Бегущая в зеркалах - Людмила Бояджиева

— Именно для того, чтобы всегда смотреть на бегающих там собак. Я устал, милая, пора спать, — забрался под атласный стеганый пуховик Динстлер.

Ванда, превратившаяся из рыженькой девчушки в зрелую, цветущую блондинку, расчесала залаченные пышные крендельки, короной возвышавшиеся на макушке. Спать в бигуди необходимости теперь не было — в новом доме имелась прекрасная сушилка для волос. Синий гипюр ночной рубашки специально подобранной в тон обстановки спальни, запах дорогой парфюмерии, следовавший за Вандой соблазнительным шлейфом, поднимали настроение. Она чувствовала себя состоятельной дамой, вплотную приблизившуюся к тем кругам, о которых когда-то вычитывала сплетни в светской хронике. Да и муж не обманул ожиданий — он несся вперед как курьерской экспресс, ее возмужавший, не перестававший удивлять Готл.

…После того как в Граце молодожены обменялись обручальными кольцами перед регистрирующим брак чиновником муниципалитета и выпили в маленьком ресторанчике по бокалу шампанского, Ванда, вкрадчиво заглядывая в глаза мужу, попросила:

— Обещай, дорогой, сделать мне маленький подарок… разреши называть тебя Готлом. Понимаешь — Йохим — не твое имя, какое-то нелепое, громоздко-провинциальное. А Готтлиб — имя гордое — для человека напористого и удачливо — «любимец Бога!» Ты зря смеешься — я кое-что понимаю в мужчинах. Но для меня ты будешь Готл — правда мило и аристократично?

— Мне все равно, киска. Пожалуй — ты права. Только при посторонних, пожалуйста, без излишней нежности. Сдается мне, что наш образ жизни не будет слишком уединенным, — пообещал Динстлер.

Ванде не хотелось выключать свет — так шикарно было все в этой новой спальне, так приятно ощущать себя хозяйкой большого комфортабельного дома, потрясшего сегодня гостей, и притом — законной женой! Женой и соратницей человека, которому все прочат блестящее будущее. А ведь кто бы мог подумать! Ванда вспомнила ночь на чердаке сарая, своего нелепого ухажера и ощущение жизненной неудачи, завершившее тот дурацкий пикник.

— Готл, здесь такая же синяя темень, как там, на чердаке — ты помнишь? — Ванда засмеялась. — Ты как мышонок прятался от всех в укромном уголке, а тут явилась я и лишила тебя невинности!

— Ты что-то путаешь, крошка, — муж протянул руку и спустил с ее плеча кружевную бретельку. — Ты заманивала меня весь день этими пухлыми плечиками, загорелыми коленками. Я поджидал тебя там, на сеновале, пока вы целый час болтали с этой… как ее там?

— Мартой… — нерешительно напомнила Ванда, уже сомневаясь в своей версии случившегося тем летом.

— Да, ты была очень, очень соблазнительна!

— Была? — кокетливо надула губки Ванда.

— Была и есть. Кажется, я не устаю тебе это доказывать… — властно притянул к себе жену Готл.

— Ну что, доктор Леденц, послушаем ваш отчет… Я жду с нетерпением, Ванда, и знаю, сколько сил потребовало от тебя изучение этих поэм. Пожалуйста, без эмоций, опуская литературоведческий анализ и нецензурные выражения, рвущиеся от души, коротко и четко — с начала до конца. Как бы мы не блефовали для публики, сами-то знаем: авантюра с этими бумагами довольно сомнительная, — Динстлер заперся с «главным фармацевтом» в своем кабинете. На столе лежали материалы, подготовленные Вандой — тетрадки из Майеровского ящика и какие-то научные журналы с закладками.

— Собственно, Готл, ты сам заешь, что все, чем располагаем мы — вот в этом ящичке, в трухлявых школьных тетрадках, да еще написано в форме гекзаметра, как ты определил эти длинные строчки с постоянными обращениями к мифологическим персонажам и совершенно непонятными намеками… Правда, милый, я чуть не плакала — этот идиот возомнил себя Гомером или еще не знаю кем, но здесь нет и двух нормальных понятных фраз… — лицо Ванды покрылось от негодования красными пятнами.

— Успокойся, сосредоточься — ты же умница и суть ухватила верно, Динстлер откинулся в кресле, приготовясь к длинной лекции.

— В тридцатые годы секретные службы Третьего рейха начали серьезно заниматься новым биохимическим оружием, толком не зная, на что можно выйти, поскольку эта область была для мировой науки еще темным пятном.

Подобралась группа ученых и биолог Майер, тогда преподаватель Гетебургского университета, известный своими научными трудами, был приглашен лично министром промышленности для сотрудничества в самой передовой и технически оснащенной лаборатории Европы. По-моему, он плохо соображал, для чего его наняли, и с рвением взялся за дело, мечтая облагодетельствовать человечество. Здесь= в своей поэме= он призывает в помощь богов с Олимпа и обсуждает с ними свои научные полномочия. Вот… Ванда, порывшись в бумагах, взяла пожелтевший листок и начала декламировать: — «Радость, о Боги, мою разделите и силой, высшей своей одарите того, кто посмеет…»

— Хватит, хватит! Мы не на творческом вечере поэта Майера, нетерпеливо прервал Динстел. — Я же просил — короче!

— Ладно. Ну, ты знаешь, Готл, что учеными Рейха была отправлена группа на Тибет за тайными знаниями, в Китай — за секретами акупунктуры и даже — к эскимосам, которые научились что-то добывать из тюленей, какой-то гормон. Их шаманы не только вводили людей в транс, но и умели, как следует из ссылки на материалы экспедиций, продлевать жизнь. В результате Майер получил пробирки с препаратами, химические и биологические свойства которых должен был исследовать. Геронтология его мало интересовала. Ожидание отдаленных результатов на человеческом материале требовало долгой жизни, а Майер хотел схватить удачу прямо сейчас — на пороге своего пятидесятилетия. Вот он пишет: — «Века земного пройдя половину, намерен…»

— Ванда, по-моему, ты слишком увлекаешься поэзией. Все-таки Майеру удалось добиться своего — ты уже цитируешь его сочинения чуть ли не наизусть.

— Будь по твоему. Но я просто хочу, чтобы ты понял, что я не фантазирую. Майер кормил мушек-дроздофил своей микстурой и они мутировали, превращаясь в долгожителей, но этот результат, горячо интересовавший его Шефа, самого исследователя, по-моему, не очень волновал. Можно прочесть цитату? — но подчинившись категорическому жесту мужа, Ванда официальным тоном продолжала: — Майера привлекало другое. Он заметил, что некий препарат, названный им МЛ или «размягчитель» — формула, наивно зашифрованная в виде танцующих фигурок прилагается, — способен влиять на клеточный состав организма, изменяя, по-видимому, как мне кажется из дальнейшего, элементы генетического кода. Но тогда об этом еще не думали. Просто Майер заметил, что ткани организма, особенно костные под влиянием МЛ начинали регрессировать, теряя свои возрастные качества и возвращаясь к эмбриональному состоянию. По химическому составу и физическим характеристикам, разумеется. Представляешь, он описывает, как брал мышь, накаченную в течение недели этим МЛ и «лепил» ее, будто она была из глины. Он делал ей плоскую мордочку, вытягивал лапки — в общем, формировал всевозможных уродцев. А потом в ход вступал препарат М2 — названный Майером «закрепителем». Он пробовал разные дозировки и интервалы инъекций, что бы найти оптимальный режим «закрепления» результатов. Кости снова затвердевали (в этот период подопытные животные переводились на особый солевой режим) и коллекция мышей-уродцев вскоре бегала по столу Шефа секретной лаборатории. Причем, в присутствии самого Гитлера! Думаю, именно фюрер выступает в поэме Майера в образе Зевса-громовержца. «Зевс» лично взял одну мышку на память, так как она сильно напоминала ему коллегу, тоже «божественного происхождения», естественно. Круглая и толстая — кто там у них был в правительстве «жабообразен», по определению Майера, конечно?… Не важно. Важно то, что наш гений возомнил себя Пигмалионом и поторопился сделать себе рекламу — слишком много болтал, привлекая внимание дам намеками на некие сверхчеловеческие возможности. Своей квартирной хозяйке он пообещал внешность Эвы Браун или Марики Рок.