Ненависть - Иван Шухов

Далеко на хуторе кричали петухи. Над степью плыл горьковатый запах далеких аульных кизячных костров. И вспомнил Роман в эту минуту глубокой ночной тишины о Линке. Милый сердцу его девичий образ на мгновение возник в воображении.

Долго не спал в эту короткую весеннюю ночь Роман. События, случившиеся за время его отсутствия на пашне,

убеждали его в необходимости создания крепкого руководящего ядра артели. Роман знал теперь, что тут должен быть всегда начеку строгий и бдительный организатор-вожак, вожак, которому бы доверились, на которого бы смело положились эти разные по характеру люди. ” Нельзя мне ни минуты дремать»,— думал он. Роман глубоко почувствовал, что от его личной сноровки, хозяйской сообразительности и умного руководства во многом будет зависеть преодоление внутренних неполадок и трудностей, которые возникли в молодом коллективе

на каждом шагу.На другой день, когда чуть свет поднялись плугатари и бороноволоки, готовясь к утренней упряжке, Роман решительно объявил:

Питаться будем по-прежнему — из общего котла, товарищи. Всем ясно?

- Ясно, товарищ председатель,— с присущей ему живостью откликнулся Кенка.

— Ясно! — поддержал его Ералла.

- А если ясно, то подходи и получай свою порцию. Каша у меня нынче мировая,— пробасила Кланька и, засучив могучие руки, вооружилась черпаком.

Люди потянулись гуськом к огромному артельному котлу за горячим варевом, протягивая котелки и миски притворно строгой и гордой поварихе.

Последним подошел к котлу Луня. Кланька, торжествующе оглядев его с ног до головы, щедро наполнила вместительный котелок кашей. И Луня, присев на войлок рядом с аппетитно завтракающими артельщиками, вздох-

нул, почесал бороду и протянул руку к вороху пышных хлебных ломтей.

По окончании трапезы повеселевшие люди, ободряя друг друга незлобными шутками, начали извлекать из сундучков туго набитые солью мешочки…

— Жертвую на общее благо…

— То-то, давно бы так,— сказала подобревшая Кланька.

Однажды в яркое воскресное утро жители хутора Ар-лагуля были озадачены неожиданным событием. Внимание хуторян привлекла огромная фанерная доска, появившаяся над карнизом резного пикулинского крылечка. На доске, обведенной затейливой рамкой, были намалеваны алой масляной краской громадные буквы:

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

ЗДЕСЬ

Контора колхоза

«СОТРУДНИК РЕВОЛЮЦИИ»

Хозяин дома — Силантий Пикулин, вырядившийся в новую сатинетовую рубаху, переминался с ноги на ногу на крылечке, держа в руках огромную папку, туго набитую бумагами.

На хуторе только и было теперь разговору:

— Слышали, новый колхоз объявился?!

— Вот это артель — не «Интернационалу» чета!

— Что там говорить. Самостоятельные люди объединились. Обоюдные. Не с бору да с сосенки, как у Ромки.

— Факт. Тут народ подобрался фартовый — я те дам! Не мужики — короли! Обыкновенное дело…— подпевал в тон окатовцам и пикулинцам Филарет Нашатырь.

А Антип Карманов, шныряя по дворам единоличников, почтительно раскланиваясь с каждым из них, говорил елейно-вкрадчивым голосом:

— Присоглашаю вас, дорогие хуторяне, в новый, настоящий колхоз. Душевно присоглашаю. Кто желает честно работать, быть в союзе с самостоятельными гражданами, тех покорнейше прошу пожаловать в контору колхоза «Сотрудник революции» и подать устное прошение товарищу Окатову.

— Какому Окатову? — спрашивали удивленные хуторяне.

— Бывшему бойцу Красной Армии, Иннокентию

Епифановичу Окатову,— объяснял с улыбкой Антип Карманов.

— Во как!

— Так, так, дорогие хуторяне и гражданы. И опять же скажу, у кого нехватка в муке или в семенах, покорнейше прошу в нашу контору. Всему беднейшему классу окажет подмогу наш пролетарский колхоз «Сотрудник революции» — и фуражом и хлебом. У нас и того и другого в полном достатке. В нашей новой артели, сказать по секрету, одной только живой воды разве нету, а остальное все налицо.

Растерянный народ не очень-то доверял Антипу, но тем не менее валом повалил в пикулинский дом. Всех опередил Капитон Норкин. Первым явившись к Иннокентию Окатову, он вручил ему письменное прошение о принятии в колхоз, а полчаса спустя и в самом деле вез домой па своем коньке мешок муки-сеянки. Бойкий конек Кантона, выгибаясь под неуклюже долговязым хозяином, весело похрапывал и косился на людей озорным глазом. А Капитон Норкин, высоко задирая мерину го-лову, ехал по улице надменный и торжествующий. Бабы с изумлением смотрели на Капитона, и каждая из них спрашивала:

— Неужели и впрямь муку отпускают? Капитон, осадив коня, отвечал:

-Отпускают, гражданки бабы. Отпускают действительно, если вы есть сознательные коллективисты…

-Это как так — сознательные? — недоумевали бабы.

А вот такие, как я, например,— отвечал Капитон.— Подал прошение в колхоз и получил сполна свою порцию — три пуда сеянки. Не мука — пух пухом! Валяйте, пока не поздно, записывайтесь в нову артель. Там — все сыром в масле будем кататься. Там у нас круглый год будет масленка!

— Да что ты говоришь, Капитон?

- Богом клянусь, гражданки бабы! — божился, крестясь, Капитон.

А тем временем на просторный пикулинский двор свозились со всего хутора машины состоятельных хуторских мужиков. Здесь были собраны сенокосилки и двухлемешные плуги, сноповязалки и сеялки, самосбросы и лобогрейки.

Анисим приволок молотилку с чугунным приводом, выставив ее напоказ под окнами пикулинского дома.

Приволок во двор к Пикулину новый однолемешный плуг и Капитон Норкин. Плуг этот он выиграл в прошлом году на районной лотерее общества «Долой неграмотность» по полтинничному билету.

Весь день с утра до вечера толпился у ворот возбужденный народ. А под вечер появился на резном крылечке сам председатель новой сельхозартели Иннокентий Окатов. На нем были голубая майка и роскошные кавалерийские галифе с зелеными чешуйчатыми подтяжками. Преувеличенно низко раскланявшись с мужиками и снисходительно улыбаясь зевавшим на него бабенкам, он выпрямился, как в строю по команде «смирно», и, подняв над головой руку, строго проговорил:

— Все вы очень хорошо даже знаете меня, дорогие сограждане, сызмальства моей жизни…

— Что там говорить — весь налицо!

— Факт, все знают. Обыкновенное дело…— с восторгом подтвердил Филарет Нашатырь.

— К порядку, дорогие сограждане. К порядку. Прошу выслушать мою речь,— продолжал Иннокентий Окатов.— Все вы знаете, что я вернулся в родимый хутор из рядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Я вернулся и ахнул. Ахнул потому, что сразу насквозь увидел, как плохо вы жили на сегодняшний день. Разве это жизнь, дорогие хуторяне?! Нет, это не жизнь, а драма!