Андроид Каренина - Лев Толстой

Ребенок болен, а она сама хотела ехать. Дочь больна, и этот враждебный тон.

Возбуждающий выброс адреналина после встречи в лесу и та мрачная, тяжелая любовь, к которой он должен был вернуться, поразили Вронского своею противоположностью. Но надо было возвращаться, и он, простившись с Левиным, уехал к себе.

Глава 15

Перед отъездом Вронского на встречу, обдумав то, что те сцены, которые повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но тот холодный, строгий взгляд, которым он посмотрел на нее, когда пришел объявить о своем отъезде, оскорбил ее, и еще он не уехал, как спокойствие ее уже было разрушено.

В одиночестве потом обдумывая этот взгляд, который выражал право на свободу, она пришла, как и всегда, к одному — к сознанию своего унижения.

— Он имеет право уехать когда и куда он хочет, — жаловалась она Андроиду Карениной. — Не только уехать, но оставить меня. Он имеет все права, я не имею никаких. Но, зная это, он не должен был этого делать.

Вместе они бежали из Петербурга, вместе построили Воздвиженское на обломках старого, заброшенного имения. Но теперь он был далеко, исполняя роль мчащегося вперед предводителя мятежников, а она вынуждена была ждать его в холодном одиночестве осени.

— Однако что же он сделал?.. Он посмотрел на меня с холодным, строгим выражением. Разумеется, это неопределимо, неосязаемо, но этого не было прежде, и этот взгляд многое значит, — заключила она, обращаясь к Андроиду Карениной, которая мягко расчесывала ее длинные распущенные волосы. — Этот взгляд показывает, что начинается охлаждение.

И хотя она убедилась, что начинается охлаждение, ей все-таки нечего было делать, нельзя было ни в чем изменить своих отношений к нему. Точно так же как прежде, одною любовью и привлекательностью она могла удержать его. И так же как прежде, занятиями днем и галеновою капсулой по ночам она могла заглушать страшные мысли о том, что будет, если он разлюбит ее. Правда, было еще одно средство: не удерживать его, — для этого она не хотела ничего другого, кроме его любви, — но сблизиться с ним, быть в таком положении, чтоб он не покидал ее.

Это средство было развод с Карениным; но что хуже всего, это значило, что в Министерство необходимо будет отправить гонца с прошением, тем самым обнаружив местоположение повстанческого лагеря; это также значило, что они прекратят борьбу и будут просить о помиловании. И, конечно же, это значило, что они предадут своих роботов III класса, хотя об этом Анна не могла даже и помыслить.

В таких раздумьях она провела без него пять дней, те самые, которые он должен был находиться в лесу. Но на шестой день его отсутствия она почувствовала, что уже не в силах ничем заглушать мысль о нем и о том, что он там делает. В это самое время дочь ее заболела. Анна взялась ходить за нею, но и это не развлекло ее, тем более что болезнь не была опасна. Как она ни старалась, она не могла любить эту девочку, а притворяться в любви она не могла. К вечеру этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх за него, что решилась ехать в город, но, подумав хорошенько, написала то противоречивое сообщение, которое получил Вронский, и, не перечитав его, послала Лупо.

На другое утро она получила его ответ и раскаялась в своем сообщении. Она с ужасом ожидала повторения того строгого взгляда, который он бросил на нее, уезжая, особенно когда он узнает, что девочка не была опасно больна. Но все-таки она была рада, что написала ему. Теперь Анна уже признавалась себе, что он тяготится ею, что он с сожалением бросает свою свободу, чтобы вернуться к ней, и, несмотря на то, она рада была, что он приедет. Пускай он тяготится, но будет тут с нею, чтоб она видела его, знала каждое его движение.

Она сидела в гостиной, под лампой, и читала, прислушиваясь к звукам ветра на дворе и ожидая каждую минуту приезда Вронского. В доме было тихо, повсюду в имении, населенном роботами, царил холод гробового молчания; машины, погруженные в ночной Спящий Режим, не издавали ни звука. Только один, единственный робот во всем Воздвиженском оставался рядом с человеком — это была Андроид Каренина; она принесла чай, разогретый внутри ее грозниевого корпуса.

Наконец Анна услышала на крыльце знакомое «бум-бум» Фру-Фру Второй, которая обивала с огромных лап налипшую в дороге грязь. Андроид Каренина посмотрела на дверь и сверкнула глазами. Анна, вспыхнув, встала, но, вместо того чтоб идти вниз, как она прежде два раза ходила, она остановилась. Ей вдруг стало стыдно за свой обман, но более всего страшно за то, как он примет ее. Чувство оскорбления уже прошло; она только боялась выражения его неудовольствия.

Она вспомнила, что дочь уже второй день была совсем здорова. Ей даже досадно стало на нее за то, что она оправилась как раз в то время, как было послано сообщение. Потом она вспомнила его, что он тут, весь, со своими руками, глазами. Она услыхала его голос. И, забыв все, радостно побежала ему навстречу.

— Ну, что Ани? — робко сказал он снизу, глядя на сбегавшую к нему Анну.

Он сидел на стуле и стаскивал теплый сапог.

— Ничего, ей лучше.

— А ты? — сказал он, отряхиваясь.

Она взяла его обеими руками за руку и потянула ее к своей талии, не спуская с него глаз.

— Ну, я очень рад, — сказал он, холодно оглядывая ее, ее прическу, ее платье, которое он знал, что она надела для него.

Все это нравилось ему, но уже столько раз нравилось! И то строго-каменное выражение, которого она так боялась, остановилось на его лице.

— Ну, я очень рад. А ты здорова? — сказал он, отерев платком мокрую бороду и целуя ее руку.

«Все равно, — думала она, — только бы он был тут, а когда он тут, он не может, не смеет не любить меня».

Вечер прошел счастливо и весело. Он рассказал про встречу в лесу, про Федорова, про эмоциональные бомбы. И Анна умела вопросами вызвать его на то самое, что веселило его, — на его успех. Она рассказала ему все, что интересовало его дома. И все сведения ее были самые веселые.

Но поздно вечером, когда они остались одни, Анна, видя, что она опять вполне овладела им, захотела стереть то тяжелое впечатление взгляда за сообщение. Она сказала:

— А признайся, тебе досадно было получить сообщение, и ты не поверил мне?

Только что она сказала это, она поняла, что, как ни любовно он был теперь расположен к ней, он этого не простил ей.

— Да, — сказал он. — Послание было такое странное. То Ани больна, то ты сама хотела приехать.

— Это все было правда.

— Да я и не сомневаюсь.

— Нет, ты сомневаешься. Ты недоволен, я вижу.

— Ни одной минуты. Я только недоволен, это правда, тем, что ты как будто не хочешь допустить, что есть обязанности…

— Обязанности таскаться где ни попадя, пить и курить вместе с Левиным в охотничьем домике…

— Но не будем говорить, — сказал он.

— Почему же не говорить? — сказала она.

— Я только хочу сказать, что могут встретиться дела необходимые. Если мы по-прежнему будем жить в повстанческом лагере, противостоящем Министерству, в логове пришельцев, то всегда будут дела и опасные выезды из дома. Но разве ты не знаешь, что я не могу без тебя жить?

— А если так, — сказала Анна вдруг изменившимся голосом, — то ты тяготишься этою жизнью… Да, ты приедешь на день и уедешь, как поступают…

— Анна, это жестоко. Я всю жизнь готов отдать…

Но она не слушала его.

— Если тебя еще приглашают куда-нибудь, то и я поеду. Если ты отправишься осматривать укрепления, то и я с тобой. Я не останусь здесь. Или мы должны разойтись, или жить вместе.

Вронский увидел наконец возможность высказать свои желания, рассказать Анне о той дороге жизни, которой уже давно мечтал пойти.

— Тогда, возможно, вполне возможно, что этот созданный нами мир не долго еще простоит.

Андроид Каренина знала прежде своей хозяйки, к чему приведет этот разговор. Она аккуратно поставила чайные принадлежности на столик, и, похлопав по коленям, позвала в раскрытые объятия Лупо. Его серебристая шкура была в черных подпалинах от разорвавшихся эмоциональных мин. Гордый волк поднялся и пошел к Андроиду Карениной.

Андроид Каренина знала прежде своей хозяйки, к чему приведет этот разговор. Она, похлопав по коленям, позвала Лyпo в раскрытые объятия

— Если мы только попросим о помиловании — попросим Министерство простить нас, а твоего мужа дать тебе развод. Ты и я будем вместе… навсегда. Мы будем частью будущего нашего народа. Мы поженимся и войдем в общество, вместо того чтобы валяться на задворках его в грязи.

— Вместе… — медленно произнесла Анна. Голова ее кружилась; неожиданно все ее желания сосредоточились на одном — как можно скорее решить этот вопрос.