Великий диктатор - Alex Berest
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему? — я пожал плечами. — Господин Кивекас, скажите, а в каком году и из-за чего город в котором мы сейчас находимся вошёл в состав княжества?
— Ну, насколько я знаю, Улеаборг и центральная с северной Остроботнии присоединены к нашему княжеству по итогам русско-шведской войны в 1809 году. Согласно Фридрихсгамского мирного договора.
— А если бы победила Швеция и отец того мальчика? Был бы сейчас Улеаборг и губерния в составе Финляндского герцогства?
— Я вас понял, — сухо ответил мужчина. — Можете сесть на своё место.
— Нет! — ответил я отказом, чем ещё больше удивил учителя. — Я всё-таки хочу прояснить для вас и для моих одноклассников причины моей некой любви к Российской империи, как вы выразились.
— Минуту, — Конрад Кивекас извлёк часы и, посмотрев время, кивнул мне. — У вас есть десять минут, справитесь?
— Спасибо! — поблагодарил я его. — Господин Феллман, вы не поможете мне? — обратился я к конопатому очкарику сидящему на первой парте.
— Всем чем смогу, — улыбнулся мне внук нынешнего Улеаборгского губернатора Густава Эсиаса Феллмана.
Мы вместе с ним расчертили на доске таблицу. Где было три столбца — Великое княжество Финляндское, герцогство Финляндское и королевство Норвегия.
— Господа, — я поклонился своим одноклассникам. — Сейчас я буду записывать в столбце нашего государства то, что у него и у нас есть. А господин Феллман, будет записывать или пропускать эти же пункты в столбцах Норвегии и исторической Финляндии в составе Шведского королевства. Мы все с вами знаем, как Маркус Феллман любит историю. Итак, начали. Валюта, у нас есть маркка…
У бывшего герцогства своей валюты не оказалось, о чем и свидетельствовали прочерки в соседнем столбце. Из всего что я перечислил, у Норвегии нашёлся только парламент, валюта и собственная армия, а бывшее герцогство отметилось одними прочерками.
— Итак, господа, — обратился я к ученикам и двум обалдевшим от нашей таблицы учителям, в какой стране вы бы захотели жить? Проголосуем?
— Я думаю, это излишне. Спасибо за ваш ответ, господин Хухта. И за вашу помощь, господин Феллман. Можете садиться на свои места. И я думаю, что всё-таки оценю вашу совместную работу на отлично.
Глава 29
— Сударь, а правда, что вам всего девять лет? — без тени смущения спросила моя первая партнёрша и, подхватив меня под локоток, закружила против часовой стрелки.
— Чистая правда, сударыня, — отозвался я и подставил свои ладошки под хлопки ладоней девочки.
— А по вашему росту и не скажешь. Вы меня точно не обманываете? — прошептала эта юная нахалка мне прямо в ухо, когда мы чинно вышагивали, держась за руки, в общем строю танцующих.
— Сердце крещю, — и я действительно перекрестил свободной правой рукой левую половину груди. — А что, это вас смущает, сударыня? — попытался подколоть свою партнёршу, когда мы закружились уже по часовой стрелке.
— Ничуть, — призналась та. — У меня папа младше мамы тоже на три года.
Ой-ой-ой. У этой пигалицы, походу, серьёзные намерения в отношении меня. Ишь как, со своими предками уже сравнивает. Но тут, наконец, произошла смена партнёров и доставшаяся мне серьёзная блондинка с ходу огорошила меня:
— А я, сударь, поэтесса. Хотите послушать мои стихи? — и подхватив друг друга под локоток мы с ней поскакали как два козлика, когда началась активная фаза в этом танце.
В общем, я кое-как дотерпел этот длинный контрданс и попытался смыться к столам с прохладительными напитками, мысленно проклиная создателей подобных развлечений. Ещё в самом начале Рождественского бала я обнаружил на этих столиках апельсиновый сок. Но успел угоститься только маленьким стаканчиком.
— Хухта! — меня дернула за рукав какая-то сила, и я оказался за колоннадой основного зала в окружении семиклассников. — Не смей танцевать и разговаривать с баронессой Клеркер! — Надо мной навис светловолосый и конопатый парень. — Ты меня понял?
— А кто из них была баронесса? А то они не представлялись, а на них не написано, — попытался я всё свести к шутке, попутно пытаясь вспомнить, кто это такой.
И это у меня почти получилось. Вокруг нас раздался смех, а семиклассник в прикольных прямоугольных очках заявил моему оппоненту:
— Ари! Ты тогда всех пятиклашек отлавливай и об этом предупреждай, — и я наконец вспомнил.
Это был Ари Сипиля, сын секретаря местного сейма. Они жили практически за городской чертой, и его привозили на занятия в личном экипаже.
— И баронессу приводи, а то может кто её, как наш Хухта, в лицо не знает, — и мальчишки зашлись в смехе.
— Чё уставился? Всё, вали отсюда! — И мне барственно помахал рукой тот, кто меня сюда и затащил.
— А то что? Где хочу, там и стою. На кого хочу, на того и смотрю, — переклинило меня от его жеста.
— В лоб получишь! Вот что! Тебе пинка отвесить для скорости? Так сейчас устрою, — и парень схватил меня за лацканы парадного полукафтана, намереваясь развернуть мою тушку для приведения в действо оговоренной угрозы.
Чем полностью передо мной открылся, и я пробил со всей своей силы ему по солнечному сплетению. Мальчишка хрюкнул и резко согнулся заставив меня отпрянуть назад. Спиной я в кого-то уткнулся и, подняв свой взгляд, наткнулся на весёлые глаза того самого очкарика в прикольных очках. Он мне неожиданно подмигнул и, схватив за плечи, вытолкал из-за колоннады в зал, а в спину бросил:
— Мы сами с ним разберёмся. Иди. Не бойся. Празднуй.
…..
Моя критика поэмы «Рассказы о прапорщике Столе» не прошла для меня даром. Через пару дней после того урока наш классный наставник Теодор Оскар Фростерус опубликовал в своей газете «Лоухи» статью с моей таблицей и критикой в отношении поэмы Рунеберга. Причем, очень хвалил моё критическое мышление и призывал финнов раскрыть себе глаза на насильственную шведскую пропаганду, которая, по его мнению, мешает самоопределиться финскому коренному населению.
На следующий день вышла гневная статья в газете «Каику», принадлежавшая нашему учителю финского и шведского языков Конраду Фредрику Кивекасу. В которой он обрушился с критикой на Фростеруса, не столько за поддержку моего мнения, сколько из-за того, что он нарушил педагогическую этику, вынеся обсуждение за стены лицея.
И всё бы ничего, но обе эти статьи перепечатало столичное издание шведской народной партии, газета «Викинг», с призывом положить конец нападкам на шведско-финскую литературу, как основу всей литературы в стране. Ой, чего тут началось! Народ только-только подуспокоился после отправки войск в
