Гэбриэль Конрой - Фрэнсис Гарт

— Кого он убил?

— Мексиканца из Фриско по имени Рамирес.

— Кто его убил? Как зовут арестованного?

Голос был Джека Гемлина. Юба Билл живо обернулся, опустил стакан на стойку, утер рот рукавом и, улыбаясь во весь рот, протянул Джеку свою огромную лапищу.

— Тысяча дьяволов, старик, ты ли это? Как жизнь, дружище? Малость спал с лица, я вижу, но хватка прежняя! Мне передавали, что тебе вроде как нездоровилось в Сакраменто на прошлой неделе. Славная встреча, право, и как раз вовремя! А ну, хозяин, плесни стаканчик зелья для Джека! Твое здоровье, старик! Тысяча дьяволов, я рад тебя видеть!

Толпа глазела на собеседников, исполненная почти благоговейного восторга. То была встреча богов — Джека Гемлина и Юбы Билла. Все затаили дыхание. Поставив пустой стакан, Гемлин первым нарушил тишину; щеки его слегка порозовели.

— Как ты сказал, — промолвил он, лениво, по своему обычаю, выговаривая слова, — как зовут человека, который зарезал мексиканца?

— Гэбриель Конрой, — ответил Билл.

Глава 2

Мистер Гемлин вступает в игру

Арест прошел без осложнений. К удивлению шерифа, Гэбриель и не пытался сопротивляться; он подчинился судьбе с какой-то странной готовностью, словно арест был первым шагом к скорейшему решению вопроса, в котором он лично был заинтересован. Впрочем, как отметили некоторые наблюдатели, он в то же время обнаружил не свойственные его характеру расчет и осторожность. Он пожелал лично ознакомиться с ордером на арест, спросил, как было обнаружено тело убитого, и не захотел представить собравшимся никаких объяснений по поводу своего ареста, чем весьма разочаровал всех, знавших его как откровенного и простодушного человека; такое поведение Гэбриеля было расценено как преднамеренная хитрость и истолковано против него. Не сопротивлялся он и при обыске; ни оружия, ни чего-либо иного, изобличающего его вину, найдено при нем не было. Когда он увидел в руках шерифа наручники, то побледнел; стоявшие поблизости слышали, как он тяжело перевел дыхание и что-то запинаясь пробормотал в виде протеста. Шериф, храбрый человек, известный той способностью к быстрым и безошибочно правильным решениям, которая дается лишь верой в свои силы, приметив волнение Гэбриеля, преспокойно опустил наручники обратно в карман.

— Что ж, можно и так. Если желаете рискнуть, я не против!

Взгляды их встретились, и Гэбриель поблагодарил шерифа. Немое соглашение состояло в том, что, если Гэбриель попытается бежать, шериф застрелит его на месте.

Им предстояло отправиться со следующим дилижансом; пока же Гэбриеля, под надежной охраной, поместили в отдельной комнате на втором этаже. Там он обрел свое обычное спокойствие и попросил разрешения закурить трубку. Добродушный страж дал согласие, и Гэбриель во весь рост растянулся на койке. Сильный ветер стучал в окна и, прорываясь в щели, разгонял поднимавшиеся из трубки Гэбриеля клубы дыма по всей комнате. Страж, который был смущен, пожалуй, более Гэбриеля, несколько раз пытался завязать с ним приличный случаю разговор, пока Гэбриель не заявил ему с обычной своей прямотой:

— Не тратьте сил и не развлекайте меня; это не входит в ваши обязанности. А если у вас есть тут друзья и вам хочется немного поболтать, зовите их и не обращайте на меня никакого внимания.

Страж вздохнул с облегчением, когда к ним заявился Джо Холл, шериф.

— Вас желает видеть один джентльмен, — сказал он Гэбриелю, — можете беседовать с ним до самого отъезда. — Повернувшись к стражу, он добавил — А вы заберите стул и сядьте за дверью. Это адвокат арестованного.

Удивленный Гэбриель поднял голову. Вслед за шерифом в комнату вошел юрист Максуэлл. Подойдя к Гэбриелю, он с суровой сердечностью протянул ему руку (должно быть, только что за дверью он смахнул ею с лица последние следы веселости).

— Не рассчитывал, что мы встретимся так скоро, Гэбриель. Как только мне рассказали обо всем и сообщили, что наш приятель Холл получил ордер на ваш арест, я немедленно пустился в путь. Если бы не охромела лошадь, непременно обогнал бы его. — Он помолчал, потом пристально поглядел на Гэбриеля. — Что скажете?

Гэбриель поглядел на него в ответ, но не произнес ни слова.

— Я подумал, что вам потребуется адвокат, — сказал Максуэлл; потом, чуть поколебавшись, добавил: — Мне кажется, я подойду для этого лучше других, поскольку знаю некоторые обстоятельства, предшествовавшие убийству.

— Какие обстоятельства? — спросил Гэбриель с тем же хитрым выражением во взгляде, которое уже повредило ему в общественном мнении.

— Черт побери, Гэбриель, — сказал Максуэлл, нетерпеливо поднимаясь со стула, — зачем повторять нашу первую с вами беседу? На этот раз дело посерьезнее и может обернуться для вас самым печальным образом. Задумайтесь на минуту. Вчера вы обратились ко мне как к юристу, чтобы я перевел всю вашу собственность на имя вашей жены: вы сказали, что уезжаете и больше не вернетесь в Гнилую Лощину. Не стану допытываться у вас, зачем вы приходили ко мне и зачем вели этот разговор. Хочу только подчеркнуть, что никому, кроме меня, этот разговор неизвестен. А если вы спросите меня как юриста, то скажу, что в свете предъявленного вам обвинения он приобретает чрезвычайную важность.

В ожидании ответа Гэбриеля Максуэлл привычным движением руки стер улыбку, замешкавшуюся в уголках его рта. Гэбриель хранил молчание.

— Гэбриель Конрой, — сказал юрист Максуэлл, впадая вдруг в просторечие Гнилой Лощины, — вы что, набитый дурак?

— Вот именно, — ответил Гэбриель с готовностью человека, которого просят подтвердить самоочевидную истину. — Именно так.

— Я нисколько не удивился бы, черт меня побери, — раздраженно подхватил Максуэлл, — если бы это было именно так. — Он умолк, как будто устыдившись своей вспышки, потом заговорил более спокойно и рассудительно. — Что ж, Гэбриель, если вы не желаете исповедаться мне, я исповедаюсь вам. Полгода тому назад я счел вас самозванцем. Полгода тому назад женщина, являющаяся в настоящее время вашей женой, обвинила вас в самозванстве, в том, что вы присвоили себе имя и права, вам не принадлежащие; что хоть вы и называете себя Гэбриелем Конроем, но она, Грей Конрой, сестра истинного Гэбриеля Конроя, заявляет, что вы лжете. Она представила доказательства, свидетельства, — черт бы их все побрал! — продолжал свою речь Максуэлл, вздымая руки горе, словно актер, участвующий в мимическом представлении. — Не думаю, чтобы в то время нашелся хоть один юрист, который отказался бы поддержать ее иск, не счел бы ее доказательства достаточно вескими. Я отправился к вам; вы, конечно, помните нашу беседу. Вы помните и соглашение, к которому мы пришли. Должен вам сказать, что второго человека, столь убедительно признающегося в своей вше, не будучи виновным, мне не приходилось встречать. Пойдем дальше! Олли открыла мне глаза на причину вашего тогдашнего поступка; но обвинение, выдвинутое против вас, осталось непоколебленным; права этой женщины по-прежнему казались мне неоспоримыми. И вот она является ко мне и говорит, что вы человек, спасший ее, рискуя собственной жизнью, и что она считает неудобным начинать сейчас против вас судебное дело. Когда, несколько позже, она сообщила мне, что чувство благодарности, испытываемое ею к вам, переросло — ну, как бы сказать? — в нечто большее, что вы помолвлены и она склонна забыть о вашем дурном поступке, я подумал: что ж, черт побери, это очень по-женски; я ей поверил. Я не подозревал ее ни в чем, считал по-прежнему, что ее обвинения против вас справедливы. Да, сэр, все полгода я считал вас баловнем судьбы, облагодетельствованным легкомысленной женщиной. Я видел, что она любит вас, считал, что вы играете на ее чувстве. Да, я так считал, черт меня побери! Так вот, если вы признались, что вы набитый дурак, не следует ли и мне признаться, что я дурее вас вдвое?