Смертная чаша весов - Энн Перри

Судья, нахмурившись, посмотрел на свидетельницу.

Та стиснула зубы.

— Нет, сэр Оливер. Это были самые настоящие игры, в которые обычно играют дети. Все из них я не помню, но мне запомнилось, что мы играли в прятки. Мы завязали глаза принцу Уэльскому, и он стал ловить нас, дам. Пойманные, мы валились на диван или просто на пол.

Харвестер вскочил со своего стула.

— Да, да, согласен, — поспешил успокоить его судья. — Сэр Оливер, это относится к делу? Мы знаем, что молодые люди часто играют в игры, которые могут показаться нам не совсем приличными или даже непристойными…

Судья явно старался спасти ситуацию, а с нею и Рэтбоуна, и тот понимал это.

На какое-то мгновение Оливер растерялся. У него еще было время все исправить и смириться с поражением, но от этого пострадали бы не только он и Зора, но и правда тоже.

— Да, все это имеет отношение к делу, — быстро подтвердил адвокат, глядя на судью. — Что было дальше? Рассказывайте, графиня фон Рюстов.

— Дальше мы играли в наперсток, — послушно сказала свидетельница. — Дамы прятали его на себе в разных укромных местах…

— И никто из них не возражал?

— Не помню. Бригитта не принимала в этом участия и, кажется, граф Лансдорф тоже. Из всех дам Бригитта выделялась тем, что была трезвой. А после полуночи мы стали играть в скачки.

— Скачки? — подал голос председатель суда.

— Это когда мужчины встают на четвереньки, ваша честь, — пояснила графиня Зора, — а дамы садятся на них верхом.

— И мужчины скачут? — искренне удивился судья.

— Не в полном смысле этого слова, ваша честь, — покачала головой фон Рюстов. — Такую цель никто и не преследовал. Это была просто игра, все хохотали, многие даже до истерики… Дамы то и дело падали с «лошадей».

— Понимаю. — На лице судьи появилось выражение откровенной брезгливости, и это все заметили.

— Принцесса Гизела участвовала в этих развлечениях? — спросил Рэтбоун. — И принц Фридрих тоже?

— Конечно, — кивнула Зора.

— Гизела была в ударе? Ей это нравилось?

Графиня слегка свела брови, словно задумалась, прежде чем ответить на вопрос адвоката.

— Не думаю, — произнесла она наконец.

— Но вы же сказали, что она участвовала в этих… забавах? — возразил Оливер.

— Она… скакала верхом на принце Уэльском… и свалилась с него.

Галерка готова была взорваться от негодования, но шум тут же был подавлен громким шиканьем.

— Принц Фридрих был недоволен и огорчен, что его жена привлекает всеобщее внимание? — спросил Рэтбоун пересохшими губами.

— Нет, — просто ответила графиня. — Ему нравилось, что она в центре внимания, что вокруг нее веселье и смех. Он не ревновал ее, и если вы думаете, что он опасался, как бы она не поддалась чьим-то ухаживаниям, то вы ошибаетесь. Такого с нею никогда не случалось. Я ни разу не видела, чтобы она обнадежила кого-то из мужчин, да и другие о ней такого не скажут. Они с принцем всегда были вместе, всегда ворковали, как голубки. Часто, сидя рядом с ней, он держал ее за руку.

С галерки снова донесся неясный шум. Судья был смущен, а адвокат Харвестер — озадачен.

— И все же вы не уверены, что она была счастливой? — Рэтбоун постарался, чтобы в его голосе звучало сомнение. — Почему вы так считаете? Мне кажется, что у нее было все, чего может пожелать женщина.

По лицу графини пробежала тень гнева, а затем жалости. Это неожиданное и новое для нее чувство, как вешняя вода, смыло старую неприязнь и предубеждения.

— Однажды я увидела ее стоявшей на верхней площадке лестницы, — медленно, словно вспоминая на ходу, сказала свидетельница. — Свет падал на ее лицо, а я стояла в тени, у подножия лестницы. Она не видела меня. На мгновение мне показалось, что она чувствует себя загнанной в угол, зверем в клетке. У нее было ужасное лицо. Я никогда не видела такого отчаяния, такой полной беззащитности…

Зал застыл в недоумении. Даже судья был ошеломлен.

— За мною неожиданно открылась дверь, — продолжала фон Рюстов, понизив голос почти до шепота. — Гизела услышала звук открываемой двери, и ее лицо тут же преобразилось. Она снова заулыбалась и спустилась с лестницы, вся сияющая, излучающая только радость.

— Вы знали причину ее состояния, графиня?

— Тогда — нет. Я думала, что все вызвано страхом того, что Фридрих под нажимом семьи вернется в Фельцбург. Но даже это не могло объяснить мне того смятения, которое я увидела на ее лице. Казалось, что она… попала в западню, что она отчаянно пытается освободиться от чего-то, что опутало и душило ее. — Зора подняла голову, и ее голос стал звучать сдавленно. — Я меньше всего собиралась испытывать жалость к такому человеку, как она, но не могла забыть того, что увидела в ее глазах, когда она стояла на лестничной площадке.

И вновь воцарилась тишина — теперь она была почти физически ощутимой.

— А что еще было в тот вечер? — прервал молчание Рэтбоун.

— Мы продолжали пить вино, придумывать игры, смеяться, рискованно шутить и зло высмеивать своих знакомых. Или нам казалось, что мы их высмеиваем… А в четыре утра мы разошлись, кто по своим, кто по чужим спальням, — ответила графиня.

Гул недовольства пробежал по галерке. Встревожились и присяжные: они не привыкли, чтобы о знати говорили так плохо, даже если кое-кто из них и был полностью с этим согласен. Однако никто не должен был оказывать на них давление, и теперь большинство из них были просто шокированы.

— Это был типичный день? — устало спросил Оливер.

— Да.

— И таких дней было много?

— Все дни походили один на другой, менялись лишь детали, — ответила фон Рюстов. Выпрямившись и откинув назад голову, она смотрела с высоты свидетельской трибуны на судейский стол. — Мы ели, пили, совершали прогулки в экипажах… Проводили соревнования на лучшего наездника или наездницу, отправлялись на пикник или же устраивали вечеринки. Играли в крокет. Мужчины охотились. Пару раз совершались лодочные прогулки… Еще мы гуляли по лесу или в саду. В дождь или в особенно холодную погоду беседовали, музицировали, читали или смотрели собрание живописи в поместье. Мужчины играли в покер, бильярд или просто курили, затевали азартные игры, делали ставки все равно на что: кто выиграет в карты, кто из слуг первым откликнется на звонок и прочую ерунду. По вечерам устраивались концерты, ставились пьески, или же мы снова возвращались к играм.

— И все это время принц Фридрих и принцесса Гизела продолжали быть нежно любящей парой, как вы нам их представили?

— Да.

Харвестер не выдержал и встал, чтобы заявить протест.

— Ваша честь, это вторжение в частную жизнь; кроме того, свидетельства бездоказательны и не имеют отношения к делу.

Однако Рэтбоун не прервал допрос — он повысил голос так, что заглушил протест своего коллеги:

— Графиня фон Рюстов, после несчастного случая вы навещали принца Фридриха?

— Всего один раз, — сказала свидетельница.

— Пожалуйста, опишите нам его спальню.

— Ваша честь!.. — негодующе вскричал Харвестер.

— Это имеет прямое отношение к делу, ваша честь, — перебил его Оливер. — Я заверяю суд, что это очень важно!

Судья застучал молотком, призывая адвокатов к порядку, но его никто не слушал.

Эшли не мог допустить, чтобы ему таким образом заткнули рот: он вышел на середину зала и встал перед своим оппонентом.

— Ваша честь, показания свидетельницы опровергнуты самими обстоятельствами, — вновь обратился он к председателю суда. — Слушается ее дело, она — заинтересованное лицо. Все, что она собирается здесь сказать, не является…

— Нельзя опровергнуть то, что еще не сказано! — выкрикнул вышедший из себя Рэтбоун. — Мы должны дать ей право защитить себя…

— Но не за счет… — протестуя, перебил его Харвестер.

Судья поднял руки.

— Тихо!

Оба адвоката подчинились и наконец умолкли.

— Мистер Рэтбоун, — уже спокойным тоном произнес судья. — Я надеюсь, что вы, сэр Оливер, не добавите новых осложнений к и без того опасному положению вашей подзащитной.

— Нет, ваша честь, я этого не сделаю! — горячо заверил его адвокат Зоры. — Графиня фон Рюстов не скажет ничего, что не может быть подтверждено показаниями других свидетелей…

— Значит, ее показания не так важны, как вы заявили суду! — воскликнул Эшли. — Если их могут подтвердить другие свидетели, не лучше ли выслушать их? — Его лицо засветилось торжеством.

— Пожалуйста, мистер Харвестер, сядьте на место, — решительно велел ему судья. — Графиня фон Рюстов продолжит давать показания, и у вас будет возможность тоже задать ей вопросы. Если же она позволит себе какие-либо замечания, способные причинить ущерб интересам вашей клиентки, вы имеете право заявить протест, как сделали только что. Продолжайте, сэр Оливер. Только не тратьте наше время и не пытайтесь заставить нас выносить моральные суждения о вещах и поступках, не имеющих отношения к смерти принца Фридриха. Ваша подзащитная должна подкрепить доказательствами свое ужасное обвинение. Это единственное, что может спасти ее. Вы меня поняли, сэр Оливер?