем жить дальше или ты будешь дуться и не замечать меня? Если собираешься так себя вести, поставь меня в известность.

Бэнкс не сумел сдержать улыбки. Она права! Он действительно очень себя жалел. И счел верным ее решение, поскольку их отношения были чреваты проблемами для обоих. Скажи ей об этом, подсказывал ему внутренний голос, будь мужчиной, не взваливай на нее всю тяжесть ответственности. Он оказался в затруднительном положении: о своих чувствах он никогда не говорил. Пососав палец, Бэнкс произнес:

— Да я и не собираюсь дуться. Дай мне немного времени, чтобы привыкнуть к нынешней ситуации. Мне было так хорошо с тобой.

— А ты знаешь, мне тоже, — подхватила Энни, и уголки ее губ чуть растянулись, изображая улыбку. — Думаешь, если я проявила инициативу, то мне легче? У нас разные цели, Алан. Разные стремления. И с этим ничего не поделаешь.

— Ты права. Обещаю, что не буду дуться, не стану к тебе плохо относиться, если и ты не станешь относиться ко мне, как к какой-то гадости, прилипшей к подошве твоей туфельки.

— Да неужели, черт возьми, ты считаешь, что я способна на такое?

Пока длился этот разговор, Бэнкс думал о Сандре и ее письме — это оно навеяло ему выразительный образ дерьма на подошве, — но вдруг до него дошло, что говорит-то он с Энни. Да, она права: все было хорошо и закончилось как надо. Он тряхнул головой, возвращаясь в реальность.

— Не обращай внимания, Энни. Мы друзья и коллеги, верно?

Энни, сощурив глаза, пристально посмотрела на него:

— Мне это не безразлично, понимаешь?

— Понимаю.

— И в этом тоже проблема.

— Все наладится. Со временем. Прости, но мне, кажется, ничего в голову не лезет, кроме банальностей. Может, они больше всего подходят для подобных ситуаций? Поэтому, наверное, они так и просятся на язык. Энни, не волнуйся, я сделаю все возможное, чтобы вести себя по отношению к тебе с исключительной вежливостью и уважением.

— Да что с тобой, черт возьми! — смеясь, спросила Энни. — Ну как ты можешь быть таким занудой!

Бэнкс почувствовал, что его лицо горит, но заставил себя засмеяться ей в ответ:

— Ты права. Ну а что с Джанет Тейлор?

— Упряма как бык. Я пыталась говорить с ней. Прокурорские пытались говорить с ней. Ее адвокат пытался говорить. Даже сам Чамберс пытался.

— У нее есть адвокат?

— Федерация прислала какого-то.

— В чем ее обвиняют?

— Ей собираются предъявить обвинение в убийстве в состоянии аффекта. Если она признает себя виновной со смягчающими обстоятельствами, то у нее практически все шансы, что обвинение будет переквалифицировано на непреднамеренное убийство.

— А если она будет вести себя так, как решила?

— Кто знает? Как решат присяжные. Они либо вкатят ей столько же, сколько Джону Хэдли, хотя обстоятельства совершенно разные, либо примут во внимание ее работу и ситуацию, в которой она оказалась, и оправдают за недостаточностью улик. Я думаю, что общественность вряд ли пожелает связывать нам руки, когда мы находимся при исполнении обязанностей, но одобрит ли она превышение пределов необходимой обороны? Угадать невозможно.

— Как она держится?

— Да никак. Пьет с утра до вечера.

— Дура.

— Кто бы спорил! А как продвигается расследование дела Пэйна?

Бэнкс рассказал, что удалось разузнать о прошлом Люси.

Энни только присвистнула.

— Что ты теперь намерен делать? — спросила она.

— Доставить ее в отделение полиции и допросить по поводу смерти Кэтлин Мюррей. Если, конечно, мы ее отыщем. Вообще-то это пустая трата времени: прошло больше девяти лет, да и ей тогда было всего двенадцать, но кто знает, вдруг что-то вскроется? Она проговорится, или мы докопаемся и сумеем предъявить ей обвинение.

— Хартнелл противник подобных приемов.

— Я в курсе. Он уже вполне определенно высказался по этому поводу.

— Как думаешь, Люси Пэйн подозревает, что тебе столько известно о ее прошлом?

— Понятия не имею. Но она явно боится, что кое-кто может рассказать о ее детских годах, поэтому, скорее всего, уже где-то затаилась.

— А шестой труп еще не идентифицировали?

— Нет, — ответил Бэнкс. — Но мы обязательно узнаем, кто это.

Неизвестность не давала ему покоя. Подобно остальным жертвам, тело было закопано нагим. Бэнкс предполагал, что Пэйн сжигал одежду убитых, а кольца, часы и другие ценные вещи каким-то образом сбывал — было бы крайне неразумно хранить их в виде трофеев. Судмедэксперты, поработав над останками, смогли сообщить ему только, что они принадлежат белой женщине в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет и она умерла той же смертью, что и остальные, то есть была задушена веревкой. Горизонтальные полоски на зубной эмали свидетельствуют о периодах недоедания в ранние годы жизни. Возможно, она, как и Катя, приехала из раздираемой войной страны.

Бэнкс уже выделил отдельную группу, которой поручил выяснить данные о пропавших в последние месяцы людях, эта группа работала сейчас не покладая рук, фиксируя все заявления и сообщения. Однако, если эта жертва была проституткой, как Катя Павелик, шансы выяснить, кто она, невелики. Но даже если и так, думал Бэнкс, она ведь чья-то дочь и кто-то сейчас тоскует по ней. А может, и нет. Вокруг так много людей, у которых нет ни друзей, ни семьи, и, если они завтра умрут, их обнаружат мертвыми, только когда придут получать просроченную арендную плату или когда соседи всполошатся, из-за того что запах разложения станет нестерпимым. В стране множество беженцев из Восточной Европы, детей, сбежавших из дома, чтобы попутешествовать… Он должен смириться с тем, что полиция узнает имя шестой жертвы еще нескоро или не узнает никогда. Но мысль о ней не давала Бэнксу покоя.

Энни встала:

— Ну ладно, я сказала все, что хотела. Ах да, ты, наверное, скоро сам узнаешь: я подала рапорт о переводе обратно в управление уголовных расследований. Какие, по-твоему, у меня шансы?

— Ты можешь занять мое место, если захочешь.

Энни засмеялась:

— Неужели ты это серьезно?

— А как, по-твоему? Я могу поговорить о тебе с Роном, если ты считаешь, что это поможет. У нас свободна должность инспектора уголовной полиции, так что сейчас удачное время для подачи рапорта.

— Пока Уинсом не опередила меня?

— Поторопись. Эта девушка хорошо соображает.

— К тому же она еще и симпатичная.

— Да что ты? Не замечал.

Энни показала Бэнксу язык и вышла из кабинета.

Их короткий роман закончился. Наверное, Энни это огорчило, но и принесло некоторое облегчение: теперь не нужно изо дня в день раздумывать, вместе они или уже пора разбегаться. Да и он снова свободен, хотя эта свобода казалась ему весьма сомнительным подарком.

— Сэр?

Бэнкс поднял глаза от бумаг и увидел в дверях Уинсом.

— Да?

— Только что позвонил Стив Нэйлор, сержант охраны.

— Что случилось?

— Да ничего особенного, — засмеялась Уинсом. — Мик Блэр просится на беседу.

Бэнкс энергично потер руки:

— Отлично. Пусть сейчас же ведут его, Уинсом, в самую комфортабельную допросную.

На следующее утро перед выездом в Лондон Мэгги, упаковав рисунки и собравшись в дорогу, решила отнести Люси чашку чая. Что еще она могла сделать для несчастной женщины, на долю которой выпали страшные испытания?

Они славно поговорили прошедшей ночью, с удовольствием выпили бутылку белого вина, и Люси — как бы случайно — обмолвилась об ужасном детстве, о том, какие издевательства вынесла и как недавние события воскресили в памяти прошлое. Люси призналась, что боится полиции: они вполне могут состряпать против нее какие-нибудь улики, а для нее невыносима даже мысль, что ее снова отправят в тюрьму. Она еле пережила единственную ночь в камере.

Это громкое дело полиция постарается закрыть любой ценой. Люси подозревала, что за ней установлена слежка, поэтому, когда стемнело, тайком выбралась из дома приемных родителей и на первом поезде добралась до Йорка, там пересела на другой, идущий в Лондон, где и занялась изменением своего облика. Мэгги должна была признать, что та Люси Пэйн, которую она знала, ни за что не надела бы такую убогую одежду и не накрасилась бы столь вульгарно. Мэгги согласилась не выдавать тайну Люси, а если кто-то из соседей заметит гостью, Мэгги объяснит, что к ней ненадолго заглянула дальняя родственница.

Окна обеих спален, большой и маленькой, выходили на Хилл-стрит, и, когда Мэгги, постучав в дверь отведенной Люси маленькой спальни, вошла, то обнаружила Люси возле окна. Абсолютно голую. Она повернулась и, увидев в руках Мэгги чашку чая, воскликнула: