Миры Айзека Азимова. Книга 2 - Айзек Азимов

— Говорю вам, они движутся! — воскликнул Джилберт.

Байрон подошел к панели, взглянул на массометр, потом на Джилберта.

— Возможно, вы и правы.

Он ввел какие-то данные в калькулятор и посмотрел на шкалу.

— Нет, Джилберт, корабли относительно нас не движутся. Показания массометра изменились, потому что к ним присоединился третий корабль. Насколько я могу судить, он в пяти тысячах миль от нас, «ро» — около сорока шести градусов, «фи» — сто девяносто два градуса от линии корабль — планета, если я не напутал с направлением — по часовой стрелке или против. А если напутал, то углы соответственно будут триста четырнадцать и сто шестьдесят восемь градусов.

Он замолчал, изучая новые данные.

— Я думаю, третий корабль приближается. Он маленький. Можете связаться с ним, Джил?

— Могу попытаться.

— Хорошо. Изображение не давайте, только звуковой сигнал, пока не разберемся, кто это к нам пожаловал.

Интересно было смотреть на Джилберта у радиопередатчика. Очевидно, он обладал врожденным талантом. Направить узкий радиолуч на определенный пункт пространства — трудная задача, и корабельная аппаратура помогает в этом лишь частично. Джилберт знал расстояние до корабля с точностью в несколько сотен миль. Он знал также два угла, каждый из которых мог быть определен с ошибкой в пять градусов в любом направлении.

Это давало объем примерно в десять миллионов кубических миль, в котором мог находиться корабль. Остальное зависело от умения радиста. А ведь в самой широкой части радиолуч едва достигал полумили в поперечном сечении. Говорили, что опытные радисты нутром чуют, сколько миль осталось лучу до цели: с научной точки зрения — сплошная чушь, конечно, но своего объяснения на этот счет наука не предлагала.

Через десять минут связь была установлена.

Еще через десять минут Байрон откинулся на спинку кресла и негромко сказал:

— Они посылают к нам на борт человека.

— Вы им позволили? — спросила Артемизия.

— Почему бы и нет? Всего один человек. А мы вооружены.

— Но если мы подпустим их корабль слишком близко…

— Мы на тиранитском крейсере, Арта. Он в три-пять раз превосходит их звездолет по мощности, даже если это лучший корабль Лингейна. Их драгоценный договор не так уж много им позволяет, а у нас целых пять крупнокалиберных бластеров.

— Вы умеете пользоваться тиранитскими бластерами? — удивилась Артемизия. — А я и не знала!

Байрону очень не хотелось сознаваться, но он сказал:

— К сожалению, не умею. Пока не умею. Но на лингейнском корабле об этом не подозревают.

Полчаса спустя на экране появился корабль. Это было небольшое тупорылое судно с четырьмя плавниками, используемыми при полете в стратосфере.

При первом же появлении корабля на экране Джилберт радостно воскликнул:

— Это яхта Автарха! — Лицо его сморщилось в улыбке. — Уверяю вас, это его личная яхта. Я же говорил вам, что достаточно будет просто назвать мое имя.

Последовал период уравнения скоростей, и вот лингейнский корабль неподвижно повис на экране.

В передатчике послышался тихий голос:

— Готовы к стыковке?

— Готовы, — ответил Байрон. — Только один человек!

— Да, один человек, — последовало подтверждение.

Словно развернувшаяся змея, металлический канат отделился от лингейнского корабля и как гарпун устремился вперед. На экране показался намагниченный цилиндр, прикрепленный к концу каната. Подлетая к кораблю, он становился все больше и больше, одновременно смещаясь к краю экрана, а затем и вовсе пропал из поля зрения.

Раздался глухой, дребезжащий звук контакта. Цилиндр прилип к корпусу, но нить, тянувшаяся за ним, не провисла под собственной тяжестью, а сохранила все свои причудливые извивы и петли, которые медленно по инерции приближались к кораблю.

Лингейнский корабль легко и осторожно отошел; нить выпрямилась. Она висела, пронзая пространство, изящная, как паутинка, сверкающая в лучах лингейнского солнца.

Байрон настроил изображение, и весь экран заполнил огромный корабль, так что можно было разглядеть начало этой нити, протянувшейся на полмили, и крошечную фигурку, повисшую на ней и перебирающуюся вперед на руках.

Обычно стыковка происходит иначе. Как правило, два корабля близко подходят друг к другу, так что их выдвижные воздушные шлюзы соединяются, как два магнита. По такому туннелю человек может перейти из одного корабля в другой без скафандра. Естественно, этот вид стыковки требует взаимного доверия.

Но если перебираться по канату, подвешенному в пространстве, то без скафандра не обойтись. Приближавшийся лингейнец был закован в тяжелую металлическую кольчугу, которая требовала немалых мускульных усилий при передвижении. Даже отсюда Байрону было видно, как напрягается рука человека, отцепляясь от каната и готовясь к следующему шагу, и снова расслабляется, закрепившись на блестящей нити.

Кроме всего прочего, необходимо было тщательно уравнять скорости кораблей. Стоило одному из них случайно ускорить движение — и нить разорвется, а путешественник отправится в космос, подхваченный притяжением отдаленного солнца, причем ни трение, ни преграды не остановят его на этой дороге в вечность.

Лингейнец приближался уверенно и быстро. Стало видно, что он не просто перебирает руками. Каждый раз, зацепившись рукой за канат, он пролетал вперед несколько десятков футов, прежде чем схватиться за него другой рукой.

Это была настоящая космическая эквилибристика. Космонавт напоминал блестящего металлического гиббона, скачущего на руках с ветки на ветку.

— А если он промахнется? — спросила Артемизия.

— Он выглядит достаточно опытным, — ответил Байрон. — А если промахнется, то по-прежнему будет сверкать на солнце, и мы его подберем.

Лингейнец был уже совсем близко. Наконец он исчез с экрана, а еще через пять секунд они услышали тяжелые шаги по обшивке корабля.

Байрон передвинул рычажок, и вокруг входного люка загорелись сигнальные огни. Через мгновение раздался властный стук, и внешний люк корабля открылся, принимая гостя. За стеной пилотской рубки загрохотали шаги. Наружный люк закрылся, часть стены скользнула в сторону, и в проеме появился человек.

Костюм его мгновенно покрылся звонкой изморозью, которая толстым слоем затянула стекло шлема и превратила космонавта в белую статую, обдающую холодом.

Байрон усилил обогрев помещения. Ворвалась струя теплого воздуха. Изморозь начала таять, на скафандре заблестели капельки росы.