Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия - Генри Адамс

— Ты похудел! — Мать прижала его к груди. — Уж не болен ли? Господи, какой бледнущий!

— Чувствую себя отлично. — Это был его обычный ответ, и он вполне соответствовал истине. Прежней полноты в груди и бедрах как не бывало — одни мускулы. Талия: тридцать дюймов. Рост: шесть футов. Вес: сто семьдесят фунтов. Жирным он теперь уж никогда не станет.

— Тебе нужно позавтракать. А мне-то, господи, мне-то сколько всего нужно! Я делаю закупки. Это нормирование все перевернуло вверх дном. Похоже, мы потеряли все районы в Азии, где добывают каучук. Блэз рвет и мечет.

Они прошли в сад. Под деревьями, бросавшими узорчатые пятна зеленоватого света на белые скатерти, сидели и поглощали еду люди. Он насчитал с десяток таких, кого можно было отнести к «нам»; остальные были «они», по большей части в военной форме.

Питер принялся за булочки с маслом, а Фредерика начала обмениваться приветствиями с друзьями, и несколько генералов и адмиралов засвидетельствовали ей свое почтение; она каждому представляла своего «верзилу сына», и Питер не без гордости подумал, что вот и он тоже, хотя бы через свою семью, соприкасается с высшей военной иерархией, в которой он так явно был одним из низших.

— Отец всю эту неделю в Уотч-Хилле. Я сказала, пусть сам открывает дом, я не собираюсь уезжать из города, когда ты вот-вот должен вернуться.

Она радостно улыбалась ему, он радостно улыбался ей. Они любили друг друга. Жаль только, им не о чем было говорить. Они не давали друг другу поводов для беспокойства, поэтому настоящей близости между ними не было; впрочем, ее и не могло быть в семье, где пылкость детских чувств обращалась не на родителей, а на слуг. Питеру казалось, что Блэз обратил внимание на Инид лишь после того, как она против его воли вышла замуж за Клея. С тех пор отец болезненно остро воспринимал каждый шаг дочери, и, по мере того как конфликт разрастался, каждый с надеждой подстерегал момент, когда родственная любовь получит конечное завершение в нокауте.

Подали закуску: авокадо с крабами. Крабы были хороши, если б не множество крошечных пленок, которые застревали в зубах. Русские разделывали крабов не очень чисто и клали мало пряностей.

— Ты понятия не имеешь, чего стоило твоему отцу сунуть тебя в военное министерство. — Фредерика считала само собой разумеющимся, что связи пускают в ход совершенно открыто.

— Представляю, — сказал Питер, хотя он вовсе не желал представлять себе, как Блэз нажимает на все педали, чтобы поудобнее устроить ему жизнь.

— Мне кажется, он даже добивался, чтобы тебе присвоили офицерское звание.

— Это уж слишком.

— Я тоже так думаю. — Она ничего не утаивала от него. — По-моему, его раздражает, что ты всего-навсего нижний чин, сержант.

— А меня это устраивает. — Питера действительно устраивало, что он простой сержант, особенно теперь, когда ему уже не придется жить в бараках. Быть чином выше значило бы принять более деятельное участие в войне, а это не входило в его расчеты. Он словно наглухо отгородился от войны. И хотя сидеть в министерстве было скучно, он отнюдь не жаждал деятельности. Он был уверен, что на фронте его убьют. Этим он отличался от своих сверстников: они были решительно не способны вообразить себе свою смерть. Он же умел ее вообразить, пожалуй, даже слишком наглядно, и предпочитал оставаться в живых. Пусть другие исполняют свой долг.

— Клей приезжает в отпуск. Его произвели в… — Она запнулась. — Что, что нам делать с Инид?

Питер внутренне ликовал: наконец-то он причислен к взрослым, которым постоянно приходится что-то с кем-то делать.

— Ты должен поговорить с ней! — Фредерика произнесла это таким тоном, будто нашла великолепное разрешение проблемы. — Да, да! Она тебя слушает. Она не слушает ни меня, ни Блэза, они почти не разговаривают друг с другом. — Фредерика от изумления открыла рот. — Боже мой, да ведь это же Блок!

Посмеиваясь про себя, Питер наблюдал, как Айрин Блок прошла через сад с гордо поднятой головой: она была в стане врага и знала это.

— Эта женщина где хочешь пролезет. — В голосе Фредерики звучала неподдельная боль. — А ведь мы, между прочим, для того и основали наш клуб, чтобы не пускать ее сюда.

Айрин Блок подошла к столу, где сидели генералы и их жены.

— Слабое основание, чтобы открывать клуб. — Питер был искренне тронут огорчением матери.

— А еще, — без всякого перехода сказала Фредерика, — у нее интрижка с Бэрденом Дэем.

— Ну, в это я не верю. Он ведь старый.

— Шестьдесят лет — это не так уж много. — Фредерика машинально прикрыла рукой шею, на которой был написан ее возраст. — Да, ты еще в этом убедишься. — Она снова заговорила об Инид, а Питер ел авокадо с крабами и досадовал, что в них слишком много волокон. Зато основное блюдо было великолепно: цыплячья грудка, свернутая в виде котлеты. Он ткнул вилкой в румяную корочку, изнутри брызнуло горячее масло.

Из рассказа Фредерики выходило, что Инид слишком часто видится с неким морским офицером. Она не ответила ни на одно письмо Клея. Он соглашался дать ей развод, но она не хотела ни с кем об этом говорить.

— Она пьет?

Фредерика неожиданно стала выгораживать дочь: мать была готова на все, даже на лжесвидетельство.

— Что значит — пьет? Разумеется, выпивает, как и все прочие.

— В прошлую зиму она явно перебирала.

— Ну так что ж, время от времени это с каждым случается. При таком… напряжении, — туманно пояснила Фредерика, подставляя щеку для поцелуя Люси Шэттак.

Питер поднялся с набитым ртом. Люси сказала:

— Фредерика, не слишком ли он для тебя молод? Да уж не Питер ли это? Господи боже, так и есть! Я-то подумала, что твоя мать, как все наши девушки, внесла свой вклад в победу над врагом и отдала дань нашим мальчикам!

Из всех светских зубоскалок Вашингтона сардонически-язвительная Люси казалась Питеру самой занятной. Ее муж был одним из лидеров республиканской партии, ее казначеем и оптимистом. Люси была пессимисткой.

— В этом году наше дело дрянь, как всегда.

— Все из-за этого проклятого Рузвельта, — автоматически ответила Фредерика.

— Знаешь, мне кажется, он бессмертен. Во всяком случае, я так и говорю своему Лоренсу: можешь примириться с тем, что теперь мы на сто лет вперед обеспечены такими радетелями об общественном благе, как Гарри Гопкинс. Да, кстати, раз мы уж заговорили о зануде Гарри: ты слышала, что случилось, на прошлой неделе в Мидлберге? — Она начала рассказывать, глаза ее заблестели. История — это сплетня, мудро подумал Питер, вся хитрость в том, чтобы определить, какая именно сплетня — история.

Как только Люси сделала передышку, Фредерика указала на миссис Блок.

— Она тут.

— Да уж вижу. Это на нее похоже. С важным видом и полной мошной. Я велела Лоренсу быть к ней повнимательней. Мы должны выжать из нее деньги на прием.

— Ее денежки достаются только Бэрдену Дэю и демократам.

— Старый козел, — лаконично отозвалась Люси Шэттак, — Между прочим, на этот раз ему придется начинать борьбу уже с первичных выборов. Рузвельт кого-то поддерживает против него, и…

— Какой он мстительный! — вставила Фредерика.

— Просто изверг, когда с ним не соглашаются. Всегда с ножом наготове, правда?

Люси выжидающе посмотрела на Питера, и тот нехотя опустил полную ложку домашнего ванильного мороженого с густым шоколадным кремом.

— Он поступает с другими так же, как, на его взгляд, они при малейшей возможности поступили бы с ним самим, — изрек Питер и отправил мороженое в рот.

— Какая досада, что моя Элизабет еще так молода, — вздохнула Люси Шэттак. — Хочу, чтобы она вышла замуж за кучу денег. — Она ласково похлопала Питера по руке. — Это тебя мы имеем на примете.

Фредерика нахмурилась, как делала всегда, когда речь заходила о деньгах.

— Питер еще так молод…

— А Элизабет еще моложе, ей всего пятнадцать. — Люси поднялась. — Вы будете завтра вечером у Инид? Насколько я понимаю, ее третирует только отец?

Питер отдал должное Люси: положил ложку с мороженым. Слов нет, она проницательна.

— Да, конечно, — быстро ответила Фредерика, и Люси с Питером стало ясно, что она впервые слышит о приеме у дочери.

— Это в честь Гарольда Гриффитса, — сказала Люси. — Он уезжает на Тихоокеанский фронт… военным корреспондентом.

— Я знаю. — На этот раз Фредерика опоздала с репликой; новость ошеломила ее, она растерялась и ответила невпопад. Но Люси Шэттак уже ушла.

Фредерика повернулась к Питеру.

— Теперь все зависит от тебя, — сказала она, благословляя на бой его, свою опору и защиту. — Ты должен вразумить Инид.

Но Инид не нуждалась в том, чтобы ее вразумляли. Во-первых, она больше не пила. Во-вторых, она была счастлива. Она горячо обняла брата.